ПоделитьсяВсемирная экономика вошла в одно из самых крутых пике в своей истории. В считаные дни цены на сырье, котировки акций и биржевые индексы обрушились на десятки процентов. «Фонтанка» попросила ведущих экономистов рассказать, чему мы научились за это время и в какой фазе сейчас находится кризис.
Хроника начала мирового коллапса началась с коронавируса. Сначала Китай, затем европейские страны к концу февраля из-за карантина одна за другой беспрецедентно сворачивали экономическую активность. Падало потребление — как в промышленности, так и в домохозяйствах. По цепочке прерывалось транспортное сообщение — в глобальных масштабах.
А 6 марта стало известно о срыве сделки ОПЕК+, и все обвалилось, обновляя один за другим исторический максимум. В какой-то момент стало казаться, что мировая экономика впала в кому.
Тем не менее уже к июню-июлю мировая экономика стала оживать. Целый ряд индексов показывает рост даже по сравнению с докризисным февралем. К примеру, индекс технологических компаний NASDAQ. Нефть, конечно, не вернулась к февральским 60 долларам за баррель, но к 45 долларам, которые наблюдались перед срывом сделки ОПЕК+, — вполне.
Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию на мировых рынках и в России? Насколько она соответствует фундаментальным показателям, характеризующим реальное положение дел в экономике?
Андрей Нечаев, финансист, экс-министр экономики РФ:
— Сейчас ситуация продолжает оставаться очень тяжелой. Даже по официальным оценкам падение ВВП у нас в этом году составит 6,4%. И даже правительство, которое априори должно излучать оптимизм в своем плане спасения экономики, который месяц назад был опубликован, говорит, что переход к экономическому росту произойдет не ранее конца 2021 года.
Добавьте к этому то, что резко упал уровень жизни населения. Ну и мы пока не знаем, будет ли вторая волна коронавируса, и понадобятся ли новые карантинные ограничения, которые могут существенно усугубить экономическую ситуацию.
Петр Арефьев, доцент кафедры «Макроэкономика» Финансового университета при правительстве РФ:
— Всегда есть куда хуже. И в каждой ситуации необходимо находить ресурсы, чтобы оживить экономические процессы. У нас в стране есть эти ресурсы. У нас есть фонд национального благосостояния. Мы принимаем определенные меры для поддержки малого, среднего бизнеса, а также домохозяйств.
Но процесс так бюрократизирован, и такие условия выдвигаются, что очень малый процент и предпринимателей, и населения этой поддержкой могут воспользоваться. К тому же меры поддержки — это, например, не освобождение от налогов, а отсрочка. А людям очень нужна поддержка сейчас. Необходимо проводить мероприятия, которые позволят вновь запустить экономические процессы.
На сегодняшний день наш регулятор поддерживает бизнес за счет снижения процентных ставок. Казалось бы, и коммерческие банки должны снижать процентные ставки по выдаваемым кредитам. Но они не торопятся это делать. За исключением разве что ипотеки. Снижение по ней ставок действительно привело к тому, что наши девелоперы чувствуют себя неплохо.
Никита Масленников, руководитель направления «Финансы и экономика» Института современного развития:
— Наблюдается затухание отскока. После того, как и глобальная экономика, и Россия прошли дно — в мае, — дальше был такой достаточно быстрый и вполне адекватный и убедительный отскок. Но к середине лета появились явные тенденции к тому, что он притормаживает. И V-образная траектория уже не актуальна. Ясно, что это уже процесс с большими рисками и с большей неопределенностью.
Вопросы вызывает не столько то, как мы пройдем этот год. Вопрос в глубине рецессии. И то, как будет восстанавливаться экономика, — с какой скоростью и с какими стимулами.
В целом год будет для всех отрицательным. И во всем мире, и даже в Китае, который, по заявлениям властей, покажет рост ВВП в 3%, чувствуется напряжение в экономике. Стресс-тесты показывают там слабость финансовой системы.
У нас тоже случился коронакризис, отключение экономики. Мы далеко не везде восстановились, а кое-где продолжается спад. К примеру, Индекс производственной активности PMI в обрабатывающей отрасли ушел ниже, чем был. Трафик в торговых центрах к докризисному уровню вернулся всего на 70–75%. Динамика отраслевых входящих финансовых потоков в последние недели оказалась хуже, чем в предыдущие, со слабым трендом к дальнейшему снижению. В Центральном банке считают, что эффект восстановительного спроса себя исчерпал, а дальше надо искать новые стимулы.
