«Пусть расслабятся». (фото)

Госдума легализовала в стране выращивание ранее запрещённых наркотических растений. Кому достанется легальный заработок на опиатах и марихуане, «Фонтанке» рассказал один из лоббистов инициативы.

Пока и трезвая и зависимая от запрещённых веществ части общества в России следят за дискуссией о пересмотре правил преследования по наркотическим статьям, Государственная дума почти незаметно легализовала выращивание на территории РФ опиумного мака и марихуаны. Соответствующий законопроект принят в третьем чтении 19 июня. Хотя Владимир Путин на прямой линии 20 июня сообщил, что в «либерализации» наказаний за наркотики не видит целесообразности.

Текст закона «О наркотических средствах и психотропных веществах» в части совершенствования порядка культивирования наркосодержащих растений еще должны одобрить сенаторы, а следом и президент. Но уже сейчас бросается в глаза, что помимо исполнителей в лице госструктур там есть и «юридические лица». Правда, как выяснила «Фонтанка», верить в рыночный потенциал акций частных российских предприятий производителей наркотиков, как в некоторых странах, где состоялся «легалайз», не приходится. Всё это нужно лишь для защиты от иностранных поставщиков медицинских наркотиков, чтобы россияне, вне зависимости от заслуг перед родиной, в конце жизни не оставались один на один с болью, рассказал «Фонтанке» депутат Госдумы Александр Петров. Член думского комитета по охране здоровья, который курировал принятие законопроекта, уверен, что россиянам слабину в доступе к наркотикам давать категорически нельзя. А чтобы «дело Ивана Голунова» не повторялось, достаточно создать базу данных ДНК всех сотрудников МВД РФ.

– Александр Петрович, законопроект вам направили подчинённые Дмитрия Медведева. Вы насколько сильно удивились планам выращивать то, за что у нас в стране в тюрьмах сидит больше четверти заключённых?

– Народ не понял, что мы сделали. Объясню. Я абсолютно не удивился этой инициативе. Она касается крайне болезненной темы, которая не была решена в РФ. Мы до сих пор не обеспечиваем вопрос безопасности в области обезболивающих лекарственных препаратов. У нас по разным причинам была нехватка обезболивающих препаратов. Их выдавали в таком порядке, что люди не выдерживали... Все знают эти громкие истории. Сегодня такого количества жалоб о порядке выдачи соответствующих препаратов уже нет. И нет такого количества жалоб об уголовном преследовании медицинских работников. То есть упорядочили подзаконные акты, которые позволили работать на финальной стадии, когда лекарственный препарат изготовлен и от производителя идёт до конечного пациента. Скоро всё это подпадёт ещё и под закон о маркировке, и каждая ампула будет промаркирована. И уже только финальный доктор будет снимать через штрихкод или криптозащиту вывод этой ампулы из оборота. Это намного упростит систему контроля.

– Как эти вопросы регулировались исторически?

– Всё началось 20 лет назад, когда Россия вошла в международное соглашение о том, что она принимает на себя добровольные обязательства по не выращиванию опийного мака. Все страны СНГ это подписали тогда. То есть мы лишились права получать собственную медицинскую субстанцию для производства соответствующих лекарственных препаратов. Мы получали ее из-за рубежа. Было примерно 10 стран-поставщиков, частично между собой аффилированных. Это в основном Европа. И девять из них объявили России санкции по другим направлениям. По лекарствам официально не объявляли. Есть международная конвенция о правах человека, и с ней это сделать затруднительно. Но по факту, на примере других лекарственных препаратов, мы наблюдаем удивительное явление, когда иностранные корпорации под разными соусами, ни в коем случае не упоминая тему санкций, прекращают поставки лекарственных препаратов в Россию.

– В нарушение контрактных обязательств?

– Нет. Говорят, что поменялась бизнес-модель. Поэтому они нам пишут заявление о планах прекратить поставки. Мы же ранее приняли специальный закон, по которому поставщик должен уведомить нас за год до момента прекращения поставок лекарств. Это наша страховка. До этого иностранные производители могли просто взять и прекратить поставки. У нас такие случаи возникали ранее по кардиологическим препаратам. Не будут называть препараты, чтобы не рекламировать их. На сегодня у нас 700 лекарственных препаратов находится в заявке на вывод с российского рынка. Из 15 000 хотят разом убрать 700. Это очень много! Это аномальная цифра. В частности, об этом нам заявили японские компании.

– Мы же вроде бы с японцами дружим?

