ГИМНЫ И МАРШИ АЛЕКСАНДРА ГОРОДНИЦКОГО

Песни Александра Городницкого поют не только по всей России, но и по всему миру, но мало кто знает, что свою поэтическую карьеру знаменитый бард начал со слов к "Гимну великому городу", многие годы бывшему визитной карточкой Ленинграда. Тем не менее несколько вопросов с просьбой рассказать об истории этого произведения на наш адрес все-таки поступило. На эти и остальные вопросы в рамках нашей рубрики "Спроси сам" отвечает сам Александр Городницкий. Полный текст интервью читайте в новом номере назеты "Ваш Тайный СоветникЪ", который выходит 3 июня.

- Александр Моисеевич, расскажите, как вышло, что Вы в столь юном возрасте стали автором слов городского гимна?

- Когда готовились праздновать 250-летие тогда еще Ленинграда, я был еще мальчишкой, заканчивал Горный институт и занимался в литературной студии. А руководил студией замечательный ленинградский поэт и педагог Глеб Сергеевич Семенов, живший на канале Грибоедова недалеко от клуба "Трудовые резервы", что у храма Спаса на крови.

И вот в один прекрасный день Глеб Сергеевич приходит на занятие и говорит мне: "Алик (это мое детское имя), клуб "Трудовых резервов" хочет подготовить к 250-летию Ленинграда гимн на музыку Глиэра из балета "Медный всадник", не хочешь попробовать?"

Сначала мне показалось, что это невозможно - музыка написана для балета, причем тут гимн?! Но Семенов меня убедил, сказав, что, как поэту, а я как раз начинал свои первые опыты, мне было бы полезно поупражняться. И я попробовал. Разумеется, обязательным условием было перечисление революционных и трудовых заслуг великого города.

Чисто профессионально это было очень интересно. Я провозился довольно долго, потому что мелодия очень сложная. Обычные песни пишутся легко, а тут нужно было подгонять слова к музыке глиэровского гимна. В конце концов, у меня, вроде бы, получилась, а когда я собрался идти это отдавать, Глеб Семенович посоветовал запросить с заказчиков подороже, так как "Трудовые резервы" организация богатая.

- Запросили?

- Да (смеется). Они были очень довольны, сразу же сказали, что берут и спросили, сколько я за это хочу. Жил я тогда на стипендию в триста рублей. Я зажмурился от собственной наглости и попросил... шестьсот! Для меня это были гигантские деньги, но они с легкостью подписали договор. Когда же я, счастливый и гордый, вернулся к Семенову, он сказал: "Идиот! Они на это дело отрядили три тысячи".

Так я вошел в славные ряды "гимнюков". "Гимн великому городу" много лет исполняли на всяких торжественных мероприятиях. Он звучал и когда "Стрела" отходила от перрона Московского вокзала". По сути, глиэровский гимн с моими словами надолго стал официальным гимном Ленинграда. Прошло 50 лет, я дожил до 300-летия своего родного города, на сей раз уже Петербурга.

- В таком случае Вам сам Бог велел написать новый вариант.

- Не знаю... Когда объявили конкурс на текст нового гимна, я этой мыслью не загорелся. Перелицовывать старый текст, подобно Сергею Михалкову, как-то не хотелось... С другой стороны, это интереснейшая поэтическая задачка, и, вспомнив Глеба Сергеевича, я задумался, а тут мне, как раз, позвонили из Законодательного Собрания и попросили переделать старый текст в новый. Только убрать слово Ленинград и все, связанное с революцией...

- Убрали?

- В итоговом варианте убрал, хотя и не считаю это правильным, по крайней мере, в отношении одной строчки, ее я хотел бы оставить.

Ленинград - город, который не вычеркнуть из русской истории. И блокаду не вычеркнуть. Никуда нам не деться от великой и печальной судьбы моего родного Ленинграда. Да и сам я ленинградец, а не петербуржец. Я родился на Васильевском острове, первые два слова для меня были папа и мама, а третье слово было Ленинград. Про дедушку Ленина я узнал значительно позднее и никогда в сердце своем этих слов не связывал.

