«Если не знаешь — открой The Lancet и прочитай». Как испытывают Sputnik V

Исполнительный директор компании «ДМ 365» Тимур Галимов, один из создателей платформы, на которой проводится клиническое исследование Sputnik V, рассказал «Фонтанке», почему разработчикам вакцины нет смысла мошенничать, какие газетные утки его шокируют и почему врачам в поликлиниках лучше бы поменьше рефлексировать.

«ДМ365» — петербургская компания, которая разработала инженерную платформу для проведения клинических исследований и обработки медицинской статистики. Такие системы необходимы для введения в гражданский оборот любого нового лекарства или вакцины. Третьи фазы исследования Sputnik V по всему миру проводятся именно на этой платформе, включая дополнительные исследования за рубежом.

По словам Тимура Галимова, в проекте разработки новой вакцины «ДМ365» занималась техническим обеспечением клинических исследований. Его платформа накапливала вводимые врачами и самими пациентами медицинские данные вроде температуры, давления, анамнеза и многое другое. Всего на каждого пациента приходилось до 1,5 тысяч заполненных полей. Также именно эта система занималась рандомизацией — давала указание врачам, какую именно ампулу брать, сохраняя данные о том, настоящая это вакцина или же плацебо (сами врачи этого не знали). То есть вся «чистота эксперимента» лежит именно на компании Тимура Галимова. По его словам, общий объем накопленных и проанализированных данных, которые на этой неделе были опубликованы во влиятельном медицинском журнале The Lancet, составляет около 100 Гб. В этой публикации дан обзор предварительных итогов клинического исследования российской вакцины, согласно которым Sputnik V доказал свою безопасность и защиту от коронавируса.

— Как и кем перед вами ставилась задача?

— Первое, что нам сказали представители НИЦ эпидемиологии и микробиологии им. Гамалеи: ваша задача — все сделать идеально по западным стандартам. Чтобы мы были готовы к подаче документов, к любым инспекциям, к любым аудитам. То есть в этом проекте как раз была изначальная цель сделать все так, как мы обычно работаем, — чтобы процедура соответствовала всем международным стандартам и правилам. Платформа действует таким образом, что данные собраны в определенном формате, и дальше на их основе можно проводить автоматизированную биостатистику, которую не обмануть. Она сразу видит: достаточно ли введенных данных, правильна ли выборка, правилен ли результат. Вообще человек не в состоянии подделывать данные так, чтобы алгоритмы поиска «фрода» (подделки) не засекли бы это.

— А что за страны, в которых проводятся исследования Sputnik V? Те, в которые мы продаем эту вакцину? Там требования такие же, как у нас или в Европе?

— Конечно. Даже если в каких-то странах действуют так называемые urgent registration (экстренные регистрации вакцины), параллельно там все равно проводятся клинические исследования. В той же Латинской Америке ведь существует понятие GCP (Good Clinical Practic, международный стандарт этических норм и качества научных исследований. — Прим. ред.). Это международный закон, он и в России принят в виде ГОСТа. К нему апеллируют всегда, и в клинических исследованиях это своего рода Библия.

— Была же информация о том, что Sputnik V сворачивает исследования третьей фазы?

— Ничего подобного. В соответствии с международными правилами, если у нас хотя бы один субъект клинических исследований остается, то наблюдение за ним доводят до конца. В рамках данных клинических исследований это 180 дней. Исследования Sputnik V, разумеется, продолжаются. И за рубежом, и наше российское, никуда оно не делось. Набор новых субъектов, да, остановлен, но сами клинические исследования не прекращались. Ответственность спонсора перед субъектами остается.

— А сколько человек сейчас по России осталось, кто принимает участие в исследовании Sputnik V?

— Мы — инженерная компания, и мы предоставляем платформу. Информации внутри нее, тем более статистической, мы именно в этом исследовании не имеем и не манипулируем ею. Но можно сказать, что всего с самого начала исследования у нас было обработано сначала около 40 тысяч пациентов на этапе скринирования, в клинических исследованиях это что-то типа первичного отсева, по ним были проведены все анализы и собрана информация. Затем обрабатывались рандомизированные. Больше 30 тысяч — привитых.

— А когда укололи последнего российского исследуемого пациента — субъекта?

— Напрямую меня эта информация меньше всего интересует. Мне ведь главное, чтобы система функционировала и данные собирались правильно. Этой информацией я не обладаю, но вроде говорилось о том, что месяц назад перестали набирать новых субъектов.

