Андрей Константинов — Людмила Сенчина: С кем вы сегодня, деятели культуры?

О состоянии сегодняшней культуры, о фильмах и книгах, которые хочется/не хочется смотреть и читать, о роли людей культуры и искусства в жизни общества беседуют писатель и журналист Андрей Константинов и известная певица Людмила Сенчина.

Л.С.: – Мне вас по отчеству называть или просто Андрей?

А.К.: – Ну конечно Андрей. И мне вас приятно называть просто Людмилой.

Л.С.: – Понимаю...

А.К.: – Да, вы ведь – часть моей жизни. И не потому, что я был какой-то ваш большой фанат. Я вообще никогда не фанател...

Л.С.: – Просто жизнь рядом идет…

А.К.: – Да, жизнь идет рядом... Вы постоянно то по телевизору, то в кино. Вы, если хотите, были даже моей эротической грезой. Да, правда... Фильм «Вооружен и очень опасен» был таким событием! Хоть я и не запомнил там каких-то уж совсем откровенных моментов…

Л.С.: – Да... По сравнению с фильмом «Пятьдесят оттенков серого» сегодня это просто детский фильм.

А.К.: – Но это был такой симпатичный фильм.

Л.С.: – Он просто в свое время вышел. А я туда попала «как кур в ощип», потому что должна была сниматься Гурченко. Я никогда и не думала… Пошла с маленьким ребенком гулять, сижу в парке – скучаю… И вдруг, как в кино, подходят мужчины в черных плащах: «Мы из киностудии имени Горького». Откровенно сказали: вот ценарий, а Гурченко, мол, сломала ногу, и мы вас очень просим... И так вот — бум! – я попала в этот фильм. Даже не успела опомниться. А партнеры какие: Броневой, Банионис...

А.К.: – Вы с ними подружились?

Л.С.: – С Банионисом – да. С Броневым… Не то чтобы он сложней, нет... Интересный, симпатичный, но очень необычный. Мы как-то ехали в Прагу (режиссер нашел замок, где снималась одна из сцен), и всю дорогу Броневой рассказывал, как у него в личной жизни получилось. У него давно умерла жена, он был одиноким, играл спектакли, на которые постоянно ходила одна поклонница… И он говорит: «Она меня достала так, что я даже вызывал милицию. Я вызывал милицию, а она сидела и ждала меня на холодной лавочке зимой. Она себе попочку простудила». В итоге он на ней женился, а у нее, у бедной, был псориаз (это я все по дороге слушаю). И он ее лечит, лечит; поехали отдыхать, а люди от нее отворачиваются, боятся с ней в море заходить... И вот я все это слушаю… И больше он не говорил ни о чем, только об этом. С ним трудно было подружиться, потому что, как только заканчивалась съемка, он: «А я же еще нашел врача…» И ни о чем больше.

...Когда киногруппы выезжают на съемки, у них там часто случаются романчики… Но я всегда далека была от этого. Я такой человек, что больше дружу. Не могу сказать, что получалась какая-то запойная дружба, просто – чаю попить, пойти куда-то вместе. Банионис был такой молчаливый-молчаливый... И как-то я его «забрала» – заботой, рассказами-анекдотами. И он очень привязался ко мне. Потом у него здесь были творческие вечера, и я так удивилась, что прошло столько лет и он меня пригласил. И все рассказывал: куда мы ходили, о чем говорили... Знаете, для меня это был огромный кусок жизни. Хоть и не очень интересный.

А.К.: – Вам не понравилось сниматься?

Л.С.: – Да, я не киношный человек, к сожалению. Потому что самое главное в моей жизни — это мои концерты. Я считаю, что у меня очень красивые концерты и очень красивые песни. Хотя это может быть немного нескромно. Я где-то слышала фразу: «Скромность — это путь к забвению»...

А.К.: – Скромность – это украшение для тех, у кого нет других украшений.

Л.С.: – Кстати, об украшениях: я раньше практически ни о чем не думала, выходя на сцену, кроме как о внешности. А сейчас больше не комплексую насчет своей внешности, как раньше. Это был кошмар! Не так причесалась, не так повернулась, не так глаза накрасила. Сейчас у меня это исчезло. Вообще!

