Тут опять собрались притянуть меня к юридическому ответу. На сей раз детские писатели. «Разгулявшиеся тролли», по слову поэтессы и мемуаристки Елены Игнатовой. Не уверен, правда, что хотя бы одного из них можно назвать писателем, но в Союзе писателей вроде бы числятся. В детской секции.
И ведь не то чтобы кто-нибудь подал на меня в суд хотя бы однажды, – а вот сотрясали воздух и марали бумагу соответствующими угрозами и впрямь многие. Прозаики, разумеется, главным образом, поэты, критики, литературоведы, переводчики, те же детские писатели в лице Михаила Яснова, – но далеко не они одни. Грозили мне судом шахматисты – адвокат Макаров, бывший тогда председателем Всероссийской шахматной федерации, – и сами по себе адвокаты (Генри Резник, Юрий Шмидт). Грозили политики. Грозил, в частности, бывший мэр, а ныне почетный гражданин нашего города Анатолий Собчак.
Ну да я, в отличие от «сына русской женщины и юриста» Жириновского, сын юриста и юристки. И внук юриста. И правнук юриста. Меня на хромой козе юридически безграмотного обвинения (или угрозы такового) не объедешь.
История с бывшим мэром особенно примечательна. Ровно шестнадцать лет назад опубликовал я в «Независимой газете» памфлет «Рыба в Питере гниет с головы», сильно не понравившийся в Смольном. В письме в газету один из ближайших помощников Собчака с незапоминающейся двусложной фамилией на букву П обвинил меня в «клевете на родной город», пригрозил судом, а заодно пригласил в Петербург «настоящего корреспондента», чтобы совокупными силами мэрии показать ему «настоящий город».
Ответ чиновнику с двусложной фамилией, опубликованный как редакционный материал, был, естественно, подготовлен мною. От лица «Независимой газеты» я советовал господину П. заглянуть в Уголовный кодекс или, на его выбор, посоветоваться с доктором наук А.А. Собчаком, чтобы выяснить, что клевета по адресу целого города – понятие юридически ничтожное. Чем дело и закончилось, если не считать того, что из трех петербургских газет, осмелившихся перепечатать мой памфлет, две закрыли, а одну разорили. Уж такая была у нас в городе при демократах свобода слова. Прошло несколько лет; премьер-министром, а затем и президентом стал В.В. Путин; я полез в личный архив газетных вырезок – уж не с ним ли я тогда полемизировал? Но, увы, нет: не запомнил я тогда, оказывается, другую фамилию – судом за клевету по адресу целого города пригрозил мне в 1994 году не Путин, а Пехтин!
Оно конечно: был бы человек, а статья найдется. Но на мои статьи (и устные выступления) статьи нет! Желание притянуть к суду да и засудить есть, а статьи нет!
По ситуативной аналогии вспоминается один сложносочиненный сюжет из истории британской словесности. После Второй мировой войны заработки английских писателей катастрофически упали (до войны им платили много, а в войну чуть ли не все они кормились в Министерстве пропаганды). И многие из внезапно обедневших литераторов обратились к сутяжничеству, буквально завалив исками друг на друга (и на издательства) суды.
Стоило кому-нибудь из них увидеть свое имя в произведении другого писателя или хотя бы угадать собственные черты в том или ином литературном персонаже, как он тут же обращался в суд, требуя ареста тиража и финансовой компенсации морального ущерба. И чаще всего выигрывал дело или заключал на чрезвычайно выгодных для себя условиях мировую.
Причем налоги (в том числе на литературные гонорары) в послевоенной Англии были непомерные, а вот отсуженные таким образом суммы налогом не облагались. Воистину непревзойденным сутягой проявил себя знаменитый и у нас католический писатель Ивлин Во («Офицеры и джентльмены», «Мерзкая плоть», «Незабвенная» и др.).
Еще более прославленный католический писатель Грэм Грин сутягой, напротив, не был. А вот его самого к суду тягали часто: то увидит себя в неприглядном свете на страницах его романа какой-нибудь фабрикант, то обидится на его язвительную кинокритику малолетняя актриса (с которой он, впрочем, едва она самую малость подрастет, помирится и, естественно, переспит), то потребует запрета очередной его книги церковная цензура...
С Ивлином Во автор «Нашего человека в Гаване», «Тихого американца» и «Комедиантов» скорее дружил, нежели враждовал, хотя и враждовал тоже, – как вдруг чемпион сутяжничества, опубликовав мемуары и упомянув в них гриновское «невероятное высокомерье» в студенческие годы, сам дал повод для заведомо выигрышного судебного иска. Потому что «невероятное высокомерие» а) оскорбительно; б) юридически недоказуемо. А значит, изымай книгу из продажи и плати компенсацию!
Как же поступил Грин? Написал незадачливому мемуаристу дружеское письмо. Ты, мол, Ивлин, утверждаешь, будто в Оксфорде мы не общались из-за моего невероятного высокомерья. А ведь это не совсем так. В университете я круглыми сутками гонялся за юбками, стараясь не пропустить ни одной, тогда как ты, человек сейчас верующий и женатый, играл в молодости за совершенно другую команду...
О предстоящем суде надо мной я узнал из «Новой газеты». Сходный материал опубликован и на сайте СПбСЖ.ру. С нетерпением – и с невероятным высокомерием – жду повестки.
Виктор Топоров,
«Фонтанка.ру»
О других новостях в области литературы читайте в рубрике «Книги»