— Когда же ждать результатов третьей фазы?

— Промежуточные результаты уже были на огромной выборке, их заявляли. Была сделана вся биостатистика, просмотрены параметры безопасности. И исходя из этих данных Минздрав принял решение, что Sputnik V уже можно выводить на широкий рынок. Это не чисто российская практика. Ровно то же самое делали и Pfizer, и Moderna. Они тоже публиковали только промежуточные результаты. Там все сложнее, но мы же знаем, как все в реальности происходило. То же самое делают и китайцы.

— Вы следите за вненаучной прессой о вакцине? Какая газетная утка вас больше всего возмутила?

— Я аполитичен, не смотрю телевизор и не читаю государственные газеты, так же, как и все мои коллеги. Но в тех каналах, где мы обычно черпаем информацию, фон о Sputnik V был в основном негативный. Мы все люди широких взглядов. Но вокруг реально нагнеталась в огромном количестве негативная информационная волна. О том, что вакцина небезопасная, о том, что на солдатах применялась и что кто-то заставлял их это делать. Что какие-то мутации происходят от нее… Все эти лежащие за рамками доказательной медицины факты транслировались достаточно широко.

Так что, когда к нам пришли из НИЦ им. Гамалеи, мы тоже относились скептически к Sputnik V. Но сейчас мы видим специалистов, которые работают над вакциной, и понимаем, что именно и как делается. Так что вся грязь, что льется в информационных каналах, нас шокирует. Хотя в последнее время — по субъективным ощущениям — градус снизился, и весы качнулись в позитивную сторону.

— А у вас есть данные о первых фазах испытаний Sputnik V? Были ли там какие-то провалы или инциденты? Мышки не умирали, хвостики у них не отваливались?

— Разумеется, ничего такого там не было, иначе бы они не добрались до третьей фазы клинических испытаний.

Те данные, что есть у меня, указывают на то, что ничего предосудительного или подозрительного в результатах тех исследований не было. Да, с точки зрения формальной математики и статистики, данные на графике в первой публикации The Lancet о второй фазе были сомнительны. Но мне кажется, замглавы Центра им. Гамалеи Денис Логунов все очень четко объяснил тогда и снял претензии.

(Группа итальянских ученых обратила внимание на подозрительно повторяющиеся данные числа титров антител у девяти добровольцев. Представители Центра им. Гамалеи объяснили это дискретностью данных, подтвердили, что перепроверили их, и пригласили оппонентов ознакомиться с исходными показателями по каждому из добровольцев. — Прим. ред.)

Честно скажу, мне, с точки зрения владельца платформы, совершенно все равно, будет у клинического исследования этой вакцины положительное заключение или не будет. Для нас самое главное, чтобы данные были собраны корректно, правильно была сделана статистика и в итоге получился результат.

Конечно, у заказчика, спонсора есть коммерческий интерес. Но у нас строгая международная система качества, регулярно проводятся международные аудиты. И все компании, которые вовлечены в клинические исследования, понимают: стоит только какому-то участнику быть заподозренным в мошенничестве, он сразу же лишается всех будущих заказов. Этот принцип заложен в самой логике нашей работы.

Очень показательно, что мы деньги получаем в любом случае — хоть результаты положительные, хоть отрицательные. И для нас как специалистов по клиническим испытаниям нередко бывает так, что отрицательный результат — это очень-очень хорошо. Ведь мы понимаем, что таким образом на рынок не допускается потенциально опасный препарат. И он не нанесет огромному количеству людей ущерб, расплачиваться за который должна была бы та самая фармкомпания, которая у нас заказывала исследование. Мы все пребываем в балансе.

— А заказ от Института им. Гамалеи у вас самый масштабный?

— С коммерческой точки зрения, конечно, исследования онкологических препаратов, которые мы проводим в Англии или где-то еще в Европе, приносит нам гораздо больше денег. На исследовании Sputnik V мы не зарабатываем деньги — он нам важен как своеобразный вызов и как PR-история. Ведь это одно из самых больших исследований в мире за всю историю клинических исследований. К тому же нам было важно вживую проверить нашу платформу.

Среднее исследование в мире, а тем более в России, — это тысяча субъектов. На самых больших пост-маркетинговых исследованиях бывает 5–7 тысяч. Здесь же изначально речь шла о 40 тысячах, а в результате вышло 70 тысяч субъектов. Это сумасшедшие объемы данных, и мы гордимся тем, что стали одной из немногих компаний в мире, наравне с Oracle и MediData, которые осилили их.

