«Проехать по этому пути хотя бы один раз стоит». Очерк Дмитрия Данилова из новой книги «Пустые поезда 2022 года»

Этим летом у Дмитрия Данилова, прошлогоднего лауреата премии «Ясная Поляна», лауреата «Золотой маски» (драматурга наградили за пьесу «Человек из Подольска»), выходит книга-эссе «Пустые поезда 2022 года». Это собрание очерков о путешествиях писателя по железной дороге в разных частях России, от Северо-Запада до Кавказа. Сквозь фирменное даниловское якобы равнодушие на самом деле проглядывают заинтересованность и беспокойство, а отстраненное повествование всегда внимательно к деталям.

В книгу вошло 14 текстов, и первый и последний посвящены одному и тому же маршруту. В цикле слышится неочевидный комментарий не столько к поездкам или творчеству писателя, сколько к самой жизни как таковой. Она ходит одними и теми же кругами, показывает одни и те же картинки, проносится мимо, в конце концов. В ней в целом не очень много смысла — а смысл стоит искать в чем-то очень близком. Например, в людях. Для книги «Пустые поезда 2022 года» важной героиней становится мать писателя, с которой он ведет реальные и воображаемые диалоги и резонно отмечает, что «огорчать наших родителей — это часть нашего сыновнего/ дочернего долга».

«Фонтанка» с разрешения «Редакции Елены Шубиной» публикует открывающий книгу очерк о поездке от Москвы до Бологого, а из Бологого в Осташков и обратно.

«Встал в четыре тридцать утра, вызвал такси, доехал до Ленинградского вокзала, сел в поезд «Сапсан», поехали. За окном темно, но, поскольку по этой дороге приходилось ездить миллион (ну, или несколько миллионов) раз, темнота не мешает понимать, что проносится мимо поезда «Сапсан». Наверное, корректнее было бы сказать (написать) «мимо чего проносится поезд "Сапсан"», но, с другой стороны, всё в мире относительно, всё проносится мимо всего, поэтому можно сказать и так и этак.

Сначала мимо долго проносится Москва, потом проносятся Химки с невидимым в темноте стадионом «Арена Химки», потом проносится сияющий огнями Зеленоград, потом проносится огромное скопление дремлющих рядом со станцией Алабушево поездов «Ласточка», потом проносятся Солнечногорск и Клин, потом проносится Московское море, потом сначала некоторое время проносится, потом на минуту перестаёт проноситься (стоянка одна минута), а потом снова проносится Тверь, потом проносится Волга, потом проносится Тверца, потом проносится ещё некоторое количество станций и населённых пунктов, и вот уже Бологое сначала проносится, а потом перестаёт проноситься и стоит неподвижно.

Вышел на боковую, правую по ходу движения в сторону Петербурга, платформу. На одном из ближних путей, среди снега и зимы, стоит паровоз и испускает пар. Прошёл по подземному переходу, поднялся на поверхность. Вот он, паровоз серии Л середины прошлого века, чёрный, с красными колёсами. Он стоит и испускает пар, среди снега и зимы. К паровозу прицеплены два новеньких зелёных пассажирских вагона.

Этот поезд ежедневно следует по маршруту Бологое — Осташков и обратно. Шесть дней в неделю локомотивом поезда служит обычный современный тепловоз. А по субботам эти два вагона прицепляют к паровозу, и получается так называемый ретропоезд. Паровозы на российских железных дорогах были окончательно вытеснены тепловозами и электровозами ещё в семидесятые годы. У парового двигателя КПД гораздо ниже, чем у электрического или двигателя внутреннего сгорания. Поэтому паровозы невыгодны. Тем не менее они есть, их довольно много осталось с тех давних времён, некоторые из них в работоспособном (ремонтопригодном) состоянии. И вот РЖД устроили ретропоезд, чтобы люди могли развлечься путём езды в поезде, который тащит паровоз. Поезд пользуется большой популярностью — это оказалось хорошей маркетинговой идеей.

Он уже года три ходит, и все эти три года хотелось на нём проехать, но всё никак, никак, и вот вдруг — получилось. Осуществляются мечты. Или можно ещё сказать, сбываются. Мечты становятся реальностью. Надо не бояться мечтать. Надо разрешить себе мечтать. Надо, надо мечтать, и тогда однажды...

