Конечный пункт - Финляндия: невербальная коммуникация

Давайте проведем небольшой эксперимент: сидя в петербургском метро, посмотрим на тех, кто сидит напротив. Пусть это будут, допустим, молодая девушка с айфоном и в наушниках, женщина с ”читалкой” и ”начинающий пенсионер”. Конечно, у всех нас по-разному развиты наблюдательность и воображение. Однако с той или иной долей условности мы можем прикинуть уровень достатка и социальный статус этих людей, сделать из этого выводы об образе жизни и незаметно для себя придумать каждому историю. Девушка с айфоном станет подрабатывающей студенткой, женщина с ”читалкой” - кем-то вроде экспедитора или кадровички, ”начинающий пенсионер” получит работу вахтера, у которого свободный день и который едет подешевле закупиться какими-нибудь нужными дачными мелочами. Да, мы придумали все это. Но наша фантазия сработала не на пустом месте, а на основании многолетнего опыта жизни именно в этой среде, в окружении подобных людей.

Теперь попробуем, воспользовавшись тем же самым опытом, проделать эксперимент в финском метро. Вот напротив сидит юная блондинка с полным макияжем и накладными ресницами, с сумкой в логотипах ”Вуиттон”. Наискосок через проход — пожилая женщина лет, на вид, шестидесяти, в бесформенной куртке и кроссовках, с хозяйственной сумкой и без признаков макияжа, а рядом с ней — юноша с явно крашенными волосами и, ой, с подведенными глазами.

Блондинка носит джинсы в обтяжку и каблуки. Русская? Пусть будет русская. Дочка каких-нибудь местных русских, скорее всего, приехала не очень давно и не обтесалась. Пожилая женщина - скорее всего, пенсионерка, едет куда-нибудь проветриться в магазин. Юноша — гей.

Но если на тех же людей посмотрит человек, проживший в Хельсинки достаточно долго, он прочтет совсем другие истории. Блондинка — финка, скорее всего, студентка профессионального колледжа, видимо, будущий косметолог или парикмахер, сумка у нее поддельная, как и у половины городских девушек. Пожилая женщина похожа на малообеспеченную и, возможно, едет на барахолку или на раздачу бесплатных продуктов. А юноша — начинающий музыкант, причем играет глэм-рок. На концерте его будут осаждать, в том числе, и блондинки, подобные той, которая сидит напротив.

Но сфера невербальной коммуникации общественным транспортом не ограничивается. Мы все в той или иной мере, более или менее осознанно, считываем подаваемые нашими собеседниками знаки принадлежности к той или иной социальной группе, кругу, тренду, системе взглядов. Воображение в большинстве случаев создает своего рода амортизационную прокладку между двумя людьми — но только в том случае, если их воображение основывается на более или менее общем опыте проживания в одной социально-культурной среде.

Если же опыт разный, воображение превращается во взрывчатое вещество и может сдетонировать непониманием, а то и конфликтом. В первые годы пребывания в новой стране для взрослого человека ”нечитаемыми” оказываются практически все коренные жители, от соседей по лестничной площадке до чиновника в бюро трудоустройства. В заблуждение могут ввести интонация, стиль одежды, мимика, жестикуляция, макияж или его отсутствие. Громогласную даму средних лет в платье с ярким принтом и в экстравагантных очках легко принять за человека творческой профессии. На самом деле яркие принты ”Маримекко” и экстравагантные дорогие оправы нередко носят женщины строгих профессий: экономисты, директора предприятий, финансовые консультанты, чьи смелые манеры обусловлены их социальным положением. На бирже труда ухоженная русскоязычная клиентка, попав на собеседование к небрежно, как ей кажется, одетой и причесанной сотруднице, может ожидать неприязненного отношения и ”бабской зависти” со стороны гипотетической ”неудачницы” и не распознает по стилю украшений, что инспектор причисляет себя к хиппи и поэтому абсолютно равнодушна к внешнему выражению успеха.

Придя в школу на разговор к учительнице, которую очень любит их ребенок, родители обнаруживают в классе молоденькую девочку в мешковатой рубашке и туфлях на толстой подошве. Их берут сомнения: как эта пигалица вообще справляется в классе? Они-то помнят таких молоденьких учительниц из своего детства! Но эта ”пигалица”, чтобы поступить на педагогический, прошла сложный конкурс, потом отучилась лет шесть, параллельно подрабатывая по специальности, защитила магистерскую…

Но точно так же иммигрант, в том числе и русскоязычный, ”недоступен” в своей невербальной коммуникации для коренного населения. Например, недавно переехавших русских девушек легко опознать в финском транспорте по покрою приталенных курток и натуральному меху на капюшонах: они явно стремятся совместить элегантность и комфорт, показать определенный достаток, но, одновременно, и скромность, и стремление приспособиться к окружающему нетребовательному стилю. Они как бы временно совмещают два стиля, говорят на двух ”языках”. А для финнов они просто ”русские”, без нюансов, потому что редкая финская их ровесница приобретет себе куртку с натуральным мехом. Контрафактный ”Вуиттон” — легко, а вот ношение натурального меха регламентируется целым неписаным кодексом: натуральный мех носят только женщины определенного достатка и возраста. Причем чем старше — тем больше можно позволить себе меха. В пятьдесят позволителен воротник или манто. А вот норковая шуба — атрибут обеспеченной пенсионерки ”под семьдесят”. Исключения крайне редки. Или же перед нами ”русские”.

В заключение приведу в пример, насколько иначе, в отличие от нас, финны воспринимают такой известный аксессуар, как павлово-посадский платок.

В Финляндии, особенно в Хельсинки, молодые женщины нередко носят павлово-посадский или подобный ему цветастый платок. Носят небрежно, с чем придется. Чаще встречается маленький, который завязывается под горло (эти платочки, вообще-то, изготавливают в Японии и Корее), но попадается и большой. В какой-то степени платок говорит о добром отношении носительницы к ”восточному соседу”, но он не имеет ничего общего с любовью к русскому фольклору и культуре, точно так же, как знаменитый платок-”арафатка” не говорит о любви к арабской палестинской культуре. Русский платок финской девушки — передавшаяся через поколение память о легендарных временах дружбы, сотрудничества, взаимопомощи и водкотуризма, о политических симпатиях финских коммунистов к СССР, подобный ”арафатке” и футболке с Че Геварой символ альтернативного взгляда на мир. Но финская девушка в русском платке не повяжет на рюкзак георгиевскую ленточку, не купит футболку с ”искандерами” и не рванет летом в Крым. В третьем тысячелетии платок — лишь косвенное свидетельство ее мировоззрения: с известной долей вероятности можно предположить, что она голосует за "зеленых" или за левых и поддерживает ”разумное потребление”, покупая экологические продукты и приобретая одежду на барахолках — включая и сам платок.