В Петербурге гастролирует Театр Романа Виктюка с двумя лучшими спектаклями – «Служанки» и «Нездешний сад». Последний посвящен Рудольфу Нурееву – выдающемуся русскому танцовщику с трагической, как водится, судьбой. Экстравагантный режиссер рассказал корреспонденту «Культурной столицы» о своем обещании, данном лично Нурееву, а также об отношении к Ельцину, к предложению Ющенко стать министром культуры Украины и к Народному фронту.
– Роман Григорьевич, говорят, вы встречались с Нуреевым незадолго до его смерти и ему лично обещали поставить про него спектакль?
– С Нуреевым мы были знакомы через Наташу Макарову, которая играла в моем спектакле «Двое на качелях». Но я понял, что должен рассказать о нем как о великом танцовщике, когда он в последний раз выступал на публике – во Флоренции, в «Шинели» Гоголя, с местными молодыми артистами. Артисты были ужасающие, Нуреев был уже не в форме. Но он выбегал на поклоны так, будто не слышит тишины зрительного зала, будто продолжаются дни его триумфа. Он по-прежнему прыжками вылетал на сцену и возвращался за кулисы, и эти прыжки казались трагическими воплями прощания. После спектаклей у его гримерки всегда собирались толпы поклонников, через них приходилось прорываться с трудом; но в тот раз я прошел к нему по пустому коридору. Он обрадовался, мы немного поговорили. Это был первый раз, когда он не ерничал, не сыпал шутками, не издевался над собеседником и над самим собой. И в какой-то паузе, перед уходом, когда я хотел сказать ему что-то доброе, меня словно некая сила заставила пообещать ему, что я обязательно поставлю спектакль о великом танцовщике Нурееве. Он ничего на это не сказал, только грустно посмотрел на меня; в его взгляде читалось недоверие. Мне сказали, что после этого выступления какие-то итальянцы потребовали вернуть деньги за билеты – они не поверили, что перед ними был Нуреев, считали, что их обманули, написали жалобу на организаторов. Больше он не танцевал на публике.
Через несколько лет во время работы над спектаклем «Нездешний сад» произошло чудо. Нам понадобились видеоматериалы с записями выступлений. Я, конечно, знал ту даму, которая была с ним в последние месяцы перед смертью и которая теперь распоряжается его наследием. Но когда я позвонил ей и попросил видео, она отказала мне. Тогда я решил обратиться в фонд Нуреева в Париже. Но они предоставляют видеоматериалы только по запросу хореографических училищ. Я договорился с Вагановским училищем, они сделали запрос, в музей пришла коробка. И как раз в это время в помещениях музея произошел пожар. Когда я приехал за посылкой, директор музея сказал мне, что хранилище полностью выгорело, нет смысла даже открывать комнату, где хранились записи. Я всё же попросил, чтобы комнату открыли, увидел пепелище и спросил, в какой именно части помещения находилась эта коробка. Мне показали. Я прошел туда. Коробка оказалась цела. Она единственная уцелела в огне.
– Как вы соединяете трагическое мироощущение с таким позитивным образом Романа Виктюка – щеголя, балагура, постановщика карнавала собственной жизни?
– Очень просто. Сцена лечит. Это единственное место, где внутренний хаос превращается в гармонию. Ощутить полное внутреннее раскрепощение в творчестве – это такое счастье! Я много работаю с молодежью, преподаю. И вижу, что наконец-то приходят ребята, совершенно свободные от советского, рабского сознания. Вот Игорь Неведров, сыграл уже шесть главных ролей в кино, но на него это не подействовало совершенно. Меня не пригласил ни на один фильм, запрещает их смотреть. Умный, фантастически свободный артист. Или Дмитрий Малашенко, он играет Есенина в спектакле «Сергей и Айседора», с Аней Тереховой. В них всё происходит иначе, чем когда-то в нас. Для меня счастье видеть эту их внутреннюю свободу и работать с ней.
А какая интересная сегодня современная украинская литература! Я был в жюри Национальной премии имени Шевченко, это высшая награда Украины в области культуры и искусства. Читал эти книги и просто ахал от изумления. Михаил Андрусяк, еще достаточно молодой писатель, создал документально-художественную эпопею о национально-освободительном движении в Прикарпатье: «Братья грома», «Братья огня» и «Братья просторов». Какая это огромная и нужная работа! А Василь Шкляр? Тоже пишет о 1920 - 1930-х годах в Восточной Украине, о феномене УПА. Художественно фантастически! Конечно, эти книги не переводят на русский, какой может быть перевод! Мне жаль, что прервалась эта связь… Поверьте, сегодня в Украине – всплеск интереса к родной литературе.