– А мы со всеми дружим. Такие вот друзья. Проблема производства собственных субстанций, в принципе, остро стоит в повестке. И Россия два года назад обратилась в ту же международную организацию по борьбе с наркотиками. Мы как обязались, так и не производили опийный мак. Сейчас журналисты путают, что мы разрешаем выращивать и коноплю, и мак. Не совсем так. По большому счёту этот закон касается одного наркотика – опийного мака. Россия обосновала просьбу разрешить производство тем, что у нас сегодня уже есть необходимая технологическая и кадровая база, стандарты производства, системы безопасности, возможности выращивания и контроля за оборотом. Чтобы обеспечить потребности страны в этих веществах, нужно примерно около 200 га под посевы. Международная организации проголосовала и разрешила. Наш закон появился не быстро после этого.

– Но приняли зато оперативно, со скоростью не самого старого принтера! Первое чтение было сравнительно недавно – в марте.

– Но до этого было очень много работы при обсуждении со всеми заинтересованными министерствами. Процедура длинная.

– Силовики были против?

– Нет. В том числе, потому что именно их заслуженные генералы трагически уходили из жизни без лекарств.

– То есть они вдруг сами осознали, что нужно корректировать запретительную политику?

– Я думаю, что они осознали степень проблемы.

– Практика их работы по наказанию за обращение с такими веществами пока говорит об обратном.

– По опийному маку нет. Не надо путать. Да, у нас практика наказания есть и по конопле, и по всему остальному. Но именно по маку наказания очень суровые для тех, кто пытался выращивать.

– Почему Россия просто не вышла из того соглашения?

– Оно нам нужно, так как помогает бороться с международным терроризмом в этой сфере. Сейчас у нас закон говорит всем: ребята, пришло время выделить площадку в средней полосе России. Определить, кто там работает. На сегодня у нас есть два соответствующих ФГУПа. Московский эндокринный завод и Государственный научно-исследовательский институт органической химии и технологии. Он тоже в Москве. Они уже производят продукцию из импортной субстанции.

– Они и остаются единственными производителями лекарств?

– Конкретно они назначены ответственными за выпуск лекарственных препаратов из российской субстанции. До сих пор они покупали эти субстанции за валюту за рубежом. Теперь они её будут выращивать сами. У них есть база и люди. Выращивается 4 мешка субстанции. Это на 100% обеспечивает потребность Российской Федерации в лекарственных обезболивающих.

– А не получится: 8 мешков произвести, а 4 показать?

– Не получится. Там же под международным контролем все это делается. Подключили к Интернету, и там все видно. Например, Bosh поставила интернет-оборудование на производство инсулина и смотрит за всем процессом. Они знают до количества доз, сколько произведено инсулина.

– То есть мы наши государственные наркотики будем иностранцам показывать?

– Мы не будем показывать, но мы говорим о взаимном контроле. Мы же тоже занимаемся контролем производства у них. Кстати, вместе с Россией самостоятельное культивирование разрешили Украине. Там та же проблема с обезболивающими. А другим странам сказали: нет, вы не сможете обеспечить безопасность. Мы технологически, научно и системой безопасности готовы. Технологическая карта показывает, что мы ко всему готовы.

– Почему для этих посевов выбрали именно среднюю полосу РФ? На юге же лучше растёт.

– Так решили в правительстве. Договорились, что именно средняя полоса оптимальная по климатическим условиям для выращивания опийного мака. Конкретные регионы я вам не скажу. Пока у нас всё же ещё законопроект. Впереди Совет Федерации и подпись президента. Потом пойдут подзаконные акты.

– То есть пока мы ещё остаёмся в этой «наркотической зависимости» от Европы?

– Уверен, что до конца июля всё будет подписано. Надо понимать, что этот закон обеспечивает на 100% лекарственную безопасность РФ в сфере обезболивающих препаратов. Мы целый сегмент проблем решаем им.

– Вы хотите сказать, что обезболивающие препараты все базируются на опийном маке?

– Это классические обезболивающие препараты, которые делали из импортной субстанции. Ничего технологически на заводах не меняется.

– Стоить-то хотя бы будет дешевле?

– Когда стоит вопрос обеспечения лекарственной безопасности, в первую очередь смотрят на обеспечение в любой ситуации, даже если она критическая. Вопрос цены – второй. Но из собственного опыта могу сказать, что всё, что мы производим на территории РФ, оказывается дешевле. Мы вместе с этим законом в тот же день поправками в бюджет приняли решение о выделении Московскому эндокринному заводу средств на закупку самого лучшего западного оборудования. 320 млн рублей на это выделили. Это позволит переработать опийный мак в субстанцию. Они проведут модернизацию цеха. И будет субстанция в GMP стандарт.