И тогда однажды приедешь на «Сапсане» в Бологое, сядешь в поезд из двух вагонов и поедешь в Осташков.

Перед тем как поехать в Осташков, надо осмотреть паровоз вблизи. Постоял, походил рядом с паровозом. Паровоз стоит и дышит, вздыхает, пыхтит, постанывает. Хочется написать, что паровоз живой. А почему бы и не написать? Назвать этот объект неживым просто язык не поворачивается. Тем более что граница между живым и неживым довольно условна и проницаема.

Сел во второй вагон (проводница сказала, что там меньше народу, чем в первом). Да, ретропоезд обслуживают симпатичные улыбчивые проводницы в нарядной ретроформе.

Билеты туда и обратно были заранее куплены в интернете и распечатаны на принтере. Выглядит довольно странно: на листе А4 узенький пригородный билет, точно такой же, как выдают в пригородных кассах и билетных автоматах.

Вагоны совсем новые, их специально сделали на Тверском вагоностроительном заводе для этого ретропоезда. Но внутри они оборудованы в олдскульном стиле, как старые советские сидячие вагоны (их ещё называли «межобластные»), — по два сиденья самолётного типа по сторонам от прохода. Зато — совершенно новый вакуумный туалет. Вагоны украшены разными новогодними фигнями — ёлочными ветками, изображениями так называемых Деда Мороза и Снегурочки, ёлочных шариков. Потому что как бы, что ли, в некотором смысле ещё продолжается Новый год.

Удалось найти два свободных кресла у окна, правда, против хода движения, но это ничего, ничего. Сел у окна, поставил рядом рюкзак. Удалось проехать до самого Осташкова, не убирая рюкзак с соседнего кресла.

До отправления поезда ещё десять минут. Звонок в больницу (ковидный госпиталь) с целью узнать о состоянии здоровья мамы. Сотрудница кол-центра говорит, что данные о состоянии здоровья пациентов ещё не поступили.

Это плохо. Дальше до Осташкова нормальной связи, говорят, не будет.

Паровоз издаёт специфический крик, заставляющий вспомнить произведения выдающегося русского писателя Андрея Платонова, и поезд начинает движение по направлению к Осташкову.

Паровоз тянет поезд не плавно, а небольшими рывками. Наверное, кто-то из пассажиров испытывает дискомфорт, но вообще это даже как-то странно приятно.

За окном светает, и выясняется, что окно грязное. Фотографировать через окно не получится. Сначала возникло некое консюмеристское возмущение — типа не могли, что ли, помыть вагончики. Потом возникло понимание, что паровоз исторгает из себя не только пар, но и копоть (продукты сгорания угля), и эта копоть по ходу движения летит вдоль поезда и оседает на окнах, и, в общем, не намоешься.

Поезд сначала некоторое время движется вдоль основных путей направления Москва — Петербург, в сторону Москвы. Потом постепенно отклоняется в сторону юго-запада. И начинается Бологое-Полоцкая железная дорога.

Эту железную дорогу построили в самом начале прошлого века с целью подвоза неодушевлённых предметов и живых существ поближе к фронту предполагаемой войны с Германией. Финансовую помощь оказывала союзная России Франция. Война очень скоро действительно состоялась. К сожалению, ничего хорошего для России из этой войны не вышло.

Сейчас это так называемая малодеятельная железная дорога. Изредка ходят пригородные поезда, один пассажирский поезд дальнего следования, кажется, раз в неделю, какое-то количество небольших грузовых поездов. Вокруг — Тверская область, самая глухая её часть.

Если говорить кратко, это путь среди пустоты. Закопчённое оконное стекло. Снег, деревья, серое небо.

На этой малодеятельной дороге сохранилось много старых вокзальных и других служебных железнодорожных зданий. Деревянных, красивых. Модерн. Поэтому дорогу не закрыли, а, наоборот, объявили чем-то вроде железнодорожного заповедника и пустили по ней ретропоезд.

Это очень хорошее решение.

Первая остановка — Бологое-Полоцкое. Просто безлюдное место. Здесь есть красивое вокзальное здание, но его что-то не видно. Видно только, что от главного пути ответвился ещё один путь, пустой и заснеженный.