Моя публика очень помолодела. Я выхожу с концерта, снег идет, а стоят мальчишки, красивые девчонки с ними: «А мы вас слушали... А мы скачали вашу песню...» И мне это — как орден. Потому что молодые люди — это наше завтра. И если им так нравится то, как и что я пою, то мне есть чем гордиться. Хочется, чтобы наше государство помогало спасать и воспитывать их души.

А.К.: – А как современные певицы выглядят, вам нравится?

Л.С.: – Как-то трудно об этом говорить. Это цех, это — святое.

А.К.: – Ну, хорошо... А с песнями вообще происходит какая-то странная история… Все эти бесконечные «песни о главном»... Мало рождается настоящих хитов сегодня?

Л.С.: – Хитов-то много. Вопрос — останутся ли они на века с людьми. Хотя в сегодняшней эстраде мне многое нравится. Например, группа «Любэ».

А.К.: – «Любэ», да, я могу если не спеть, то назвать их несколько шлягеров. Но вот смотрю какие-то ток-шоу: певец, певица, я даже лица их узнаю, но не могу вспомнить ни одной их песни... Знаете, может, и на меня какое-то воздействие возраст оказывает... Я 18 лет преподаю в университете. На журфаке — восемнадцать, и на юрфаке – лет восемь. И что-то... То ли в школе это происходит? Они не хуже нас, но они намного меньше читают, намного меньше знают тех вещей, которые нам казались элементарными, и этого нельзя было не знать.

Л.С.: – Не сочтите меня ретроградом, но я считаю, что виноват Интернет сегодня. Вот вы учились, Андрей, читали книги!

А.К.: – Вы считаете, что должна быть нормальная идеологическая работа?

Л.С.: – Да. В советское время, например, я с оркестром Бадхена часто выступала в заводских цехах в «рабочий полдень». Люди не шли даже на обед, стояли в рабочей одежде, хотели слушать и слушать песни, которые они любят. Идеология!..

А.К.: – Давайте вернемся к системе ваших политических взглядов. И вспомним знаменитое письмо Министерства культуры… У меня смешная история получилась. Я его не подписал, мне этого никто и не предлагал, и даже почитать не дали. А фамилию мою поставили автоматом. Я возмутился. Я вообще не подписываю коллективных писем, еще с армии, не люблю этакое «хоровое пение». Но своей позиции по поводу Крыма и Украины никогда не скрывал. Она очень понятная и точно не совпадает со взглядами наших либералов. А вы – подписали. Подписали по убеждениям или привыкли жить в такой системе?

Л.С.: – И потому, и потому. Можно не знать государственных тайн. Но если ты хорошо учился в школе, верил своим родителям, своим учителям, любил историю, то гражданином быть обязан.

А.К.: – Когда из армии уходил и входил в журналистику, мне казалось, что журналисты – это такие особенные люди, очень образованные, страшно знающие. А потом оказалось, что это не совсем так. Потом я думал, что в правительстве-то такие умные, все – профессора наук… А потом начинаешь сталкиваться, общаться, и выясняется, что мало книжек читают... А вы считаете, что мало обладаете какой-то информацией? А информацией вообще очень мало кто обладает на земле. Может быть, руководители самых крупных стран. Да и то у них очень искаженная бывает информация. Все зависит от того, кто им ее принесет и что-то положит. Я это к тому, что так можно все время кого-то пропускать вперед. И автобус уедет без вас.

Л.С.: – Да. Понятно...

А.К.: – Кстати, мы с вами неделю назад были на встрече (планировалась встреча губернатора и творческой интеллигенции). И там я встретил Владимира Владимировича Бортко и Василия Герелло. Они оба оказались заслуженными артистами Украины.

Л.С.: – Я — тоже. Это давно когда-то, когда Кучма приезжал сюда, нас вызвали в представительство Украины. И я спросила: «А почему мне — заслуженную? Я же уже — народная России...» А он смеется: «Так вы уже народная, а у Бортко нет звания. Вот и решили, что Бортко – народного Украины, а вам – заслуженного Украины». Да, я заслуженная артистка Украины.