И как раз новые стимулы — это большой вопрос. Совершенно ясно, что мы в следующем году покажем на отскоке годовой рост в 3%. Но потенциал роста нашей экономики как был 1,5–2% в год, так и остался. Потому что никакие инфраструктурные ограничения в ходе антикризисных пакетов преодолены не были. Они остаются.
С деловым и инвестиционным климатом тоже остается неопределенность. Абсолютно ничего не понятно, какие дорожные карты будут использованы, что будет с налоговой нагрузкой, что с тарифами естественных монополий, что с проверками контрольно-надзорных органов. Когда начнут отменяться отсрочки-рассрочки, наш бизнес, едва встав с колен, может опять оказаться в придавленном состоянии.
Четыре месяца назад, когда мы сидели на длинных выходных, а весь мир уже полыхал, на неофициальных площадках рубль падал до уровня 71–72 за доллар, и это казалось жестким ударом. Сейчас рубль еще дешевле, хотя и нефть уже постепенно восстанавливается, и экономические ограничения снимаются. Насколько это адекватно реальному положению вещей?
Андрей Нечаев: С рублем происходит то, что с ним и должно происходить. Если экономика в кризисе, национальная валюта резко дешевеет. К тому же цена на нефть, конечно, отскочила от минимальных уровней падения, но стоит сейчас гораздо меньше, чем в то время, когда доллар был 60–62 рубля.
В целом правительству, да и Центральному банку слабый рубль более выгоден. Ведь при тех же валютных доходах от экспорта, рублевая выручка и доходы бюджета будут выше. Правда, объемы экспорта заметно снизились. Ряд потребителей отказался от газа. Турция, к примеру, не оправдала надежды. «Сила Сибири» — непонятно, чем закончится этот проект, потому что Китай не готов брать те объемы газа, на которые рассчитывал. И в этом смысле, чтобы поправить ситуацию с бюджетом, правительству выгоднее слабый рубль.
Правда, страдает население при этом. Ведь дорожают импортные товары. Вслед за ними дорожают и отечественные, в силу отсутствия достаточной конкуренции на рынке. Но формально для бюджета это выгодно. Так что в последнее время и правительство, и Центробанк перестали поддерживать курс рубля, и последняя девальвация, на мой взгляд, связана именно с этим.
Петр Арефьев: Как макроэкономист могу сказать, что слабый рубль должен был бы поддержать наших экспортеров, которые смогли бы на мировом рынке конкурировать по соотношению цена-качество. Но этого не происходит. Ведь у нас основу экспорта составляют углеводородное сырье. Официально на них приходится лишь 9,2% экономики. Но если посмотреть непосредственно на наш торговый баланс, на то, что мы экспортируем, мы увидим, что там углеводороды составляют 65%. Вместе с металлами — до 90% будет доходить.
Сейчас цену на рубль можно назвать справедливой, но возможна коррекция. Все зависит сейчас от действий Саудовской Аравии. Если он продолжат делать скидки на нефть, и цены на нее пойдут вниз, у нас и рубль будет дешеветь.
Никита Масленников: На рубль воздействует несколько факторов. Если не будет второй волны, нефть останется в том же коридоре, что сейчас, — 40–45 долларов за баррель. Ближе к верхней к границе. С одной стороны, это комфортно для рубля, потому что позволяет поддерживать его без особых интервенций. Но с другой стороны, он гораздо более волатилен. Поэтому к концу года нервозности прибавится.
Есть еще один важный фактор, влияющий на рубль, — аппетит инвесторов к российскому риску. Когда у вас 31–32% игроков на рынке ОФЗ — это нерезиденты, то от притока их денег зависят курсовые колебания. Одно время эффект ослабления рубля был связан с тем, что инвесторы выжидали и вели долгую позиционную борьбу с Минфином. Они понимали, что ему все равно надо занимать, и ждали премию к рынку. Без них невозможно было разместить до конца года больше 2 трлн рублей. Минфин в итоге был вынужден пойти на некий компромисс, повысив доход при размещении бумаг.
Если брать только эти два фактора, рубль должен колебаться в тех границах, что и сейчас, но ближе к верхней границе — 70–75 рублей за доллар.
