О литературе с Виктором Топоровым: Три юбилея (фото)

24 мая исполнилось бы сто пять лет Шолохову и семьдесят – Бродскому, а 27 мая – пятьдесят лет Башлачеву. Но писатели столько не живут, а поэты – тем более.

Серьезный анализ творчества Михаила Шолохова (как монографический, так и сопоставительный) давным-давно подменен спорами вокруг авторства «Тихого Дона». По юбилейному поводу шолоховеды перешли в отчаянное наступление на антишолоховедов (опирающихся, наряду с прочим, на авторитет Солженицына), торжественно размахивая не так давно найденной и приобретенной государством за 50000 долларов рукописью ключевого первого тома заслуженно прославленной эпопеи.

На мой взгляд, сама эта рукопись, впервые всплывшая лишь в период первых сомнений (то есть 80 с лишним лет назад), а затем затерявшаяся, ровным счетом ничего не доказывает. Хуже того, вполне может быть использована оппонентами как улика. Беловой вариант, частично переписанный рукой самого Шолохова, а частично – его жены, – это, согласитесь, всё же несколько странно. Ты или надиктовываешь жене (как Достоевский), или пишешь сам. А вот переписывать от руки текст уже вышедшей книги, спеша как можно скорее отвести от себя подозрения в плагиате, и впрямь удобнее вдвоем: один переписывает, другой отдыхает, потом они меняются, и так далее.

Я, впрочем, придерживаюсь на сей счет компромиссной точки зрения. Использовал Шолохов чужие дневники и/или черновики или нет (скорее всего, использовал, но не ясно, в какой мере), автором окончательного текста, а значит, и автором «Тихого Дона», всё равно является он. Никто же не оспаривает авторства «Трех мушкетеров», хотя известно, что сотни страниц нагоняли за Дюма-старшего литературные «негры». Никто не оспаривает авторства Томаса Вулфа, из двух тысяч страниц которого редактор выкроил читабельные – и гениальные – шестьсот с лишним (роман «Взгляни на свой дом, ангел»). Да, знаете ли, и Шекспир...

Коктейль «Тихий Дон» бесспорно смешан той же рукой, что и коктейль «Поднятая целина», – а тайну его состава увенчанный нобелевскими лаврами бармен унес с собой в могилу. И тут уж ничего не прибавить и не убавить.

Юбилей Иосифа Бродского, напротив, был окрашен в сугубо идиллические тона. Да и какой спор, когда все свои – и каждый утверждает, что «его тут стояло»? Не удивлюсь, если через пять лет – на 75-летие – Бродского изберут почетным гражданином Петербурга. Почетным профессором Высшей школы профсоюзов (или как там сейчас называется заведение Запесоцкого?) поэта успели избрать еще при жизни – и Анатолий Собчак устремился за океан доставить ему соответствующий диплом.

С творческим наследием Бродского проблем нет, разве что безбожно переврана и отлакирована биография и на пятьдесят лет закрыт архив. Проблема в другом: возможна ли русская поэзия после Бродского? Теодор Адорно сказал: «Поэзия невозможна после Освенцима», а Уистен Хью Оден растолковал это для дураков: «Ни одно стихотворение не спасло ни одного еврея от газовой камеры». Всё так, но вот у нас в стране по претензиям на собственное поэтическое творчество сразу нескольких поколений вместо Холокоста прошелся Бродский.

Сначала ему подражали – все подряд. Потом пытались не подражать и даже объявили подражание Бродскому моветоном. Потом вытеснили его из коллективного подсознания в такой мере, что принялись подражать по второму разу – и нарекли бесстыдное (уже дважды бесстыдное) эпигонство продолжательством и чуть ли не преемничеством. Правда, и актуальная альтернатива стихам «под Бродского» – безликий верлибр (или, как его каламбурно, по названию сайта «Вавилон», именуют, «вавилибр») – ничуть не лучше.

Юбилей Александра Башлачева, как это ни парадоксально, наиболее важен. И не только потому, что в Древнем Риме юбилеем считалось только пятидесятилетие (при средней продолжительности жизни в двадцать пять лет). Если Шолохов при всей своей, пусть и несколько двусмысленной, всемирной славе представляет нынче в основном академический интерес, если Бродский при всем своем величии – и как раз собственным величием – завел русскую поэзию в тупик, из которого ей не скоро (если вообще) суждено выбраться, то 28-летний рок-поэт из захолустного Череповца, в личном плане порвав самоубийством «дни связующую нить», фактически воссоединил – пусть и жестом предельного отчаяния – советское время с постсоветским. Соединил точечно, соединил, если угодно, пунктирно; то есть сделал то (то чрезвычайно важное), чего не сделал никто другой.

Читать надо Башлачева. Слушать Башлачева. Изучать Башлачева. Правда, гранта на это не выцыганишь – чай, не Бродский, – да и вновь учрежденной на неделе общественной Сталинской премии – чай, не Шолохов, – не получишь.

Виктор Топоров
«Фонтанка.ру»

Другие колонки Виктора Топорова читайте в рубрике «Эксперты»

О других новостях в области литературы читайте в рубрике «Книги»