О литературе с Виктором Топоровым: Найдите десять отличий

Продолжим и завершим «толстожурнальную трилогию» двумя произведениями, опубликованными в августовских номерах московского «Октября» и питерской «Звезды», – романом Николая Климонтовича «Спич» и повестью Евгения Каминского «Простая вещь» (соответственно).

Названия хороши, особенно второе; изюминка же в том, что и столичную штучку Климонтовича, и премилое рукоделие нашего земляка можно было бы, следуя логике обоих сюжетов, озаглавить совершенно одинаково: «Бегство богатого педераста». Или, что, пожалуй, еще точнее, – «Бегство богатого папика-педераста».

Папик в романе Климонтовича – преуспевающий театральный критик из столичной «голубой» элиты, и бежит он из Москвы в Казахстан, обуреваемый кризисом среднего возраста и, в основном, долгами. Бежит, чтобы спастись, – и, естественно, в конце концов погибает, растерзанный степной собакой Баскервилей – то есть самым натуральным неаполитанским мастифом.

Папик в повести Каминского – преуспевающий политтехнолог (в прошлом – тележурналист), – и бежит он из Петербурга в Крым, обуреваемый кризисом среднего возраста и, в основном, богатством. Бежит, чтобы покончить с собой – и, естественно, в конце концов спасается, окликнутый Иисусом Христом (в образе феодосийского городского сумасшедшего, невесть кем, но весьма вовремя и кстати зарезанного).

Оба папика проходят по месту бегства искушение как женской плотью (безуспешно), так и мужской (в обоих случаях наполовину успешно). Судьба двух юношей, мечтающих о карьере (светского фотографа – крымский и балеруна – казахский; или наоборот), складывается почти одинаково: одного избивают до полусмерти, другого убивают, но не до конца. Оба не более чем игрушки в руках Рока – или в руках у автора? Но ведь автор, по Ролану Барту, умер!

Это зарубежный автор умер, а наш, толстожурнальный, живехонек! Пишет про папиков-педерастов и в ус не дует.

Наряду со столь примечательными совпадениями, прозе Климонтовича и Каминского присущи и некоторые различия. Десяти отличий я, правда, не нашел, но вот навскидку несколько: папик из «Простой вещи» женат и «детен» – и оттягивается только в клубах и саунах; папик из «Спича» – гомосексуалист последовательный и неприкрытый, хотя своей ориентации и не выпячивающий, – и саунами он, наоборот, брезгует.

Климонтович пишет с натуры; его «Спич» – так называемый «роман с ключом»; прототипы угадываются на раз (скажем, дочь известного кинорежиссера превращена в дочь режиссера театрального); и вообще писатель продолжает разоблачительную линию, начатую его некогда нашумевшим романом «Последняя газета», – причем разоблачает он почему-то по-прежнему бывших и нынешних сотрудников «Коммерсанта».

Каминский же просто-напросто высасывает свою «Простую вещь» из пальца – или откуда там еще высасываются подобные сюжеты. Правда, в Феодосии он, похоже, все-таки побывал, чего никак не скажешь о Климонтовиче применительно к Казахстану.

Главное же различие жанровое: у одного повесть, у другого роман. В повести достаточно одной сюжетной линии, а роману положены как минимум две. У Каминского всё просто и хорошо: приехал самоубиться, попробовал было соблазнить мальчика, повздыхал над свежим трупом чудика и вышел к курортному вокзалу уже в новом качестве религиозного проповедника. У Климонтовича же всё гораздо запутаннее: богатый папик за сказочное вознаграждение (позволяющее, по идее, расплатиться с кредитором) поневоле вникает в труды и дни некоего олигарха из казахстанских то ли цеховиков, то ли бандитов, – и таким образом создается параллельное и сравнительное жизнеописание, как у Плутарха. Что подчеркивает и сам автор, именуя своего папика – греком, а своего бандита – римлянином. Бандит, правда, у него высосан, похоже, из того же места, что и преуспевающий политтехнолог–педераст – у Каминского.

Должен, однако, отметить, что Климонтович чрезвычайно талантливый прозаик, а Каминский – пусть и не столь талантливый, но очень мастеровитый. И пишут они хорошо (а Климонтович – весьма хорошо), пишут, я бы сказал, залихватски. Считать ли это очередным сходством или одним из десяти различий, вопрос спорный.

Но, господи, что за хренотень они пишут! Как бы разоблачительную один, как бы душеспасительную другой.

Лет пятнадцать назад я обратился к своему приятелю – заведующему отделом прозы журнала «Звезда» Михаилу Панину, ныне, увы, покойному:

– А хочешь, Миша, взять в журнал роман про любовь – чистый, трогательный, хорошо написанный?

– Конечно, хочу!

– Только он про любовь мальчика к мальчику (я имел в виду роман Алексея Ильянена «...и финн», позднее напечатанный в Твери и удостоенный литературной премии в Москве и в Питере).

– Тьфу!!!

Но времена меняются – и нынче прозой в «Звезде» заведует как раз Евгений Каминский. Правда, он там «чужой среди своих» (как был там «чужим среди своих» и его предшественник) – и гомофоб ничуть не меньший, чем тот же Панин, да, думается, и тот же Климонтович.

Ну, а в «Октябре» главный редактор и вовсе дама... Блондинка.

А что касается деликатной тематики обеих августовских публикаций, то тут дело такое. Был в советское время анекдот про Рабиновича, русского по паспорту. В отделе кадров ему говорят: знаете, мы тут посоветовались и решили, уж если брать на работу Рабиновича, то еврея.

Я это к тому, что и про страсти-мордасти голубой тусовки узнавать, может, и не обязательно (и даже, скорее, не нужно), – но если уж узнавать, то лучше из первых уст. И всё же не в каждом втором номере каждого второго журнала.

Как негодующе восклицает в таких случаях петербургский фундаменталист-гетеросексуал Сергей Коровин: «Тут же люди кушают!»

Виктор Топоров,
«Фонтанка.ру»

О других новостях в области литературы читайте в рубрике «Книги»