Путин между добром и злом

Однажды этнографы поинтересовались у одного индейца, как тот понимает понятия «добро» и «зло». Очень просто ответило дитя природы: «Зло» – это когда у меня украли лошадь, а «добро» – это когда я украл. Наверное, с высоты нашей цивилизации можно было бы посмеяться над бесхитростной философией этого парня, однако на деле наши представления о мире не сильно отличаются от его представлений. Об этом мне подумалось при чтении Послания Федеральному собранию, с которым выступил Владимир Путин на минувшей неделе.

Решив вдруг пофилософствовать, президент с неудовольствием отметил, что «от общества теперь требуют не только здравого признания права каждого на свободу совести, политических взглядов и частной жизни, но и обязательного признания равноценности, как это ни покажется странным, добра и зла, противоположных по смыслу понятий». Отвергнув равноценность добра и зла, Путин подчеркнул значение традиционных ценностей и, сославшись на Николая Бердяева, отметил, что консерватизм спасает нас от сползания в хаотическую тьму.

Боюсь, президент слегка напутал, поскольку его спичрайтеры, очевидно, не слишком сильны в современной философии. Признать равноценность добра и зла требуют лишь маньяки из голливудских триллеров и их сумасшедшие последователи, путающие кровь с клюквенным соком. Что же касается серьезных интеллектуальных течений современности, то в них порой проводится совершенно иная мысль: добро очень трудно отличить от зла. А потому наша самоуверенность в деле отстаивания добра часто оборачивается тем, что мы помогаем злу. И осознав это, когда уже поздно что-то менять, начинаем мямлить: «Откуда ж я знал?» или «Нас так учили», а то и просто: «Невиноватая я».

В XIX веке многим честным и неглупым людям коммунистические идеи представлялись очевидным добром наряду с идеями разрушения старого мира, основанного на эксплуатации. К концу ХХ века взгляды сильно изменились. И не потому, что мы потеряли склонность к доброте, а потому что поняли: примитивное следование даже самой великой идее может породить зло.

Аналогичным образом изменились представления об идее национализма, которая в период кризиса империй рассматривалась как абсолютное добро. Пересмотреть пришлось известную прогрессистскую мысль о том, что «природа – не храм, а мастерская», поскольку «мастеровые» довели мир до экологического кризиса. Даже с демократией все неочевидно, поскольку от былых простеньких представлений типа «народ всегда прав» ныне переходят к представлениям о необходимости обязательной защиты прав меньшинств в любом народовластии.

В XXI веке постепенно выявляются новые проблемы, связанные с явной неочевидностью добра. В моей предыдущей статье «Гей-славяне лучше гей-тевтонов?» шла, например, речь о том, как толерантность к меньшинствам оборачивается экономическим прогрессом и развитием высоких технологий, тогда как гомофобам приходится порой мириться с застоем.

Все чаще оказывается, что человек, безапелляционно заявляющий, будто он знает, каково «добро», либо дурак, не изучавший толком истории, либо мошенник, стремящийся повести за собой наивную толпу. Поскольку таких мошенников много, то мир превращается в столкновение враждующих толп, у каждой из которых – свое «добро». Мы, например, говорим, что надо украсть Украину у американцев ради славянского братства, которое есть безусловное добро.
А американцы говорят, что надо украсть Украину у русских ради демократии, которая является абсолютным добром с их точки зрения. И чем такой мир отличается от мира наивного индейца, о котором говорилось в начале статьи?

В общем, не все так просто, как представляется спичрайтерам президента Путина. После тех катастроф, которые человечество испытало в ХХ веке, стало понятно, что, прежде чем махать саблей в борьбе за добро, надо сначала четко разобраться, каково же это добро на самом деле.

И уж точно консерватизм, который столь мил Путину и «Единой России», является добром весьма спорным. Недавно американский исследователь Кори Робин в книге «Реакционный дух» проанализировал, что же на самом деле объединяло самых разных консерваторов в истории человечества. Он четко показал, что главное для них – это не борьба за моральные ценности прошлого и за предотвращение революций. Главная идея, объединяющая всех консерваторов, состоит в том, что люди не равны. Есть те, кто предназначен для управления обществом, а есть те, кому предназначено лишь подчиняться.

До распространения демократии с таким тезисом никто, в общем-то, не спорил, поскольку все общества делились на благородные сословия и простолюдинов. А ныне простолюдины (и прочие бандерлоги) рвутся во власть. Консерваторы же изыскивают различные способы воспрепятствовать этому. У нас в стране, например, применяются административный ресурс, подкуп избирателей, манипулирование общественным мнением с помощью TV, откровенная фальсификация результатов выборов и т.д. На Западе некоторые из этих методов тоже в чести, но все же там консерваторы, скорее, опираются на неравенство денежных ресурсов, позволяющее тем, кто «предназначен» для управления, иметь лучшее образование и богатые избирательные фонды. В демократических странах, понятно, существенно меньше откровенных злоупотреблений, но идейная основа консерватизма та же самая, что и у нас.

Почему, скажем, «Единая Россия» так ненавидит Алексея Навального? Потому что он предлагает пересмотреть консервативные правила игры. Единороссы получают посты в администрации и депутатские портфели, поскольку начальство заранее отобрало для партийной карьеры тех, кто достоин управлять. И выборы для таких заранее отобранных граждан становятся формальностью, поскольку в их интересах работает огромная пропагандистская машина. Навальный же, как и прочие демократы, предлагает доверить формирование управленческой элиты процедуре реальных выборов, на которой (о, ужас!) может победить тот, кто не прошел отбор в кремлевской администрации. Консервативное мышление именно это называет погружением в хаотическую тьму, хотя Бердяев, на которого ссылается Путин, имел в виду совсем иное.

Простенькие схемы хороши для президентских посланий и прочих агитационных материалов, но не для реальной жизни. Если мы отрешимся от представлений, будто консерваторы борются за старое добро, прописанное еще в Библии, и поймем, что они борются за свое право управлять людьми, то нам, наверное, будет трудно отличать добро от зла. Придется думать, сомневаться, анализировать, искать собственные подходы, вместо того, чтобы ждать подсказок от Путина. Однако лучше сегодня столкнуться с такими интеллектуальными трудностями, чем завтра разгребать благие намерения, которыми вымощена дорога в ад.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге