ПоделитьсяВечером в воскресенье, 8 августа, пришло сообщение о смерти журналиста Дмитрия Запольского. Он много и в подробностях описывал жизнь Петербурга 1990-х годов. «Фонтанка» публикует один из его рассказов.
Первый золотой унитаз я увидел в начале девяностых. Его обладатель пригласил на аудиенцию в замызганный купчинский пакгауз, где базировался штаб. Скорее всего, раньше это был какой-то филиал овощебазы: так все было просторно, заброшено и говнисто. Присутствие крупного капитала выдавали только братки в трениках, курящие у входа, и длинный бронированный мерседес-пульман, один в один как у президента Ельцина. За скромной стальной дверью начинался протяжный коридор, отделанный венецианской штукатуркой, дверные проемы были превращены в арки, стены украшены барельефами а-ля версачевская горгона, пол был из наборного паркета с перламутром, время от времени в нишах торчали мраморные статуи, цельнотянутые из оранжерей Ботанического сада и и запасников Русского музея.
Толстомордый охранник, как две капли воды похожий на кота-злодея из мультика про Чипа и Дейла, провел меня в приемную. Анорексичная секретарша отличалась баскетбольным ростом и непомерно длинными конечностями: руки у нее свисали ниже колен, а колени находились там, где у меня застегиваются брюки. Она могла открыть дверь кабинета не вставая со стула, но это было бы беспонтово: демонстрация ее попы входила в ритуал встречи гостей.
За дверью в кабинете меня встречал князь. Нет, это не было его погонялом, его всегда величали просто Колян, но на непомерно большой муаровой визитке из плотного картона было написано «князь, почетный гражданин России, доктор философии в сфере экономики, генеральный директор концерна «Вега-В», консультант администрации президента, помощник губернатора Приморского края».
Князь был не гангстер, он начинал с фарцовки, потом купил место директора рыбного магазина, а с первых дней перестройки начал производить кооперативные колготки. У него было правильное рыночное мышление: быстро примкнув к Косте-Могиле, он на средства общака открыл несколько элитных продуктовых магазинов, торговавших на валюту. И преуспел: Могила в него поверил и вкладывался в новые точки. Но не разделял понты и старался всячески показать своей братве, что деньги его, Кости, а вот сам Князь — барыга, хоть и с некоторым авторитетом.
Да, Колян был фраером. Химически чистым, сферическим и в вакууме, хотя видел себя крутым. Он дружил с комитетом по внешним связям мэрии и нашел там одного лоха, которому впаривал инвестиционные проекты. Лох исправно подписывал бумаги с гарантиями на десятки миллионов долларов. Вадик успешно кидал лоха, отстегивая ему скромные откаты в пять процентов, которыми не делился с начальством. Его сдали. Путин, когда схему узнал, лоха выгнал, его даже судили и дали условно двушечку. Аникин его фамилия была. Недавно умер в бесславии и позоре — быть замом Путина и все пролюбить — суметь ведь надо было!
Но речь не о лохах. Стены княжеского кабинета были отделаны резным орехом, оконные стекла — бронированными, посередине стоял невероятных размеров дубовый стол.
Хозяин кабинета упивался собой. Брионский костюмчик был сшит безупречно, но сидел на нем как-то стремно, вообще вся эта цыганская обстановка в грязном купчинском пакгаузе ассоциировалась у меня с тарелкой борща, в которую от души ливанули Шанель номер пять.
У Коляна была поразительная манера говорить. Он произносил слова как манерная девица: растягивая гласные, особенно звук «а», и жеманно-певуче интонировал фразы, комично растопыривая оманикюренные пальцы. В этом было что-то совершенно [гомосексуальное]. Но фраер был уверен, это признак хороших манер и именно так должен говорить настоящий князь:
— Мы хотим сделать у вас заказ. Нам нужно срочно сделать рекламный ролик про профсоюзное движение в России. К выборам в Госдуму. Показать, что мы защищаем права трудового народа. Ролик должен быть готов через неделю.
— А есть концепция, сценарий, синопсис хотя бы?
— Не морочьте мне голову! Придумайте концепцию, напишите сценарий, мы заплатим за срочность.