А.К.: – Бортко и Герелло говорят, что их не пускают на Украину.

Л.С.: – Соломон: «И это пройдет»... Для меня ситуация осложняется тем, что я выросла на Украине, там закончила школу, прожила в деревне 17 лет. Там могилы папы, мамы и родного брата. Я абсолютная украинка. Могу говорить по-украински чисто. Там мои корни. Для меня это трагедия жуткая, страшная. Я не понимаю, что происходит. Но я также не понимаю некоторых людей, которые в это очень непростое время «раскачивают лодку». Ну, вот, к примеру, вышел фильм Звягинцева. Я этот фильм воспринимаю как «бей своих, чтоб чужие боялись!». Может быть, я не права: это художник, и он выпустил фильм, так у него получилось… Это, знаете, такая фраза сакраментальная, когда мужья изменяют или кто-то кого-то побил и случайно убил… Ну вот «так получилось».

А.К.: – Я по поводу Звягинцева скажу так: мне кажется, что из-за остроты политического момента пошли перехлесты в одну и другую сторону. Про него, например, говорят, что он очерняет Россию. Я не думаю, что он очерняет Россию.

Он показал, что есть, но и не все, что есть. Правда ли то, что он показал? Конечно, правда, только не вся. Про меня и про вас, да про кого угодно, можно снять только пакостные вещи. А можно только хорошие вещи. И ни то и ни другое не будет неправдой. Он не очерняет, у него просто глаз черный. Есть такие художники, как Босх, ужасно смотреть. А Михаил Шемякин? Он тоже художник, но он умеет рисовать только уродов. По крайней мере, я не видел ничего иного. Просто есть такая манера. Что вы от него хотите? Он такой. Не нравится, не смотрите. Мне не нравится Звягинцев. И я имею право на свой взгляд. А кому-то нравится. Кому поп, а кому и попадья.

Л.С.: – Да, но не вовремя как-то. Грубо говоря, не патриотично. Я это так воспринимаю: надо или раньше, или позже, но не в это время. Я с таким в разведку не пойду.

А.К.: – Не сказать, что фильм Михалкова «Солнечный удар» сильно воодушевляющий. Это тоже депрессуха.

Л.С.: – Я не видела «Солнечный удар»... Я была влюблена в фильмы Михалкова. «Обломов», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Статский советник», «Утомленные солнцем»...

А.К.: – ...Был еще «Свой среди чужих».

Л.С.: – Да, но это формат боевика. Хоть и классный фильм. А вот «Утомленные солнцем-2» мне откровенно не понравился.

А.К.: – Я вас понимаю. Хотя есть такое мнение, что нельзя судить о фильме, не посмотрев его. Это такая хитрая обманка. Потому что всякий раз на нее покупаешься и ходишь потом с испорченным настроением.

Л.С.: – Я постараюсь посмотреть все фильмы Михалкова. Потому что мой девиз: надо судить о том, что знаешь. Мы когда-то с Тальковым, когда он пришел ко мне на работу, поссорились из-за подобного. Мы очень дружили с ним. Это были «две подруги» – не разлей вода, и мне плевать, что там по этому поводу говорят... Однажды в поездке самолет задержали, и там была не гостиница, а какой-то сарай. И весь наш коллектив, все мы, ночевали в одной комнате. Мы с Тальковым лежали рядышком, разговаривали, хихикали всю ночь, мешали всем спать. На море бегали купаться голышом... Самая близкая моя «подруга» был Игорь Тальков. Я помню, мы даже однажды подрались с ним... Заговорили про «Битлз». А я — фанатка «Битлз». Я их песни пела и даже снималась в «Утренней почте». А Тальков: «Фу!» Ну сказал бы нормально: «Чего-то меня от них не вставляет». А он: «Фу, я пару песен слышал...» И я говорю: «Как ты можешь судить, ты послушай все альбомы, а потом будешь говорить»... Что до моих суждений о кино, я говорю как простой зритель-обыватель.