Но есть еще один фактор, который действует уже шесть лет, — санкционные риски. С приближением американских выборов, и неважно, кто будет следующим президентом, неопределенность и нервозность инвесторов будет передаваться рынку, и волатильность рубля с тенденцией к ослаблению будет достаточно выраженной к концу сентября-октябрю.
Разрыв сделки ОПЕК+, как мы теперь, оглядываясь назад, видим, стал спусковым механизмом масштабного обвала всех рынков. Мы видели и самые низкие в обозримом прошлом цены, и технические парадоксы с отрицательной ценой на фюьчерсы. Теперь же котировки почти полностью вернулись к уровню 5–6 марта, когда это все только началось. Насколько этот уровень соответствует фундаментальным показателям и насколько надежна его поддержка?
Андрей Нечаев: В конечном итоге нам все-таки удалось заключить новое соглашение с ОПЕК, что и способствовало росту цены на нефть. К тому же мировая экономика действительно от пиков падения начинает восстанавливаться. Правда, непонятно, как долго этот процесс будет идти, и от нас это абсолютно не зависит.
Но здесь есть своя проблема. Это соглашение с ОПЕК очень неустойчиво. Буквально на днях Саудовская Аравия объявила, что возобновит практику скидок для своих потребителей в рамках борьбы за рынки. В том числе для европейских потребителей они могут составить 2,5 доллара, а ведь это традиционный рынок сбыта российской нефти. Так что как долго и насколько жестко это новое соглашение с ОПЕК проработает — вопрос.
Нынешняя ситуация не устраивает большинство нефтедобывающих стран. Дальше они могут выступить консолидированно и стараться удержать цену на нефть. А это требует болезненного сокращения добычи, и в первую очередь очень болезненного для России.
Второй вариант, который мы сейчас наблюдаем на примере Саудовской Аравии, — каждая страна будет пытаться сохранить свои позиции на рынке, поставив крест на контроле за ценами на нефть.
Петр Арефьев: Когда мы видели — впервые в истории — отрицательную цену на фьючерсы WTI, это был шок от действий саудитов. Если сейчас совместно с ними удастся продлить действие сделки ОПЕК+, то нефть и дальше будет колебаться в том диапазоне, что мы наблюдаем сейчас. В противном случае нефть снова может уходить вниз и до 20 долларов за баррель.
Если же говорить о перспективах дальнейшего роста, то при возвращении к докризисному уровню в 60 долларов вновь станет рентабельной добыча сланцевой нефти. Вслед за этим включатся инвестиции в новые технологии добычи и дальнейшее снижение ее себестоимости. Поэтому подорожание до 60–70 долларов не может быть устойчивым.
Никита Масленников: С учетом того, как развиваются события в реальных секторах глобального хозяйства, пока, на мой взгляд, это вполне адекватная реакция рынка. Он, можно сказать, почти стабилизировался. Возможно, до конца года еще будут увеличиваться квоты на добычу, но это будет делаться с пониманием того, как происходит этот самый рост глобального хозяйства.
Пока нефть находится на фундаментальном уровне. Размах колебаний, конечно, достаточно широкий, но все равно остается в коридоре 40–50 долларов за баррель. И базовый уровень где-то в середине этого интервала. Это вполне комфортный уровень для нас. Чуть-чуть выше цены отсечения по бюджетному правилу, и можно пополнять суверенные резервы.
Вторую половину года бизнесу надо очень внимательно смотреть за рынком, а вот народу, гражданам лучше не дергаться. Потому как все колебания, как мы видим, даже на отрезке в 3–4 месяца, в итоге сглаживаются.
Ключевые фондовые индексы уже почти вернулись к докризисному уровню, как к примеру S&P500, а индекс технологических компаний NASDAQ уже даже с лихвой перерос его и вновь показывает исторические рекорды. Даже индекс Мосбиржи вернулся к мартовскому уровню около 3000 пунктов. Чего ждать дальше на рынках?
Андрей Нечаев: Рецессия продолжается, и спад очень большой. Недавно Fitch понизил рейтинг американской экономики — это беспрецедентное решение, довольно редко так бывает. Фондовые рынки реагируют на спад или на рост с движением примерно в полгода. То есть сейчас рынки закладывают в бумаги будущий ожидаемый рост. А точнее говоря, будущее ожидаемое восстановление. Инвесторы пытаются купить дешевле, для того, чтобы когда начнется рост, продать дороже.