– Вы же сказали, что технологически ничего не меняется от смены поставщика субстанции. Как нам посмотреть на цех до модернизации и после?

– Это режимные предприятия. Они подчинены Минпромторгу. Никого другого в схеме не появляется. Как выпускали они эти ампулы, так и будут выпускать. Естественно, что на схеме поставок сырья появляется охрана со стороны силовых структур. Но современными способами охранять проще. Поставь один тепловизор на гектар. Всё. В России выпускают лучшие тепловизоры в мире! Плюс охранять такие посевы нужно один месяц. С самого начала их охранять просто бессмысленно. Нет там просто ещё этого молока. Уверен, что безопасность на этапе выращивания будет обеспечена. Мне говорят критики, что смогут украсть. Так и сегодня могут ампулу украсть! К сожалению, у нас такое общество. Могут. И воруют, наверное. Но выявленных фактов пока нет. Как только штрихкодирование введут, воровать станет очень сложно.

– У вас в законе через запятую с «госкомпаниями» идут «юридические лица». То есть частный капитал сюда может быть допущен?

– Это уже про совсем другую часть закона. Юрлица и индивидуальные предприниматели у нас во втором блоке вопросов. Если говорить просто, то это конопля. Но конопля для промышленных целей. Уровень содержания наркотических веществ там идёт после запятой и многих нулей. В этом разделе уже нет опийного мака. Да, написано «наркосодержащие растения», и все думают, что это одно и то же. На самом деле это не так. И здесь иной список целей использования. Научные, исследовательские, прикладные, производственные. И в промышленном производстве действительно могут присутствовать частные предприниматели, но только там, где наркотика уже нет внутри. Есть такие сорта той же конопли.

– То есть те, кто сейчас размечтался, что он сможет купить лицензию и пойти зарабатывать на таком производстве, могут выдохнуть?

– Да. Пусть расслабятся.

– Сколько вообще в России бизнесменов в стране, которым интересна техническая конопля для «производственных» целей?

– Статистики у меня нет. Не думаю, что их много. Это все строго лицензируется.

– То есть это опять же будут «свои», посторонних не пустят?

– Я не знаю слова «свои», но я уверен, что их немного. Кому очень интересно, то путь простой. Дождаться соответствующего постановления правительства, написать заявку, получить необходимые лицензии и дальше выращивать. Но ещё раз: это будет не наркотическая конопля. И на мой взгляд, с чистого листа заняться этим будет невозможно.

– Кто таких производителей контролирует? Раньше был ФСКН. Допустим, подсадит «правильный производитель» неправильный куст.

– Там же целая система! За систему мониторинга и уничтожения отвечают силовые структуры.

– А кто ведет контроль того, что высажено?

– Вообще у нас есть Россельхознадзор. Официально, так скажем. Но это специфическая вещь, поэтому вы понимаете, что там не одно ведомство.

– Возможное понижение ответственности по статье 228, дискуссия о котором началась, не мешает реализации ваших планов по выращиванию опийной субстанции?

– Я вообще против смягчения наказаний по 228-й. У нас коллеги что-то перепутали. Есть настоящие наркоманы, которым собрались понижать ответственность. И есть журналист, которого на 99%, вероятно, спровоцировали. И сделали провокацию, которая выглядит как уголовное преступление.

– Тут ещё предстоит компетентным органам поработать, если они будут это делать, чтобы доказать преступление. Я же пока про информационный шум, который совпал с принятием вашего закона.

– Конечно, он влияет. Сейчас все заговорили, что нужно понижать ответственность. Но я этого не понимаю. Показывают пальцем на девочек, которые сделали две закладки. Обнаружили их с поличным с двумя закладками. Но сколько они закладок заложили за неделю? Это сотни закладок! Нельзя сроки сокращать! Они должны бояться делать свои закладки! Беременные женщины делают закладки! Женщины с детьми ходят и делают их! Не понимаю этого подхода – понижать им за это ответственность.

– А что делать с тем, что отдельные представители правоохранительных органов, вероятно, оказываются «в доле»?

– Я об этом не знаю, в доле они или нет. Но я уверен, что нам надо заняться работой с психологией полицейских. Объяснять им, что нельзя делать провокации. Нужно работать современно. Сегодня преступления, связанные с наркотиками, легко доказываются через ДНК-экспертизы. Их кто-то делает? Только шум в деле Голунова позволил провести эти экспертизы и выяснить, что там нет его ДНК. Нет ДНК оперов, которые его задерживали. (В МВД ранее заявляли, что «на пакетах присутствует ДНК нескольких человек», об их принадлежности или не принадлежности к конкретным лицам не уточнялось, адвокат журналиста сообщал, что на изъятых вещдоках нет ДНК Голунова. – Прим. ред.). Это значит, что это делал кто-то другой. Нам нужно, чтобы все силовики сдали свои ДНК. И если кто-то из них коснулся наркотиков, то это должно быть сразу видно.