А.К.: – Я когда-то любил ходить в кино. Но в последнее время как ни схожу – обязательно натыкаюсь на какую-нибудь хрень. «Седьмой сын» смотрел с детьми. Ладно мне – детям не понравилось. А ведь Бодров-старший снимал его в Голливуде... Я вообще давно на сериалы перешел. На западные, в основном. Вы не подсели на этот наркотик?

Л.С.: – Нет. Вот вы спросили, а я сижу и думаю... Последние лет семь я ничего не смотрю, ни в кинотеатре, ни по телевизору. По телевизору – только новости и те программы, что мне надо посмотреть. Ничего не читаю. Меня как будто стукнули по голове. Я не могу объяснить, что со мной происходит.

А.К.: – Попробуйте ради интереса посмотреть некоторые сериалы. Это не мыльные оперы, это настоящие истории формата большого романа. Например, сериал «Во все тяжкие», который кучу наград взял. Я вам в какой-то мере даже завидую, что вы еще не смотрели его, но вас это ждет. Я к этому примерно так же недоверчиво относился несколько лет назад. А потом меня это накрыло.

Л.С.: – Обязательно. Это для меня важно. Потому что я в какой-то момент потеряла интерес ко всему...

А.К.: – Вы вообще хулиганка по характеру?

Л.С.: – Ну да... Я человек хулиганистый, жутко авантюрный. Такая «Сонька-Золотая ручка» во мне померла. Но у меня есть свои принципы, и я соблюдаю какой-то баланс, то есть я не переступлю черту. Хотя меня все время «на подвиги» тянет. Вот такое в характере есть. Но это спасает здорово. Если бы я была какой-то лирик задумчивый, то уже свихнулась бы давно. Меня еще знаете, что спасает? Любовь к жизни. Ко всему живому. Я люблю каждую зверушечку, каждое деревце, я все разгляжу. Я все поправлю — если, например, камушек не так лежит. Я как будто хозяйка в этом доме. Я все это безумно люблю, и это меня спасает. А новости посмотрю, и опять депрессия. Я вот сегодня еле раскачалась с утра. Ничего не могу и не знаю — что делать.

А.К.: – Сегодня день тяжелый на самом деле. У меня тоже настроение не очень. Сегодня актера Лешу Федотова хоронили. Вы знали его?

Л.С.: – Конечно.

А.К.: – Так его жалко. Он был светлый человек. И какой-то неприкаянный... Не жалел себя, не берег. Все от нереализованности. Он хотел одного, а получалось совсем другое. Балабол такой был. Но у него умела болеть душа. Из основных, наверное, свойств настоящего русского актера. Вот если болит душа, то она чего-то стоит. А если не болит душа, то она такая… Неизвестно, есть она вообще или нет. Потому что если есть, то она должна болеть. И у некоторых она болит так сильно, что они могут не справляться с этим состоянием... Понятно, что он сам себя угробил в итоге. Пил сильно.

Л.С.: – Плохие люди практически не пьют.

А.К.: – А скажите мне, пожалуйста, такую вещь. Я знаю нескольких человек, которые, не будучи по происхождению ленинградцами, питерцами, вполне вписались в наш город, хотя он — такой, не очень уж добрый «приниматель». Он не всех принимает. Я в свое время такой вопрос Сереже Захарову задавал, и он мне по-честному ответил, что очень долго здесь чужим себя ощущал. У вас не было такого ощущения? Легко ли вы стали питерской?

Л.С.: – В тот самый миг, когда я перешагнула порог музыкального училища, все педагоги меня не то что полюбили, они прощали мне все. Хотя там особенно и нечего было прощать, ведь я с таким упоением училась. А чего там не учиться! Поешь себе и поешь, а в остальном тройки ставили и хорошо. Мой голос полюбила педагог по вокалу, у которой я потом училась. Она гордилась, что я к ней в класс попала: там были лучше педагоги, а я к ней пошла. Но там целая история была. Меня же мать в сентябре привезла. Сентябрь месяц, никого. Пусто. И мы с мамашей: «Здрасьте!» Как в фильме «Приходите завтра»: «Чего же вы так поздно?» Но собрали комиссию, специально меня послушали...