Это был поздний октябрь 1993-го, поразительная дыра во времени. Какое профсоюзное движение? Какие права трудящихся? Как можно сделать ролик за неделю?
— Какие гарантии, что вам понравится?
— Никаких проблем! Мы вам полностью доверяем, но это должно быть кра-си-во!
— Хорошо, — сказал я. Дайте мне бумагу, ручку и полчаса времени. Я попробую написать сценарий, если он вам понравится, вы его подпишите, и мы станем действовать. Я бы не хотел взяться за работу, у которой нет критериев оценки. А то я сейчас возьму у вас деньги, а потом вы скажете, что вам не нравится, и потребуете вернуть оплату.
Секретарша принесла какой-то отвратный ароматизированный чай и турецкие печеньки. Я накидал сценарий, раскадровку, структуру анимации. Князь подписал не глядя, надменно ухмыльнувшись.
Впоследствии я почти двадцать лет время от времени общался с этим удивительным биологическим объектом, каждый раз встречая в его очередных офисах все того же стареющего охранника в одном и том же засаленном черном пиджаке, всю ту же несчастную анорексичку-помощницу, приносящую все в такой же понтовый кабинет отвратный чай, пропахший плесенью и прогорклыми духами, каким-то валокордином и нафталином, как будто огромные запасы коробок с пакетиками хранились где-то в шкафу коммунальной квартиры моего пурпурного детства. Скорее всего, в начале девяностых Князь зажал контейнер с чайными пакетиками и решил использовать его исключительно для своих гостей. Глубокий эконом...
Но я не про чай. И даже не про тот ролик. Рекламу профсоюзного движения мы сняли за неделю на «Кодак», сделали шикарный постпродакшн, ездили проявлять в Финляндию, так как в Петербурге не было никакой гарантии, что материал не будет запорот. Получился классный ролик. Партия трудящихся даже что-то набрала тогда. Аркадий Вольский потом мне рассказывал, что они потратили на этот ролик
Но речь не о ролике. Речь об унитазе. В процессе написания сценария в княжеском кабинете я попросился в уборную. И хозяин величественно распахнул передо мной дубовую дверь. Галогенные едкие лампочки, как прожекторы в цирке, были направлены на позолоченный густавсберговский огромный унитаз. Я прежде такого не видел: обычное фаянсовое сантехническое приспособление было покрыто сусальным золотом, причем там, где сливалась вода, на стенках явно были видны следы постоянной реставрации: тонюсенькие листики позолоты отклеивались и при спуске танцевали, как водоросли в весеннем ручейке, пробившем дорогу к речке среди ледяных проталин.
Колян был счастлив. Это была его фирменная гордость. Он умилялся, шмыгая носом, очевидно успев по-быстрому втянуть пару дорожек, пока меня не было в кабинете. Смахнув белесую пыль с полированного стола рукавом своего клубного пиджака с гербом какой-то гольф-конторы, он смотрел на меня сияющими глазенками: все лимузины и бронированные стекла, все ореховые панели с перламутром, все толстозадые телохранители и карикатурные секретарши — все это было только прелюдией. А вот насрать на позолоту — это был настоящий жизненный успех! И я видел это, я осознал, понял!
Понты Князь кидать умел виртуозно, но Проруха не изучала геронтологию. Однажды тамбовские лишили его лимузина. Он обедал в манерном ресторане на Вознесенском. Охранник-шофер оставил свой ПМ в бардачке (на входе в ресторацию прозванивали оружие и с волынами от греха подальше не пускали). Пока князь кушали-с, охранник сидел спиной к окну, контролируя вход и прикрывая шефа от выстрела сквозь витрину. В этот момент произошла супероперация. К пульману, стоящему за углом на улице Декабристов, подъехала фура. Спустили сходни, подцепили мощной лебедкой пятитонный лимузин, мгновенно втянули в контейнер, закрыли чехлом из специальной металлизированной ткани, заглушающей радиоволны. И в сопровождении двух специально закоррумпированных гаишных экипажей с мигалками помчались в сторону Мурманского шоссе. На Ладожском мосту стоял пятидесятитонный японский автокран. Гаишники перекрыли движение. Контейнер с княжеским автомобилем подцепили и аккуратно сбросили в Неву, в место, где сильное течение, и контейнер сразу унесло в сторону Смольнинского рейда, где он и покоится до сих пор на двадцатиметровой глубине среди затонувших бревен эпохи Петра Великого.