– Вам на это глава МВД скажет, что это невозможно или очень дорого и долго.

– Как это невозможно? Мы столько миллиардов тратим на разные вещи! Уверен, что для сохранения честного имени человека, для понимания, что если нет ДНК, то человек не преступник, деньги можно найти. Но у нас сегодня людей судят на основании показаний! Судят за то, что нашли в машине подсудимого, в квартире подсудимого! Мало ли что нашли! Мало ли какой маляр или штукатур где чего оставил!

– Ваши коллеги по Думе Нилов и Бурков предлагали обязательно тестировать чиновников и депутатов на наркотики. Понимания идея не нашла. Почему?

– Депутаты не относятся к тем категориям, которые должны проходить тестирование. Депутаты такие же люди, как и все. Тестируются те, кто занимается опасными производствами или специфическими функциями.

– Депутат Госдумы РФ – куда специфичнее? И в народе смеются: «А... ну все понятно», говорят. Странновато выглядит.

– Нет тут ничего странного. И я не слышал смех народа. Более того, я как доктор могу сказать, что в зале вижу глаза коллег. Наркоманов в зале заседаний Государственной думы за 8 лет я пока не обнаружил.

– Может быть, вы плохо смотрите?

– Нормально я смотрю. Опытным, профессиональным взглядом!

– Что принципиально важное нужно менять в нашей системе отношений в этой области, чтобы уходить от злоупотреблений? До четверти заключенных РФ сидит по этим статьям.

– Россия реально страна, которая находится в топ-10 по потреблению наркотиков. Через страну идет огромный трафик наркотиков, я живу в Свердловской области, где просто дорога проходит. И все-таки мы гуманисты. В некоторых других странах я наблюдал, что происходит по пятницам с наркоманами. Даже если у них находят менее грамма. Уголовное преследование с точки зрения уголовного права соответствует реалиям. Его не надо ужесточать, но не надо и ослаблять. С точки зрения правоприменительной практики, вы правы. Нам нужно заниматься чистыми руками наших наркополицейских. Помимо контроля, я уверен, что нужно находить такие кадры, которые будут получать хорошую зарплату, но быть чистыми.

– В России могут легализовать вещества, которые легализуют в других странах, например, для медицины?

– Мы очень разноплановая страна с точки зрения генетики. И огромное количество людей в России имеет такие проблемы, что, если один раз попробуют, у них уже все, неотвратимое желание пробовать. И особенно это среди школьников.

– Но вы как доктор, наверное, можете сказать, что разные вещества по-разному работают.

– Я знаю, что по-разному работают. Вот как раз в этой части журналистам стоит задумываться с точки зрения пропаганды. У нас чуть-чуть разреши – и мы границ не увидим.

– Есть мнение, что не только кнут, но и пряник необходим. Метадоновая терапия используется в мире, например.

– Посмотрим, какие у них будут финальные результаты. Они ведь у них пока не очень хорошие, честно говоря. Я не уверен, что человека, который покурил марихуану, можно допускать к рабочему месту, где он пишет государственные документы. Допускать к управлению транспортным средством, в поварском деле. Я не вижу положительного образа в Европе. Они отрицательно относятся к тому, что у них происходит в этой области.

– Исследователи Европейского университета в своем исследовании указывали, что силовики могут работать нечестно. Чисто статистически этот вывод напрашивается.

– Ну… У нас такое общество. Оно вот такое! Но мы должны все-таки заниматься методами выявления преступления.

– Да, но даже статистики нет. Информация силовиков закрыта. Невозможно даже проанализировать масштабы, тенденции. Ничего.

– Достаточно часто мы добавляем новые вещества в запрещенный список и относим их к наркотическим. Эти псевдоученые, которые на самом деле преступники, очень быстро разрабатывают новые соединения, которые действуют убойно на наркоманов. Это бесконечная борьба во всем мире, но с ней надо бороться. Но найдут ли по ДНК тех, кто действительно прикасался к наркотику, найденному у Голунова, – это хороший вопрос. Это уже вопрос чести.

Николай Нелюбин,
специально для «Фонтанка.ру»

© Фонтанка.Ру