Меня, кстати, и сокурсники очень любили. Потом был Театр Музыкальной комедии. Где, кроме любви, я тоже ничего не видела. Хоть есть мнение, что театр — это террариум единомышленников. Все эти опереточные дивы... Питер навсегда определил и решил мою судьбу. В том смысле, что искупал меня в море любви, меня, девчонку с Украины, плохо говорящую на русском языке. Питер! Спасибо за судьбу!

А.К.: – И все-таки не все, наверное, к вам любовь испытывали, иначе не распускали бы слухи о вас и о Григории Васильевиче Романове и о том, что роль в кино вам досталась именно за это...

Л.С.: – Я даже говорить об этом ничего не хочу. Вы можете представить себе это при советской власти? Номенклатура, КГБ... Да сами понимаете... А что до слухов...

Видно, не все любили, не любили и распускали их. А может, я была каким-то «винтиком», который надо было выкрутить...

А.К.: – Я как раз хотел спросить: не воспользовались ли вы этими слухами каким-то авантюрным образом? Знаете, как в «Ревизоре»: тебя все воспринимают человеком, которым ты не являешься...

Л.С.: – Нет. А вы сами посудите. Мне не давали звания, жила в пятидесяти метрах с большой семьей... В Ленконцерте, где я служила, у меня и у моих музыкантов были самые низкие ставки... Вот и цена всех этих слухов.

А.К.: – Иногда бывает обидно слышать о себе какие-то слухи.

Л.С.: – Фиолетово.

А.К.: – А мне бывало. Я, например, был одним из учредителей и основателем журналистского конкурса «Золотое перо», он и сейчас существует. И еще я тогда был председателем Союза журналистов. И вот я про себя периодически слышал, что все женщины, которые становились лауреатами этого конкурса, знали единственный путь, как это звание получить... Я даже однажды подумал: как обидно, столько говорят, а где же они все?

И еще была история. Однажды я пришел в прокуратуру поговорить по своим журналистским делам и вижу, что от одной сотрудницы идет сильная негативная реакция, прямо ненависть какая-то. «Я вам что-то сделал?» А она: «Сам не знаешь?» И выяснилось, что, когда она училась в институте МВД, у нее была подруга. И вот эта близкая подруга придумала даже не то, что была моей любовницей, а что я прожил с ней якобы какую-то страстную жизнь. Причем с удивительными подробностями: и что я ее бил, и что выбил ей зуб, и что-то там еще... То есть не просто какой-то проброс, а с деталями. А я даже понятия не имел о существовании этого человека. Я настолько тогда ужаснулся: какой, оказывается, бывает "сифилис" у людей, это же надо было трудиться, чтобы выдумывать такой миф. И еще подумал: какие же интересные люди у нас в органах работают. Это же разновидность какого то безумия? У вас не было таких ситуаций с поклонниками?

Л.С.: – ...Кстати, о Театре. Почему-то тогда после спектаклей мне иногда доставались странные поклонники. Был один... Даже поменялся жильем, чтобы видеть меня в окне, звонил: «Открой шторы, жестокая». Он присылал мне выдержки из каких-то газет, какие-то стихи писал на коробках из-под колготок. Он их разрезал и подшивку делал. Я приходила домой со спектаклей, у меня под дверью стоял ящик бананов, какие-то мандарины (он грузчиком где-то работал). Вот такие вещи у меня были...

Но, кроме Романова, мне больше не приписывали никого и никогда. Ни режиссеров, ни актеров... Я очень дружила с Тальковым, я очень дружила с композитором Игорем Азаровым. Сегодня я общаюсь и очень люблю Семена и Ларису Альтовых. У меня также есть еще друзья и подружки, и мне легко.

А.К.: – Давайте вспомним трагическую историю с Тальковым...

Л.С.: ...Приходит ко мне на работу директор Валера Шляфман. Мой директор Володя очень ревнует, когда я говорю всем, что, сколько лет живу на свете, у меня никогда не было такого директора, как Шляфман Валера. Я была по горло в работе, много ездила, но у меня была такая комфортная логистика! Всегда творожок утром... За каждым шагом, за каждым вздохом он следил. Вот так должен работать директор.

