Что нам сказать про 23 февраля?

Мне всегда было непонятно, почему 23 февраля так не любят в Военно-морском флоте. Хотя мы все праздники не любили из-за того, что приходилось участвовать в парадах, но этот – как-то особенно. Когда я был курсантом, то спрашивал о нем на кафедре истории военно-морского искусства – там отвечали уклончиво, мол, это праздник не наш, а, скорее, армейский, а вот наш – это день ВМФ.

Кстати, о нашем великом празднике 23 февраля.
Мне всегда было непонятно, почему его так не любят в Военно-морском флоте.
Хотя мы все праздники не любили по причине того, что приходилось участвовать в парадах, но этот – как-то особенно.

Когда я был курсантом, то спрашивал о нем на кафедре истории военно-морского искусства – была у нас такая кафедра – там отвечали уклончиво, мол, это праздник не наш, а, скорее, армейский, а вот наш – это день Военно-морского флота.

Меня такой ответ не устроил, и я занялся собственными исследованиями. Не сразу, не вдруг, но мне кое-что удалось узнать.

В том, что мы празднуем день 23 февраля, как день рождения Советской армии, повинны Брест-Литовские переговоры, которые начались 20 ноября 1917 года.
Проходили в ставке главнокомандующего германским Восточным фронтом.

С советской стороны возглавлял переговоры Лев Троцкий. Проходили они долго и нудно, а закончились совершенно бездарно (10 февраля уже 1918 года) заявлением: «Ни войны, ни мира, а фронт распускаем!».

То есть, в одностороннем порядке, одним разом Советы прекратили войну с государствами: Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией – вот такие дела.
А уже 11 февраля Советы объявили о демобилизации армии.

Вы скажете, что они не в своем уме? Может быть.
Во всяком случае, когда Зиновьева спросили: почему распускаются войска, если мир не заключен, - он ответил, что нападения не будет, потому что пролетариат (ох, уж этот пролетариат) Германии и Австро-Венгрии воевать не желает.

Рабочие, вполне возможно, воевать и не хотели, но вот германская армия…
В ней были прекрасные офицеры, которые в считанные дни могли из любого представителя доблестного пролетариата сделать настоящего солдата.

Уже через неделю германское командование перебросило на Западный фронт все свои самые боеспособные подразделения, а потом оно заявило об окончании перемирия, и началось наступление германских войск по всей линии совершенно разваленного настоящими ленинцами Восточного фронта.
Двинск был захвачен 18 февраля, Минск – 20-го, Полоцк – 21-го, Режица – 22-го.

Стремительно. Противник продвигался вглубь нашей территории, в основном… на поездах, а кое-где и на мотоциклах. Никакого сопротивления.
Гениальный ход германского генштаба – сесть в товарняк из шестнадцати вагонов, поместить в него полроты солдат, шестнадцать пулеметов, пару пушек и эскадрон кавалерии, после чего отправиться на захват городов. Всех.

Причем, заметьте, в этом деле участвовали только добровольцы.
К примеру, Двинск захватили примерно полсотни бойцов.

А что же делали в этот момент большевики? То же, что и всегда, призвав население к героическому сопротивлению - ни шагу назад – они стали готовиться к бегству.

19 марта в Минске на станцию с самого утра свозили оружие и продовольствие.
К 18.00 прибыл грузовик с ящиками и мешками – там содержалось то, что большевики вывозили в первую очередь – деньги, тринадцать миллионов рублей, – все, что смогли собрать в городе.

В десяти вагонах этого прекрасного эшелона разместилось самое дорогое – сердце революции.
На этот раз сердце состояло из местных начальников с охраной и штабом, возглавляемым комиссаром области Мясниковым (девичья фамилия Мясникян).

Когда-то он был помощником присяжного поверенного, а потом станет первым секретарем Закавказского крайкома РКП(б).
Но железнодорожный пролетариат Минска был устроен не так просто, чтоб сразу же присоединить им паровоз.

Рабочие потребовали свою долю – жалование за последние месяцы, и выторговали себе 450 тысяч рублей.
Но, получив деньги, не захотели выпускать из города некоторых комиссаров, которых заподозрили в крупных хищениях.

Только пулеметы на крышах вагонов убедили рабочих, и они дали им паровоз.
Утром 20-го большевики убыли в Смоленск, а в это время к Минску уже подходила вражеская кавалерия, все мы помним каким количеством.

После Минска немецкие войска за 20 часов смогли одолеть 117 верст, двигаясь в сторону Москвы. Ночью 19 февраля Ленин с Троцким уже слали телеграммы в Берлин о том, что согласны на мир на любых условиях, на ЛЮБЫХ УСЛОВИЯХ.

Но германское командование не спешило. Кто ж откажется от такой войны?
20 февраля Совнарком призвал все местные советы и войсковые организации приложить максимум усилий к воссозданию армии – о, как! 20-го!
И при этом Советы не отдали приказ об отмене демобилизации, нет, напротив, они продолжали лихорадочно расформировывать то, что еще осталось.

21 февраля в Выборгском районе Петрограда открылся первый пункт по вербовке добровольцев в Красную армию.
Тогда же был учрежден чрезвычайный штаб Петроградского военного округа во главе с управляющим делами Совнаркома Бонч-Бруевичем, а Ленин к этому времени уже написал свое несравненное «Социалистическое отечество в опасности!».

Столицу объявили на осадном положении, ввели военную цензуру – очень своевременный ход – и, главное, распорядились о расстреле всякой «контры» на месте.
Прапорщик Крыленко был, конечно же, назначен главнокомандующим.