Это отражение некоторого общего тренда. Но надо понимать, что фондовый рынок — это вещь очень волатильная и нервная. Которая реагирует на любые новости. То есть как о тренде можно говорить, что рынок ждет роста. Но сказать, что дальше фондовый рынок будет только расти, будет сильным преувеличением.
Петр Арефьев: Я бы не сказал, что все здорово — посмотрите на Intel. Он в лидерах падения сразу на 18%. Даже в технологичной отрасли у всех все-по-разному. Какие-то компании как Booking.com сокращают сотрудников. А другие, как Zoom, — наоборот, растут (разработчик сервиса видеоконференций вырос с минувшей весны в цене в 2,5 раза. — Прим. ред.).
Но в общем присутствует некоторый оптимизм. Мы видим, что открывается международное сообщение, авиакомпании оживают. Снимаются ограничения для бизнеса. Приходит понимание, что борьба с коронавирусом приносит больше вреда, чем сам коронавирус.
Никита Масленников: Если брать финансовые рынки, сейчас очень большой риск масштабной коррекции вниз. Уж слишком сильно оторвались они от динамики в реальных секторах экономики. Они тоже восстанавливаются, конечно, но куда меньшими темпами, чем ожидалось.
Мировые рынки реагируют не столько на коронавирус, сколько на действия центральных банков. Судите сами. До коронавируса баланс Федеральной резервной системы составлял около 4 трлн долларов. По состоянию на последнюю неделю баланс превысил 7 триллионов, и к концу года он может дойти до 12. Потому что объем выкупа бумаг нарастает.
Рынки, естественно, реагируют очень четко. У того же S&P500 корреляция с динамикой выкупа бумаг федеральным резервом очень четкая. Это медицинский факт. Рынки будут реагировать именно так на вливания. То же самое по Европе или в любой развитой экономики. Как только центробанки начинают вливать ликвидности в рынок, котировки подскакивают.
Насколько долго это продлится — большой вопрос. Потому что рано или поздно инвесторы начинают задумываться: а что будет с долгами? Поэтому сегодняшний взлет далеко не так однозначен. Могут быть и явные коррекции вниз. Непонятно, когда это будет, но это уже искусство управления активами.
Что нового мы узнали о механизмах рынка за минувшие четыре месяца? Как изменился мир и чему мы сами научились, пока сидели на карантине и замеряли глубину дна?
Андрей Нечаев: В первую очередь эти четыре месяца нас научили, что реформа здравоохранения была проведена крайне неудачно. Все очень долго сокращалось, и сейчас, чтобы развернуть койки и найти новый персонал, понадобились экстраординарные усилия.
Это говорит о том, что надо кардинально пересматривать реформирование здравоохранения и резко наращивать расходы. Думаю, это будет общемировая практика. Наше предложение, чтобы это было не меньше 6% ВВП против нынешних 3%.
В любом случае, тот кризис, что российская экономика переживает, мы будем из него выходить долго. Даже независимо от второй волны эпидемии.
Петр Арефьев: Кризис научил нас больше ценить свободу. И свободу перемещения. Мы все живем, как оказалось, на очень небольшом пространстве — планета Земля. И у нас все очень сильно взаимосвязано. Сейчас уже невозможна экономика Чучхе, когда ты целиком полагаешься только на себя.
Уже очевидно, что необходимы некие наднациональные органы, на уровне которых можно договориться о введении общих правил игры. В разгар пандемии мы видели отказ от общемировых целей в угоду национальным интересам, но в конечном счете это негативно сказывается на всей мировой экономике. Все оказываются в проигрыше. Будущее мира находится в зависимости от сотрудничества.
Никита Масленников: Я подтвердил для себя понимание, что экономику обмануть очень трудно. Если работают какие-то базовые ограничения экономического роста, то что бы ни происходило, какие бы пожарные меры поддержки ни включались, рано или поздно они забирают свое.
В этом смысле экономика похожа на человеческий организм. К ней надо относиться с любовью, осторожно, и не давать резких встрясок, ударов и стрессов. А если уж даешь, то надо четко понимать, каким образом ты будешь выходить из этой ситуации и что это тебе будет стоить.
Я уже не первый кризис переживаю в своей карьере, и я всё больше понимаю, что экономика умнее участников, и тем более политиков, которые по поводу у нее принимают решения.
Денис Лебедев, «Фонтанка.ру»