И всё.

Поезд постоял полминуты и поехал дальше, кряхтя и посвистывая. Потом была ещё какая-то остановка. А потом поезд прибыл на станцию Куженкино. Это единственная длинная стоянка поезда на всём пути из Бологого до Осташкова, полчаса. Здесь паровоз заправляется водой (ему надо регулярно пить воду, каждые примерно 100 километров или даже чаще), а пассажирам предлагается экскурсия по старинному вокзалу, где воспроизведена обстановка более чем столетней давности (зал ожидания, буфет, кабинет дежурного и так далее).

К этому времени с погодой произошло изменение, которое обычно обозначается словом «распогодилось»: небо перестало быть серым и стало голубым и восторжествовал жанр «мороз и солнце».

Белый (абсолютно белый) снег, голубое небо, солнце, красивое вокзальное здание, серенькая пятиэтажка, водонапорная башня. Это было прекрасно.

Поезд проехал немного вперёд, к водяной колонке. Пассажиры в большинстве своём отправились на экскурсию в красивое модернистское здание вокзала. Не пошёл на экскурсию — и из-за в целом нелюбви к экскурсиям, и из-за необходимости звонить в ковидный госпиталь и узнавать о состоянии здоровья мамы.

Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.

Раньше никогда такого не было, максимум секунд через десять освобождался кто-то из сотрудников кол-центра. А сейчас всё время занято.

Пассажиры уже употребили экскурсию и потянулись к поезду.

Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.

Обе руки уже дико замёрзли. Что же это такое?

Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.

Зашёл в вагон. В вагоне сигнал мобильной связи вообще не ловится.

Ладно.

Теперь только из Осташкова получится позвонить.

Паровоз снова издал платоновский крик и медленно поехал в сторону Осташкова. Да, движение было либо медленным, либо очень медленным. Наверное, по Бологое-Полоцкой железной дороге нельзя ездить быстро из-за общей хлипкости верхнего строения пути (кажется, это так называется).

Поезд время от времени останавливался среди снегов и деревьев (единственный более или менее крупный населённый пункт — Фирово, там стояли не полминуты и не минуту, а целых три). Очень быстро стало понятно, что проехать по этому пути хотя бы один раз стоит не ради того, чтобы посмотреть на что-то «интересное», что-то увидеть, а ради погружения в особое неподвижное состояние. Сидишь в тёплом вагоне, медленно едешь с постоянными небольшими рывками, смотришь в окно или не смотришь, глаза открыты или закрыты — это неважно, просто ты пребываешь в странном неподвижном нирваническом состоянии, и тебе постепенно становится всё всё равно, и даже перестаёшь думать о том, что не дозвонился до ковидного госпиталя, не дозвонился, и ладно, потом, потом, а сейчас просто ехать, медленно ехать, дремать, смотреть в закопчённое окно или не смотреть, ехать, ехать, Горовастица, Чёрный Дор, 104-й км, Осташков.

Нирваническое полусозерцание-полудрёма заканчивается — приехали в Осташков. Ехали ровно три часа.

В Осташкове выяснилось, что этот поезд имеет сложную структуру. Это не просто поезд Бологое — Осташков — Бологое. Всё не так просто. На станции Осташков два вагона отцепляют от паровоза, паровоз уезжает куда-то далеко вперёд, наверное, снова заправляется водой, а может, и углём или просто отдыхает от своей работы. Далее вагоны прицепляются к обычному современному серо-красному тепловозу и продолжают движение в сторону Великих Лук, уже в качестве не ретро-, а обычного пригородного поезда. Где-то через час на станцию Осташков прибывает поезд из Великих Лук — такие же два зелёных вагона, ведомых тепловозом. Тепловоз отцепляется, вместо него на вахту снова заступает паровоз, чтобы ехать обратно до Бологого в качестве ретропоезда. Такая непростая схема.

По приезде в Осташков сразу дозвонился до ковидного госпиталя. Состояние такое же, как и было, — средней тяжести. Сейчас выходные дни, врачей в больнице мало, ничего не происходит. Что будет дальше, непонятно. Ковида у мамы уже нет, но есть инсульт, и её надо переводить в неврологию, но неврологии разных больниц не принимают больных из ковидного госпиталя, все боятся вспышки ковида у себя в неврологических отделениях. Закончатся праздники, появятся врачи, и вроде бы есть надежда, что всё как-то наладится. Прямо сейчас ничего сделать нельзя. В госпиталь нельзя приехать, надо просто звонить, узнавать о ситуации, и ждать, и надеяться на милость Божию.