Идут годы. И мы однажды сидим с устроителями наших гастролей в Евпатории, и он заходит — глаза опущены, берет телефон: «Нет, нет, Игорь не может...» Я не понимаю, что происходит. Дальше — больше. Мы с Тальковым на одной площадке работали: день — он, день — я, или по два дня. У меня в то время был небольшой спад, а у Талькова — пик. Ну и вот... У меня недобор идет по сборам, а у Талькова – бум… На моих концертах Валера не появляется: то проблемы какие-то, то еще что... Я уже спрашиваю: «В чем дело?» Он: «Нет-нет, я просто помогаю Игорю... И еще хочу спросить, чтобы я немножко подзаработал, можно, я и Игорю буду концерты делать?» Я: «Да, конечно.» И все – Валеру я больше не видела. Никогда.

...А потом они пришли, избили моих музыкантов, их девушек. С Валерой и с бугаями: у Игоря уже были охранники… Отобрали у них инструменты, разбили один инструмент, отобрали клавиши… А ведь на клавиши мы скидывались всем коллективом. А они отобрали их. Первый раз я это рассказываю вам. Это была такая подножка, которую я с трудом выдержала.

И ровно через месяц в Ярославле я узнаю про «Юбилейный». И что там Шляфман или не Шляфман… Я не верю. Я знаю Валеру – он взрывной, задира. Но…

А.К.: – Я глубоко в эту историю залез и хорошо знал следователя, который вел это дело. Там, по сути, несчастный случай произошел. Другое дело, что обстоятельства его таковы...

Л.С.: – Удручающие… Но обратите внимание, из-за чего все это произошло?!

А.К.: – Да-да, я и хотел это сказать, что я тогда столкнулся с тем, что иногда можно получить информацию, которую ни за что не захочет слышать публика. Потому что аудитория сразу – раз! – и назначила виноватого. И было такое ощущение, когда следствие стало говорить, что Малахов ни при чем, потому что именно его сначала убийцей назначили. И мы решили, что следователи «взяли на лапу». И потом уже стали узнавать, какие они делали следственные эксперименты, какие давали показания. Там было именно так: они устроили драку, они фактически пришли разбираться к Малахову. А Малахов взял с собой этот наган, и когда они стали бить его ногами, он полез за этим наганом, чтобы выстрелить в пол. Они выворачивают у него наган из руки, как раз Шляфман… И тогда произошел этот выстрел… Наган оказался уже в руках у Шляфмана. Он не хотел убивать Талькова.

Л.С.: – Я в этом уверена.

А.К.: – Такая история. Но в нее никто не хотел верить, потому что она слишком простая и слишком некрасивая. А когда начинаешь говорить, а было так… Считают, что, значит, вы тоже куплены... Это очень трудная со всех сторон история. А Азиза эта, у которой вся карьера творческая переломана была...

Л.С.: – Совсем. Она пытается что-то сейчас, но это все не то, конечно. Да, такое пережить.

А.К.: – На ней тоже клеймо поставили.

Л.С.: – Ни за что! Даже если она так сказала, что хочет быть не предпоследней, а закрывать концерт. Даже если она и «гнула пальцы»… Ну и что? Она же не сказала: убей его, я хочу выступать последней! Ну ерунда же, правда? Мне лично, грубо говоря, по барабану: хоть открывать, хоть закрывать концерт. Я все равно заберу свою долю зрительской любви.

А.К.: – Там история была со всех сторон неадекватная. Потому что Малахов пришел поговорить, но он даже не успел что-то сказать, набросились на него и стали бить. Бить достаточно страшно. Потому что у Талькова был пистолет газовый, и он, когда колотил Малахова по голове, колотил с такой силой, что щечка отвалилась от этого пистолета. Бред какой-то... А потом, когда Шляфман уехал в Израиль... Там же был целый детектив. Эти же следователи ездили в Израиль. Причем не как в командировку (не было отношений между странами в этом вопросе), а туристами. На какие-то сепаратные переговоры. А потом уже Израиль сказал, что Шляфмана не выдаем. И на этом все и закончилось.

