По реке плывет утюг из села Кукуева. Удивительная история частушки

Казалось бы, когда еще петь частушки, как не 1 апреля, в День смеха? Но на самом деле частушка — это вовсе необязательно про смешное. Частенько даже совсем наоборот. «Фонтанка» погрузилась в историю частушки и… подивилась. Потому как — сплошь 18+

В толковом словаре Владимира Даля слово «частушка» отсутствует. Считается, впервые его печатно употребил Глеб Успенский в очерке «Новые народные песни» (1889), давая характеристику одной из разновидностей народной поэзии. А именно — так называемой «фабричной частушке», которую современники Успенского клеймили как разрушительницу исконной русской песни. И все же корни у частушки — самые что ни на есть народные.

Частушка — самый молодой жанр традиционного (не путать с современным) фольклора. После нее новые жанры в этой системе координат не появлялись. Но где и когда родилась частушка — доподлинно неизвестно. Как о своем Чичикове писал Гоголь, «темно и скромно происхождение нашего героя». Вот и у частушки корни могут быть самые разные. Во-первых, это народные плясовые припевки. Отсюда и плясовая версия происхождения слова (от «частого» ритма). Когда русскому человеку было хорошо, он порой пускался в пляс, припевая в такт всякую ерунду.

Рукавы, рукавы,

они коротеньки...

Дома чаю не пила,

а пила у Сеньки…

А еще частушки корнями восходят к традиционной русской лирической песне. С ней связан особый пласт частушек — «короткие песенки». То были ни разу не смешные лирические зарисовки с особыми распевами. Вплоть до причитаний, натурально на разрыв души. Эти песни пользовались популярностью в середине XIX века. Закручинился, допустим, ямщик: дорога дальняя, любовь несчастная, а карман пустой. Вот и затягивал он песню. Такую, которая могла в любом месте оборваться, равно как с любого места возобновиться. В общем, чистой воды импровизационный поток, бесконечная песня, составленная из бесчисленного количества коротеньких. Причем песня, по большей части, трагическая. Так что часто встречающееся в энциклопедических изданиях описание частушки как исключительно несерьезного жанра, мягко говоря, не соответствует историческим реалиям.

Вот машины зашумели,

скорый поезд загудит.

Ты придешь к моей кроватке,

будет некого будить…

В дальнейшем короткие песенки получили качественно новое развитие: уже не поток, но переживаемое мгновение. Точечный рассказ про «здесь и сейчас». Некоторые специалисты считают, что такая частушечная форма близка к традиционной китайской, японской поэзии (хокку, танка). Схожа — и по поэтике, и по стратегии. А по совокупности, на выходе, получалось то, что ныне обзывается модным термином «клиповое сознание».

Наконец, корни частушки могут быть связаны с русскими приговорками и пословицами. Последние моделировали жизненную ситуацию в форме краткого афоризма. А частушка эту ситуацию еще и разворачивала, разжевывала с подробностями.

Пришел из Питера домой,

Говорит мне батька мой:

— Ну-ка, питерский сынок,

Выкладай-ка на оброк!

— Ну, какой, отец, оброк —

Насилу ноги приволок!

В отличие от вневременной традиционной лирики, частушка наделена свойствами мгновенного реагирования. Постепенно ее главной функцией сделалось отражение того, что происходит вокруг. И за это свойство ее очень полюбили большевики.

Частушка органично влилась в музыку революции. Этот момент отчетливо показал Блок в поэме «Двенадцать», где сплел в единое частушку, плакат, городской романс, раёк и прочая. Получилось отлично. Единственное — как бы перебор с финальным явлением Христа «в белом венчике из роз». Но такого рода оплошность вскоре была исправлена: в начале 1920-х частушку сделали одним из важнейших инструментов антирелигиозной пропаганды. Образно, доходчиво, а главное легко запоминается.

Революция разбила

всю святую лавочку.

Все угодники завыли

И ушли в отставочку…

Кулаки с попами стонут.

Им не мил стал белый свет:

Мы безбожницу Матрёну

Нынче выбрали в Совет…

Не забыли частушку и потом, когда в стране начала формироваться советская концепция народного творчества. Например, крестьянскую лирическую песню в массовом порядке стали заменять новой формой частушечных спевов. При этом основная ставка делалась на молодежь, для которой текстово обыгрывались принципиально новые ситуации гендерных взаимоотношений.

Раз картошку мы копали

с трактористом Федею,

и нечаянно попали

в жуткую трагедию...

Я читать, писать умею;

Купи, мама, карандаш.

Комсомолец будет сватать —

Неужели не отдашь?

Вслед за корифеями частушечного жанра (Владимир Маяковский, Демьян Бедный), чутко державшие нос по ветру графоманы массово принялись сочинять на заказ псевдофольклорные частушки. Преимущественно колхозной направленности. К общему гомону присоединился и заговоривший кинематограф. Его герои — «трактористы», «кубанские казаки» и прочие «курочкины» — охотно изъяснялись на частушечном языке.

Молотили все бригады,

Шло соревнование.

Государству хлеб мы сдали

В срок, без опоздания…

По-культурному живу,

Ем с тарелки вилочкой.

Нынче будем молотить

Новой молотилочкой…

По задумке властей система советской самодеятельности должна была вытеснить прежнюю «упадническую» народную песню. Что в итоге и случилось: к концу 1930-х традиционная культура в СССР, по сути, прекратила свое существование. Но параллельно движению по идеологизации фольклора в стране начал складываться стихийный, низовой поток частушек протестного характера. Причем эта тенденция шла как из крестьянской среды, так и со стороны городской интеллигенции.