Разговор с мамой, который оставляет довольно гнетущее впечатление. Зато ковида нет, это очень хорошо, глядишь, и всё остальное наладится.

Осташков расположен на берегу озера Селигер, в нём есть на что посмотреть — это крупный туристический центр. Но сейчас зима, не хочется никуда уезжать со станции, нет смысла, да и в целом, как уже было сказано, эта поездка не предназначена для того, чтобы увидеть что-то интересное, — эта поездка нужна для погружения в состояние неподвижности и тишины, которое трудно описать, но в которое стоит хотя бы один раз погрузиться. Трудно сказать, для чего именно.

Рядом со станцией — автостанция. Кафе (так это называется). Можно (и нужно) пообедать. Солянка, мясо (кажется, бефстроганов), картошка, чёрный хлеб. Еда.

Паровоз, трудолюбиво пыхтя, медленно, задним ходом подходит к двум зелёным вагонам, прибывшим из Великих Лук, слышен тихий грохот, и происходит сцепка.

Да, забыл сказать: в поезде приехало много туристов, которые истово фотографируют и снимают на видео паровоз. И обратно собирается ехать очень много туристов.

Поймал себя на мысли, что хорошо бы туристов было поменьше, потом поймал себя на осознании глубокой эгоистичности этой мысли.

Два вагона быстро заполнились. Удалось найти два свободных кресла, опять против хода поезда, с очень неудобным обзором. Почему-то в обратном направлении едет гораздо больше пассажиров, чем ехало туда.

Паровоз крикнул, поезд поехал. Медленный ход, лёгкие рывки.

Уже давно исчезли мороз и солнце — вернее, мороз остался, а солнце исчезло, стало серо и темновато: четвёртый час, быстро темнеет. В закопчённое окно можно постоянно наблюдать настоящий флаг России, с тремя горизонтальными полосами — серой, чёрной и белой. Небо, деревья и снег — больше ничего.

Совсем стемнело, вагон до отказа наполнился пассажирами (как ни удивительно, на остановках всё время кто-то подсаживался), на соседнем кресле разместился какой-то паренёк, а его вроде бы мать, или не мать, разместилась наискосок через проход, они всё время переговаривались, остальные пассажиры тоже всё время говорили, ели, тихонько выпивали, и нирваническая атмосфера этого странного путешествия быстро рассеялась. Теперь надо просто доехать до Бологого и вернуться домой.

Бологое-Полоцкое, платоновский крик паровоза — поехали, справа по ходу движения уже видны пути главного хода Москва — Петербург, огни, огни, вагоны, локомотивы, поезда, Бологое-Московское. Собственно, это всё.

Постоял ещё немного у паровоза. От него отцепили вагоны, он подышал, перевёл дух, крикнул на прощание и, пыхтя и постанывая, медленно уехал куда-то в сторону Петербурга.

Как там мама? Как она там? Как там мама?

Фирменный поезд «Полярный экспресс» Апатиты — Москва сияет великолепием. Новый полупустой купейный вагон, идеальные попутчики — молодая мама и дочь-подросток. Всё время читают и иногда переговариваются шёпотом. Чтение книги Майи Кучерской о Николае Лескове. Николай Лесков — великий писатель, надо это признать. За окном проносятся Вышний Волочёк, Волга, Тверь, Московское море, Клин, Солнечногорск, депо Алабушево со спящими поездами «Ласточка», Зеленоград, Химки (стадион «Арена Химки» не виден в темноте), дальше начинает проноситься и долго проносится Москва.

Москва.

Такси, Третье транспортное кольцо, шоссе Энтузиастов, Северо-Восточная хорда, Кожухово, полвторого ночи.

Дома.

Для чего-то надо было это сделать, надо было совершить это путешествие по малодеятельной Бологое-Полоцкой железной дороге, проехать в поезде, ведомом чёрным паровозом с красными колёсами. Для чего-то это было нужно. Трудно сказать, для чего именно».