В свое время я ставил много запретных авторов. Я первый поставил неразрешенного Вампилова, в бумагах запрещенного Пастернака нашел его перевод пьесы «Мария Стюарт» и поставил в Калининграде. Я ставил Людмилу Петрушевскую, ставил Эдика Радзинского, Леонида Зорина – всех тех, кто был в запрещенных списках у советского начальства. Сколько раз меня увольняли, закрывали театры, в которых я работал, но какая-то сила меня вела и выносила из любой ситуации.
– Почему в ваше время был этот интерес ко всему новому, что пишется здесь и сейчас, а сегодня режиссеры, даже молодые, брезгливо отгораживаются от современной драмы, не желают говорить о современности, даже не читают новых текстов?
– Да, не читают. Даже не открывают. Мы наконец пришли к тому, что люди полностью разучились мыслить самостоятельно. Вы же смотрите телевизор. Включите любой канал – веселье, радость, развлечение. Даже сериалы со стрельбой развлекают, мы перестали ощущать ужас ситуации, которая должна заставлять человека трепетать.
– Как изменить эту ситуацию?
– Ну что вы меня спрашиваете? Президент Ющенко, который меня обожал, предлагал мне стать министром культуры Украины. Я ему совершенно спокойно сказал: «Изменить ничего нельзя». Он сказал: «Все для тебе буде. Грошей дадуть». Я ответил: «Из грошимы ничёго не буде». И я не ошибся.
– Вот премьер-министр Путин организовал Народный фронт. В него теперь можно записываться трудовыми коллективами. Вы не записались со своим театром?
– Я никогда никуда не записывался. Я не был комсомольцем, не был членом партии, не был членом профсоюза, даже не состоял в обществе Красного Креста. Когда меня увольняли из театра с поста главного режиссера, не знали, на какое собрание меня вызвать. Они не понимали, каким образом я попал на эту должность… Никуда я не вступал никогда и не собираюсь.
– А если очень позовут?
– Да зовут, всё время зовут… Мне Целиковская как-то рассказала фантастическую историю, как ее вызвали в КГБ и предложили сотрудничать. Она ответила: «Я бы с радостью! Но у меня есть большой недостаток – я по ночам разговариваю во сне. И все тайны я тут же выдам тому, кто окажется рядом». Вот и я тоже разговариваю по ночам. Знаете, когда Ельцин шел на второй срок, я был модным режиссером, подступы к Театру Моссовета, где шли наши спектакли, брали штурмом. Женщина какая-то кричала в толпе: «У меня рак, я скоро умру, пустите меня, я должна перед смертью увидеть "М. Баттерфляй". И вот Ельцин решил, что выдвигать его в президенты должны на одном из моих спектаклей. Я не спорил, я просто уехал в Ленинград. Тогда меня в первый раз позвали в Кремль. Помощник Ельцина подвел меня к нему, и тот сразу, без перехода, на ты, говорит мне: «Давай вдвоем вести передачу на канале "Останкино", еженедельную. Ты будешь говорить о политике, а я о культуре».
– Боже мой, почему это не состоялось?
– Не состоялось. Но эта проблема – творец и политика – очень занимает меня сегодня. Я поставил пьесу «Король-Арлекин» Рудольфа Лотара, которая до революции была запрещена цензурным комитетом. Проблема, описанная в этой пьесе, всегда была и сегодня стоит очень остро. Короля Фридриха, который мог разговаривать с Бахом о музыке, который понимал подлинное значение культуры для развития общества и цивилизации, сегодня среди наших правителей нет. У нас нет и Баха, который может прийти в высокие кабинеты с достоинством и говорить с властью на равных. Творческое сообщество ощущает себя просителями у порога власти, мы улыбаемся, делая вид, что всё в порядке, но втайне ненавидим эту власть, а власть ненавидит нас, зная, что к ней пришли просить денег. Дает подачку – и на этом всё заканчивается. И кто бы ни занимал кресло – новый мэр, старый мэр, новый министр, старый министр, – дело не меняется ни на волос. Но всё же я считаю, что, если человек ощущает в себе творческое предназначение, он должен ему следовать, не стремясь обменять его ни на какие блага.
Ольга Погодина,
«Фонтанка.ру»
Фото из личного архива автора и с сайта Театра Романа Виктюка
О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»