Первым делом он занялся «организацией братания» и убеждения немецких солдат в «преступности их наступления».
В это время германские части подходили к Пскову. Именно под Псковом, а потом и под Нарвой, как будет впоследствии учить нас история КПСС, и были одержаны первые победы, в ознаменование которых и был учрежден праздник - День Советской Армии и Военно-Морского Флота.

В Пскове располагался штаб Северного фронта, находились склады военного имущества, боеприпасов, продовольствия.
23 февраля большевики опомнились, объявили Псков на осадном положении, и начали делать что-то, со стороны очень похожее на подготовку к обороне.

К вечеру 24 февраля немцы, в количестве почти двести человек, без боя овладели городом.
Ну, и где же они – наши первые победы?

24 февраля немцы с ходу взяли Юрьев и Ревель (то есть, Тарту и Таллин).
В 1915 году мощнейшая группировка Гинденбурга не смогла осуществить такой прорыв.

Наступление захлебнулось, натолкнувшись на русские штыки, но прошло совсем немного времени и небольшие, разрозненные немецкие части, скорость продвижения которых ограничивалась только состоянием российских дорог, взяли всё.

После сообщения о падении Пскова Бонч-Бруевич чуть дар речи не потерял, говорят, что в первые минуты он нес какую-то околесицу – ему сообщили по телеграфу, что немец идет на колыбель революции.

25 февраля он уже требовал разбудить заводскими гудками спящий город и срочно приступить-таки к записи добровольцев в Красную армию.
А газета «Правда» в этот день писала: «Все к оружию! Сливайтесь немедленно в красные социалистические батальоны и идите победить или умереть!».

Что и говорить, «сливаться»-то мы умеем. На вербовочных пунктах Петрограда, не покладая рук, ежедневно (кроме выходных и праздничных дней) с 10-ти и аж до 15 часов (а кое-где и до 16-ти) записывали в Красную армию.
Кандидатам требовалась рекомендация от партийных, солдатских или фабричных комитетов.

Безработица подхлестнула энтузиазм. За патриотизм платили 15 рублей в сутки.
При приеме спрашивали: «Товарищ! Вы знаете нашу платформу?». «Та, чего там, – слышалось в ответ, – пятнадцать рублей!».

Петроград в те дни сидел без хлеба. На карточках. Грабежи, мародерство, расстрел на месте, опять грабежи и опять мародерство.
Ленин кричал во все концы о посылке хлеба, обещая в противном случае «околеть».

А город к тому времени заметно пустел.
Буржуазия (под «буржуями» тут следует понимать уцелевшее офицерство и интеллигенцию) спасалась от репрессий, а в феврале за буржуями потянулись и рабочие.

Ленин не мог это спокойно наблюдать, он приказал «двинуть поголовно всю буржуазию до одного» под контролем рабочего класса, конечно, на рытье окопов.
Рекомендовалось, чуть чего, расстреливать на месте.

На защиту столицы были выдвинуты и лучшие воинские части.
Героический товарищ Дыбенко возглавил балтийских матросов, так здорово расстреливающих мирные демонстрации.

1 марта Дыбенко ворвался в Нарву, где до 3 марта матросы расстреливали окаменевших от страха сограждан и распределяли между собой добытый в бою спирт.
Он быстро кончился и Дыбенко, прихватив с собой городские телефонные аппараты, убыл вместе с братвой из города.

Паническое отступление Дыбенко с товарищами продолжалось сутки, а потом, утомившись, нарком по «морде» (по морским делам), бросив все, удалился в Гатчину.

4 марта небольшой немецкий отряд занял Нарву без боя.
Опытный боевой генерал Парский организовал оборону Ямбурга (Кингисепп), но германская армия уже прекратила наступление, 3 марта в Брест-Литовске, наконец, был подписан мирный договор.

Опыт обороны Петрограда не пропал даром.
Через какое-то время советское правительство окончательно созрело к переносу столицы в Москву.

Собственно, эти мысли посещали тогдашнее советское руководство, начиная с падения Пскова, с 25 февраля, потому как в Петербурге, из-за непрерывных грабежей и шляющихся по улице одичавших пьяных революционных матросов и солдат, совершенно невозможно было находиться.

С 27 февраля большевики прекратили всякие выплаты населению и организациям Петрограда и закрыли Государственный банк.
8 марта в Москву перебрался наркомат юстиции, 9 марта – ВЧК, прихватившая с собой 2 миллиона рублей, а 10 марта в путь пустился сам вождь мирового пролетариата. Про деньги и золото не забыли – его прихватили с собой.

А что же еще можно сказать о 23 февраля? Чем еще знаменит этот день в истории?
23 февраля 1918 года, ровно 10.30 утра, Германия предъявила советскому правительству свой ультиматум. На ответ отводилось 48 часов.

Советское правительство должно было признать независимость Курляндии, Лифляндии, Эстляндии, Финляндии, Украины и вывести свои войска с их территории, заключить мир с Украиной, передать Турции Анатолийские провинции, демобилизовать армию, разоружить флот в Балтийском и Черном морях и в Ледовитом океане, признать невыгодный для России русско-германский торговый договор 1904 года, предоставить Германии право наибольшего благоприятствования в торговле до 1925 года, разрешить беспошлинный вывоз в Германию руды и иного сырья, прекратить агитацию и пропаганду против держав Четверного союза.

Условия ультиматума приняли незамедлительно.

Наверное, с тех пор мы его и празднуем.

Александр Покровский,
писатель