Классный, кстати, был лимузин! На станции VEHO, где его обслуживали, мне однажды показали интерьер: сплошь перламутр, розовое дерево и кожа антилоп. Механики по секрету рассказали, что в багажнике даже специальный резервуар с маслом и дымовые шашки: нажимает водитель кнопочку, из бампера валит густой дым, а на дорогу вытекает особо скользкое масло, чтобы преследователи сразу в канаву улетали. Чудо, а не машина! Мечта фраера! Почти лимон стоила.
Когда Колян с шофером, сыто рыгая после рябчиков, фаршированных раковыми шейками под соусом из артишоков, вышли с понтом из ресторации, лимузина, естественно, не было. И на пульте охранного предприятия, которое через спутниковый сигнал отслеживало местонахождение машины, ничего не отражалось. Но ведь авторитетному челу негоже в ментовку идти, заяву писать на угонщиков. Но вот потерю пистолета не утаишь — ЧОП вынужден был сообщить дежурному по городу обстоятельства утраты оружия. Ситуация сразу стала предметом сводки ГУВД, и ее было не скрыть. А вообще обидно, конечно. Владимир Сергеич Кумарин сидел в мексиканском ресторане с братвой, пил текилу и наслаждался. Позвонил по огромной мобиле Косте-Могиле: «Слышал, горе у вас. Ничего, дело наживное, подумаешь, машина! Главное в жизни — здоровье, правда ведь!» Костя в своем овальном кабинете на Староневском особенно вежливо поблагодарил: «Бог тебя храни за правду, спаси и помилуй грешные души наши!» и отчетливо скрипнул новенькими фарфоровыми зубами.
Смеялся весь город. Вечером новость проникла в «Кресты» и разлетелась по хатам. Тюрьма угорала: большей хохмы Кумарин организовать не мог, порадовал пацанов! И Могиле показал, кто хозяин в городе. А Косте и ответить нечего: кидки фраеров не предъявимы, был бы Князь пацаном авторитетным — дело другое. А тут — барыга с понтами. За него Костя-Могила вписаться не может по понятиям. И ответку не прислать: у Кумарина всякие подкрышники есть, но автомобилей президентских не покупают: тамбовские это пресекали на корню, чай не в Эмиратах живем: негоже фраеру кататься на тачке, которая круче кумаринской.
Колян осознал и больше не стал покупать лимузины, как у Ельцина. Стал пользоваться американскими брониками-кадиллаками, как и все.
После обезмерседесывания Князя Петербург осиротел и в каком-то смысле потерял свою достопримечательность. Однако ненадолго: через три года такой же автомобиль купил себе ректор одного университета. Он стал ездить на работу, подкладывая под задницу подушки из шкуры зебры, чтобы казаться повыше. Очень комплексует из-за маленького роста. Кстати, окна у него не тонированные и без занавесочек-шторок: все должны видеть, как лягушонка в коробчонке везут. Но броня есть: а вдруг кто-то из отчисленных студентов залимонит в стекло помидор гнилой али яичко тухлое, а окно возьмет и разобьется...
Процветает ректор. На конкурсе понтов сегодня бы он взял чемпионский титул. А вот Коляна жизнь научила: он поскромнее стал. Обзавелся адвокатским статусом. Совладелец морского порта. Вместе с Трабером. Ну и еще входит в руководство «Единой России». Типа исполком возглавляет или помогает возглавлять. В общем, жизнь удалась на славу. Недавно охранник с толстой мордой вышел на пенсию, на смену ему пришел сын. Специально в Америку посылали его учиться на телохранителя. Династия...
После публикации этого рассказа Дмитрий Запольский уточнил, что имя Николай — вымышленное. Все остальные имена и факты, как он уверял, — настоящие. Его рассказы опубликованы на странице в Facebook и изданы отдельными книгами.
