Почему Навальный - националист?

Из всех фигур нынешней протестной волны наибольший интерес вызывает Алексей Навальный. Путин так зачистил вокруг себя политическое пространство, что иных молодых, перспективных политиков у нас просто нет. Есть лишь нашисты, но они не политики, а обслуга, мало на что годящаяся при отсутствии хозяина. Навальный же сам себя сделал и тем любопытен. Даже если ему не суждена яркая политическая карьера, хочется понять, с чем же он к нам пришел.

Навальный – националист, и это многих пугает. Наверное, потому, что национализм обычно отождествляется с нацизмом или, по крайней мере, с ксенофобией. В частности, именно об этом стал на днях расспрашивать Навального Борис Акунин, пытающийся раскрыть обществу этого таинственного политика.

На самом деле национализм противоположен не толерантности, а имперству. И период становления национальных государств в Европе был в то же время периодом распада больших империй. В том числе империи Российской. Мы давно уже движемся в сторону становления национального государства, хотя, бесспорно, сильно отстали в этом плане от своих западных соседей.

Империи прошлого строились, исходя из намерения государей захапать побольше земель и народов. Брали все, что плохо лежит. Или, точнее, то, что не удалось захватить соседу. Местная элита при этом возвышалась и вводилась в круг имперской элиты, которая была тем более интернациональной, чем крупнее оказывалась империя. Если тезис «поскреби русского – найдешь татарина» отнюдь не бесспорен в отношении простолюдина, то в отношении имперской элиты он весьма справедлив. Служилые татарские царевичи, выходцы из Литвы – гедиминовичи, остзейские немцы-бароны, князь Багратион грузинский – все промелькнули перед нами, все побывали тут. Похожая картина была в свое время в Австро-Венгрии и в Османской империи, а еще раньше – в Речи Посполитой.

Национальное государство возникает тогда, когда подданные империй начинают чувствовать себя народом, а не просто местными, которым нет дела до того, кто и как ими управляет из далекой столицы. Сшитые на живую нитку державы распадаются. Элиты трансформируются, поскольку зависят теперь не только от древности рода и покровительства монарха, а еще и от того, готов ли поддерживать их избиратель. Распад империй очень неудобен для элит, и они, наверное, предпочли бы по сей день сохранять старый порядок, однако народы почему-то с этим подходом перестают соглашаться.

Советские правители, а затем Владимир Путин изо всех сил удерживали имперский принцип формирования нашего государства. Самый яркий пример – отношение Путина с Кадыровым. Папу нынешнего главы Чечни ввели в состав имперской элиты и прикормили всеми имеющимися у страны ресурсами. Лишь бы Чечня не отделилась. Кадыров-младший успешно использовал ресурсы, укрепляя свой клан с тем, чтобы тот поддерживал в Чечне внешний порядок. Путину только это и надо было, поскольку вопрос о том, каков порядок на местах, императора никогда не волнует. Для того и прикармливается местная элита, чтобы бескрайней державой можно было бы управлять с ее помощью. При отсутствии эффективного, некоррумпированного бюрократического аппарата.

Судя по тому, что народу долгое время нравился подобный метод управления Чечней, да и Россией в целом, можно сделать вывод: сознание наших граждан было в основном имперским, а не национальным. То, что Чечня и ряд других территорий входят в состав России, воспринималось, как благо само по себе вне зависимости от цены, которую за это приходится платить деньгами и кровью российских солдат. А тех, кто лет 10 назад говорил, что хватит, мол, кормить Кавказ, называли либо агентами ЦРУ, либо сторонниками международного терроризма в зависимости от того, какой ярлык удобнее навесить.

Сегодня ситуация стала, похоже, немного меняться. Люди с лозунгами «Хватит кормить Кавказ» выходят на митинги. Имперское сознание слабеет, национальное – пробуждается. Если эта тенденция получит развитие, политики-националисты обретут свой шанс. Они будут объяснять обществу, что рубль, который не отдадут Кадырову, можно отдать московскому пенсионеру, питерскому учителю или рязанскому библиотекарю. А избиратель в ответ на это станет шевелить мозгами вместо того, чтобы сразу обзывать политика сотрудником вашингтонского обкома.

В империи к лидеру относятся как к монарху. Либо он обладает сакральной властью, которая вообще не нуждается в народном волеизъявлении, либо за него голосуют сердцем, как голосовали у нас за Ельцина и Путина. В национальном государстве понемногу начинают голосовать мозгами. Пусть скудными. Пусть пропитыми. Пусть с одной извилиной, которая на самом деле – след от фуражки. Но все же мозгами, а не только сердцем.

Простейшая мысль, с которой начиналось большинство европейских национальных государств, сводилась к вопросу: почему нами правит чуждая власть? Почему нами, чехами, правят из Вены? Почему нами, греками, правят из Стамбула? Почему нами, финнами, правят из Петербурга? Ответ на этот вопрос неизменно приводил к распаду империй. Однако распад этот не обеспечивал всеобщего счастья. Национализм – естественное состояние общества на определенном этапе развития. Обойти его невозможно. Но в то же время он представляет собой чрезвычайно опасный инструмент модернизации. Поскольку когда националист начинает бороться за власть в стране, где след от фуражки четко пропечатался на лице общества, возможны такие побочные эффекты лечения от имперского прошлого, которые страшнее самой болезни.

Однако на эту тему стоит поговорить отдельно.

Дмитрий Травин