- Вам нравится новый вариант?

- Я почти убежден, что это никуда не годится, но мне интересно мнение читателей. Как писал великий поэт: "я лиру посвятил народу своему, Быть может, я умру неведомый ему, но я ему служил и сердцем я спокоен..."

- Читатели спрашивают, когда вы снова будете в Нью-Йорке и были ли там после 11 сентября и, если да, каковы ваши впечатления.

- Не исключено, что в июле-августе у меня случится научная командировка в Нью-Йорк, тогда, возможно, будет и творческая встреча. А после 11 сентября я в Нью-Йорке я бывал. Передать свои ощущения не так уж и просто. На меня произвели очень сильное впечатление памятник пожарным на Бродвее и то, что на месте уничтоженных "Близнецов" в небо рвутся два световых луча, как память о тысячах погибших. Это очень точное и очень бережное выражение возникающих чувств. А отношение свое я выразил в стихотворении, написанном двенадцатого сентября прошлого года, которое в связи с событиями на Ближнем Востоке и тем, что случилось 9мая в Каспийске, к несчастью, становится все актуальнее.

- Традиционный вопрос, который все равно приходится задавать. Вы по-прежнему считаете себя ленинградцем, а не москвичом? И когда мы снова увидим вас на невских берегах?

- Я считаю Петербург моим единственным родным домом, несмотря на то, что давно живу в Москве и мотаюсь по самым разным местам. Надеюсь, что в ноябре буду здесь снова, а если доживу до своего семидесятилетия, хотел бы встретить его в концертном зале у Финляндского вокзала, где проходил концерт, связанный с шестидесятилетием, и были живы очень многие дорогие мне люди, которых теперь уже нет. Это будет конец марта следующего 2003 года

- Вы довольны своим выступлением в родном городе?

- Я не могу быть ничем доволен, но я счастлив отзывом и реакцией зала. Я никогда не получал такого количества записок, оно превысило все возможные пределы. Для меня это заряд на будущее, уверенность, что живешь не напрасно, что кому-то нужно, а это важно для пишущего человека. Да, в общем-то, и для любого человека в наше время. Когда начинается всеобщее равнодушие очень важно, чтобы человек ощущал себя нужным другим, это раз, и что он не один, это два.

К сожалению, вместе с утратой тех вещей, которые надо было утратить, у нас появилось вещи, без которых вполне можно было обойтись. В частности равнодушное отношение к чужой беде. Я часто бываю на Западе, там, если тебе плохо, к тебе вряд ли кто-нибудь подойдет, ведь это считается вторжением в личную жизнь. Конечно, когда во главе угла личность, а не государство - это очень хорошо, равно как и свобода личности, о которой у нас до сих пор не имеют представления. Но когда личность существует словно бы в вакууме, не думая о других, это уже не столь весело. Тут главное не перейти черту, отделяющую уважение от равнодушия. Но при наших примитивных понятиях свободного рыночного общества эту черту мы запросто перейдем, если уже не перешли. Поверьте, очень важно, чтобы человек не ощущал себя одиноким. Увы, у нас в Росси слишком много брошенных и забытых людей, особенно из моего поколения и старше. Я не о себе, а вообще о наших стариках.

- И напоследок парочка "юбилейных" вопросов. Одна ваша почитательница интересуется, какие цветы Вы больше всего любите и какой подарок к юбилею хотели бы получить.

- Вопрос неожиданный. Я не задумывался на эту тему. Окуджава обожал розы, а я даже не знаю... Вот чего не люблю, так это искусственных цветов, как бы хорошо они не были сделаны. А любимого цветка у меня, наверное, нет. Люблю, чтобы цветы были живые и когда их много.

А лучший подарок к любому юбилею это то, что остается от тебя, в сердцах других. Думаю, более высокого подарка ни один автор пожелать себе не может.

Вера Камша

Фонтанка.ру