Если б не было зимы,

Не было бы холода,

Если б не было колхозов,

Не было бы голода…

Ленин Сталина спросил:

— Где ты сена накосил?

Я косы в руки не брал —

Всю Россию обобрал!

Коммунисты отдыхают

На Кавказе и в Крыму,

А рабочих отправляют

На леченье в Колыму…

В начале 1930-х цитирование подобных текстов стало караться не только во внесудебном порядке, но и было выделено прокуратурой в особую группу преступлений: «исполнение и распространение контрреволюционных рассказов, песен, стихов, частушек, анекдотов и т.п.». За антисоветскую песню (включая частушку) можно было получить от 3 до 5-ти, а за песни, «дискредитирующие вождей партии», отхватить полновесные 7 лет. Дальше — больше: рассказывание анекдотов, исполнение контрреволюционных песен и частушек было выделено в отдельную подстатью, за которую давали 10 или 25 лет. Люди, севшие по статье 58–10, так и назывались — «анекдотчиками». Но мощный пласт «подпольных» частушек продолжал бытовать и развиваться. Все верно, как позднее писал академик Д. С. Лихачев: «одобрение смехом в самый патетический момент смертельной угрозы всегда было сугубо национальным, русским явлением».

В годы Великой Отечественной войны частушка сделалась едва ли не самым распространенным жанром фольклора. Она звучала повсюду: на фронте и в тылу, в партизанских отрядах и на оккупированных территориях. Это был своего рода мгновенный народный отклик на фронтовые и бытовые события, за годы войны отразивший, по сути, все ее основные этапы. Военные частушки не только передавались «из уст в уста», но и печатались во всех фронтовых газетах, а наиболее удачные отбирались и публиковались в массово выпускаемых песенных сборниках.

Черны тучи, черны тучи.

Черны тучи тучатся.

Из-за Гитлера кривого

Наши дроли мучатся.

В небе солнышко сияет,

Не погаснет никогда.

Еще лучше, еще краше

Будут наши города.

Под Урицком Риббентроп

Получил в подарок гроб.

И спросил у Риббентропши:

Что подарят после Ропши?

Я раскрою вам секрет,

Дорогая Маша:

Сколько Гитлер не воюй,

А победа наша.

Частушка и гармошка — неразлучные сестры. Уже осенью 1941 года по директиве наркомата обороны для поднятия боевого духа в действующую армию были направлены 12 тысяч, а зимой 1941–1942 — еще 40 тысяч гармоней. На 40–50 человек выдавалась одна гармонь: в отличие от других видов музыкальных инструментов она имела удобную форму для переноски, прочный корпус, не требовала настройки и была проста в ремонте.

И все же подавляющее большинство советских, а затем и российских граждан были наслышаны и в курсе за частушки скабрезные. Они же — похабные.

Я Хрущева не боюсь,

Я на Фурцевой женюсь.

Буду щупать сиськи я

Самые марксистские!

Написали про колхоз

42 писателя.

А в колхозе два яйца —

и те у председателя...

Девки больше не дают

Мужикам-бездельникам.

К нам приехал массовик

С во-от таким затейником!

Девки воют, бабы плачут,

Что нам делать, как нам быть?

Михаил умеет нАчать,

Но не может углубИть.

У похабных частушек тоже есть свои корни. Например, эротические короткие песни, некогда бытовавшие внутри крестьянского свадебного обряда. Однако в традиционной русской культуре существовали мощные механизмы, контролировавшие и регулировавшие употребление матерной брани. В городах брани было много, но вот русские крестьяне матом в принципе не ругались. Разве что в обрядово-ритуальные дни. В повседневности же мат был жесточайшим, архаически восходящим к проклятиям табу. Потому что, матерясь, ты поминаешь Мать-Сыру-Землю, затем Божью матерь… А женщинам вообще нельзя ругаться матом. По преданию, когда они сквернословят, у Христа открываются раны… Но после революции былые сдерживающие механизмы рухнули. Нет, формально советская власть считала брань неприемлемой. Но, с другой стороны, каждый советский человек знал, что, к примеру, секретарь райкома разговаривает с низовыми посетителями только этим, как бы запрещенным языком. А если партийному боссу можно, то почему нельзя беспартийному работяге?

Так что в советское время в отношении брани сформировалась определенная культурная шизофрения, нашедшая отражение в том числе в матерных частушках. По разряду фольклора они не числились, рождались, в основном, в среде городской интеллигенции и более походили на рифмованные скабрезные анекдоты. И вот что удивительно: Советского Союза нет уже более тридцати лет, но, если провести стихийный опрос, предложив случайным людям сходу процитировать частушку, думается, мало не половина опрошенных припомнит и затянет как раз что-нибудь из непристойного. Навроде:

По реке плывет утюг

из села Кукуева.

Ну и пусть себе плывет

железяка… Ну её!

Вторая же «половина», хочется верить, все-таки вспомнит частушки из добрых советских мультфильмов. Например, из «Летучего корабля» или «Приключений капитана Врунгеля».

…Пой частушки, бабка-ёжка!

Пой, не разговаривай!..

В наши дни жанр частушки практически прекратил свое существование. Сохранившись по сути лишь в государственных образовательных учреждениях. Где по сей день специально обученные, с высшим образованием методисты штампуют частушки для сценариев детсадовских утренников и для рифмованных приветственных речей первоклашек на первосентябрьских линейках.

Оно, конечно, милотА.

Но, как говорят профессиональные жулики, «не то пальто».

Игорь Шушарин, специально для «Фонтанки.ру»