«Это сейчас такая напалмовая бомбардировка»

Нина Семина, эксперт по банкротству кредитных организаций, рассказала, как АСВ оспаривает сделки банков-банкротов, а потом привлекает бывших банкиров к субсидиарной ответственности за эти самые сделки.

Есть в банкротстве вообще и банков в частности такая сладкая парочка: оспаривание сделок и привлечение к субсидиарной ответственности. Парочка, потому что одно почти автоматически влечет второе.

Начну с оспариваемых в банкротстве сделок. Они бывают, как известно, трех типов: с предпочтением, с неравноценным встречным предоставлением и направленные на причинение вреда имущественным правам кредиторов. Для каждого типа предусмотрены свои процессуальные сроки, привязываемые к определенному событию. Например, у кредитных организаций это может быть введение моратория на осуществление платежей, назначение временной администрации или отзыв лицензии. Исследует подозрительные сделки банка-банкрота, как правило, АСВ, являющееся в подавляющем большинстве случаев конкурсным управляющим в силу закона.

Если мы говорим о сделках, непосредственно предшествовавших наступлению неблагоприятных для банка событий, то здесь кроме существа сделок смотрят еще на субъектный состав — в первую очередь на сделки с заинтересованными лицами. Это имеет значение, когда банк до последнего момента не проявлял признаков неплатежеспособности. Как раз из недавней моей практики питерский банк не имел картотеки (арбитражных дел — ред.), а потом бац — мораторий на платежи, через две недели отзыв лицензии. И когда я как юрист АСВ начала подавать заявления об оспаривании сделок, я столкнулась с тем, что независимые контрагенты вообще не знали, что у банка какая-то тяжелая ситуация. Вы посмотрите: баланс на 1 июля у банка вот такая прибыль! А вы в декабре пришли и заявляете, что у него были проблемы.

Поэтому в первую очередь пришлось оспаривать сделки с заинтересованными лицами, где есть хоть и оспариваемая, но презумпция, что они знали об истинном положении дел.

Я вам сейчас перечислю несколько критериев и задам вопрос: относится ли это все к тем критериям, по которым конкурсный управляющий может определить подозрительные сделки?

Итак: выдача кредитов техническим заемщикам; замещение ценных бумаг на права требования к юридическому лицу, заведомо неспособному исполнить свои обязательства; ненадлежащее погашение ссудной задолженности путем предоставления в качестве отступного недвижимого имущества по завышенной стоимости; приобретение неликвидных ценных бумаг; безвозмездное отчуждение денежных средств под видом приобретения ценных бумаг и замена ликвидной ссудной задолженности физлиц на права требования к юрлицу. Вот это все: похоже на критерии подозрительности?

Ответ очевиден. Безусловно это да. Только это все потом слово в слово ложится в типовое заявление о привлечении к субсидиарной ответственности. Что я этим хочу сказать? В нашей сладкой парочке на первом уровне идет оспаривание сделок, которое не всегда успешно. А то, что не удается оспорить, прямиком идет в субсидиарную ответственность — или в заявление о возмещении убытков, или в уголовное дело. И наша «сладкая парочка» превращается в «черный квадрат»…

Субсидиарная ответственность — это сейчас такая напалмовая бомбардировка. Если есть конкурсное производство, то субсидиарная ответственность должна быть. Что нам говорит постановление Пленума Верховного суда от 21.12.2017 г. №53? Что это исключительный механизм восстановления нарушенных прав кредиторов. В какой момент эта исключительность стала обыденной — я не могу сказать. Но я понимаю арбитражных управляющих, которые говорят «я подам, а суд разберется»: потому что если заявления не будет, у самого управляющего могут возникнуть проблемы.

Если мы говорим о кредитных организациях, то в последние три года это сплошняком. Если есть отзыв лицензии, есть и субсидиарная ответственность. Но я вижу и тенденцию к изменению этой ситуации: не к тому, чтобы не привлекать, а, скажем так, подходить к решению этого вопроса вдумчиво.

Мое, пожалуй, любимое дело — о признании банкротом банка «Банкирский дом» из Санкт-Петербурга. Оно ценно тем, что стало претендовать на прецедентное с первой же инстанции, устанавливая то, что должно настораживать всех участников процесса: и потенциальных лиц, которых могут признать КДЛ, и конкурсного управляющего, потому что он тоже должен смотреть, что и кому он предъявляет. Пункт первый: если кредитный комитет банка проверил заемщика на платежеспособность, но впоследствии обязательство не было исполнено, не имеется условий члена совета директоров к ответственности за убытки в связи с отсутствием причинно-следственной связи между его действиями и убытками. К сожалению, я могу ответственно заявить, что на практике сплошняком заявляются сделки, где в 2013 году выдан кредит, в 2014 году банк признан банкротом, а в 2017 году заемщик признан банкротом — и эта сделка ставится руководителям банка в вину. Хотя заемщик три года еще платил по кредиту после банкротства банка.

Далее — это очевидно, но как-то до сих пор упускалось из виду — кредитные договоры являются для банков обычными, ординарными хозяйственными операциями в рамках правосубъектности. Невыгодность сделки определяется на момент ее совершения. Если она обнаружилась впоследствии из-за нарушения возникших из нее обязательств, то ответственность за эти последствия возлагается, если будет доказано, что сделка заключалась с целью ее неисполнения или нарушения.

Дальше. При привлечении членов органов управления к субсидиарной ответственности конкурсный управляющий должен учитывать разное положение этих лиц в структуре банка. И степень влияния на принятие решений. И действительно по отдельным лицам даже отказывают в привлечении — как это было в «Банкирском доме»: изначально было 10 ответчиков, целиком совет директоров и правление. Первая инстанция отказала по всем, апелляционная инстанция, видимо, решив, что хоть кто-то должен быть привлечен, привлекла председателя правления, а кассация подтвердила постановление апелляции. И то в первую очередь потому, что на предправления лежит обязанность подачи заявления о банкротстве при наличии соответствующих обстоятельств, чего сделано не было. И последний по очередности, но не по важности вывод из этого дела: применение статьи 10 ГК РФ или статьи 61.1 закона «О банкротстве зависит от того, когда имело место действие или бездействие КДЛ.

В еще одном деле — оно рассматривалось уже в Москве — о банкротстве банка «Еврокоммерц» — продублированы выводы петербургского суда. Там из шестерых ответчиков сначала привлечен один, потом еще двое. Важно отметить, что по обоим эти делам отказано в передаче кассационных жалоб на рассмотрение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного суда Российской Федерации, т.е. доводы судов, рассматривавших эти дела, можно принимать за ориентир.

В заключении нельзя не отметить два недавних определения ВС РФ: по привлечению к субсидиарной ответственности лиц, контролировавших банки «Балтика» и «Гринфилд». Содержащиеся в этих определениях выводы: о необходимости привлечения к субсидиарной ответственности только тех лиц, действия которых непосредственно привели к банкротству кредитной организации, и обязательно с учетом масштаба негативных последствий, — вселяет надежду на то, что и субсидиарная ответственность станет, наконец, исключительным механизмом восстановления нарушенных прав кредиторов, и другие меры ответственности не будут триллером для добросовестных банкиров.

Все правовые дискуссии «Фонтанки» — здесь.