— Как же может быть такое, что при 70 тысячах исследуемых этот проект не приносит вам денег?

— В России вообще в целом на клинические исследования выделяются небольшие бюджеты. На Западе на это уходит раз в 20 больше денег, в том числе на инженерию — до 10%. В России же больше 1% никто не готов за это платить. Да, разумеется, у нас есть гиганты вроде «Р-Фарма», которые ориентированы на Запад, и у них таких вопросов не возникает. Но очень много и других компаний. О миллиардах или сотнях миллионов долларов, которые за границей уходят на медицинские исследования, у нас никто даже не задумывается.

Вот и выходит, что при использовании нашей платформы и работе до 20 человек с нашей стороны ни о какой прибыли речь не идет. Сколько конкретно мы получаем, я назвать не могу, но если опираться на наш прайс-лист, легко догадаться, что речь идет о цифре порядка одной тысячи долларов в месяц за использование платформы, и еще 60 долларов в час у нас стоит работа специалиста при выполнении дополнительных задач.

Мы бы больше заработали, если бы взяли пару онкологических исследований по 500 человек. Но для программистов и инженеров и специалистов по обработке данных зарплата — это не единственная мотивация. Представляете, что значит работать над вакциной, о которой уже, кажется, все в мире узнали! Для нас главное — вызов, challenge, и ради такого я был бы готов вообще бесплатно работать.

— Скептики говорят, что вакцине не стоит доверять, потому что «неизвестно, что в ней внутри». И таких идей придерживаются даже некоторые врачи, которые, казалось бы, должны были читать медицинскую литературу и понимать, что там у вакцины внутри. Что вы ответите как человек, который видит эффективность прививки в математическом измерении?

— Самая распространения ошибка многих российских врачей — что они пытаются самостоятельно делать выводы на основе своих наблюдений или субъективных суждений. Дело в том, что в цивилизованном мире медицина давно устроена не так. Врачебное дело уже давно превратилось из эдакого креатива в ремесло. Доказательная медицина — совсем о другом. Она о применении статистики и математики — больших объемов статистически значимых данных — к медицинским знаниям.

Когда вы приходите к врачу, его задача быть хорошим или даже идеальным диагностом. Как доктор Хаус. А дальше — после постановки диагноза — ничего не придумывать и не делать самостоятельного анализа. Нашим врачам надо пользоваться тем, что им дали их коллеги, — специалисты из доказательной медицины. Которые занимаются тем, что делают выводы на огромных выборках, ликвидируя помехи в исследованиях, которые могут повлиять на результат. Потому что субъективно может казаться одно, а в реальности оказывается — очень часто — совершенно по-другому.

Именно от таких вот ощущений, что кому-то что-то помогает, возникают трагедии, вроде талидомидовой.
(В 1950–1960-х гг. из-за приема беременными считавшегося совершенно безвредным, но недостаточно проверенного лекарственного средства «талидомид» до 12 000 новорожденных по всему миру родились с физическими уродствами. Речь шла, к примеру, об отсутствии ушей или о кистях рук, растущих из плеч. Еще около 40 тысяч взрослых пациентов, принимавших талидомид, получили расстройства нервной системы. Анализ этой трагедии привел к пересмотру подходов медицинского сообщества к допуску на рынок новых лекарств. — Прим. ред.)

Отсюда же и кровопускание: на протяжении многих веков врачам казалось, что кому-то это помогает, значит, и для других можно использовать. Даже обычные логические выводы, на которые опирались врачи, давали сбои. Смотрите — мы даем человеку настойку героина, и он встает на ноги и убегает. У него улыбка на лице сияет! Но когда мы собираем огромные данные, их корректно анализируем и систематизируем, исключаем ошибки субъективных суждений, мы получаем совершенно другую картину.

Сейчас врачам кажется уместно говорить: «Мол, я делал этот укол десяти пациентам, у двоих была температура, а у одного — понос, так что не стоит это колоть. А вот другим я давал гомеопатию — все были довольны и вообще никто не пожаловался». И в этом огромная когнитивная ошибка. На Западе это уже, слава богу, преодолели. И я надеюсь, в ближайшем будущем с этим начнется борьба и в России.

Я не понимаю, на каком основании сейчас вообще кто-то говорит о том, что Sputnik V — опасный. Ведь опубликованы промежуточные результаты, есть рекомендации Минздрава. Не знаешь, что там внутри, — открой The Lancet и прочитай.

Денис Лебедев, «Фонтанка.ру»