Л.С.: – Да, лихие, конечно, были времена. Алкоголь, наркотики, драки... Мне тяжело было переживать уход Валеры из моего коллектива. Но если сейчас посмотреть на всю эту историю, то, к счастью, меня Бог миловал.

А.К.: – А вы верующий человек?

Л.С.: – Да-да. Я очень виновата перед Господом. Я каждую ночь засыпаю и каждое утро прошу у него прощения. У меня есть иконки. Но я не причащаюсь, не хожу на службы, не исповедываюсь, не все молитвы знаю... Господи, прости меня!

А.К.: – Не расстраивайтесь. В Писании сказано: «Не служите Господу руками». Имеется в виду, что сердце – главное.

Л.С.: – Да я знаю это. Живу этим. Душой верю и живу. Вот только на меня накатывает уныние, я сразу: «Тихо-тихо, Господи, прости меня, что я это допускаю. Ты у меня есть, ты у меня есть, Боженька, прости меня и помилуй». Не говорю «помоги», а говорю «спаси и прости»...

А.К.: – Вот если бы вы были, например, режиссером или миллиардером. И могли бы выделить сто миллионов долларов самой себе, чтобы снять какой-то фильм или нанять какого-то режиссера, чтобы он экранизировал. Какую бы книгу вы выбрали для экранизации?

Л.С.: – Сложный вопрос. Мне такое ни разу в голову не приходило.

А.К.: – А я мечтал, и достаточно часто.

Л.С.: – Я – нет. Нереально это.

А.К.: – Мечта и должна быть нереальной.

Л.С.: – Ну... Тогда я бы сняла очень интересный фильм какой-то по мотивам моей жизни в деревне. С людьми, с которыми я встречалась. А там еще цыгане жили… Дед мой – кузнец. Бабушку звали Ханна. А маму мою зовут Сара. Представляете, какой фильм бы получился! (Смеется.)

А.К.: – В Израиле вас на «ура» принимают?

Л.С.: – (Смеется.) Да! Мне вообще кажется, что я там когда-то жила. Или буду жить... Мне как-то Ира Отиева сказала: «Хорош примазываться!» А я и не примазываюсь. Я так чувствую. А мама моя все равно Сара!

А.К.: – А меня не отпускает мечта сделать кино по событиям русской смуты. Той, с Дмитрием Первым. Невероятно интересная фигура.

Л.С.: – Это так далеко...

А.К.: – Зато придумать много чего можно. Это моя болезнь. Я всегда что-то придумываю. С детства. Читаешь и начинаешь что-то такое представлять. Вот есть такой на Украине Андрей Валентинов, живет в Харькове. И у него есть совершенно чудесный роман «Флегетон» – о Гражданской войне. Одна из лучших книг о Гражданской войне. Он давно ее написал. Вот я бы ее хотел на экране увидеть. Или вообще о Гражданской войне снять что-то такое, не как у Михалкова с его «Солнечным ударом», а человеческую историю. Нет-нет, не в сторону красных и белых, а человеческую историю. Историю человеческих взаимоотношений. И, конечно, я в этом уверен, что нам сейчас необходимо не то чтобы положительные герои и хеппи-энд, счастливый конец. Не обязательно. Но должна быть надежда.

Л.С.: – Краснощекий оптимизм?

А.К.: – Я просто считаю, что должно быть некоторое благородство, в том числе и по отношению к противникам...

Л.С.: – Именно поэтому, Андрей, я думаю, что вся надежда — на людей. В том числе, и от нас с вами, от людей, формирующих идеологию, людей, которые каким-то образом влияют на умы, на души, на чувства, зависит наше завтра. И то, какие фильмы мы будем смотреть, какие книги читать.

А.К.: – Кстати, что читаем? (Смеется.)

Л.С.: – Список длинный. Но если говорить о прикроватной тумбочке, то там лежат Детская Библия, Булгаков, Монтень, Шукшин, Джером К. Джером. И, как я шучу, я уже много лет «не в состоянии уснуть» без Семена Альтова...

А.К.: – Здорово, что и вы, и я – мы не занимаем каких-то государственных должностей. Поэтому просто имеем право высказывать свое честное мнение, не оглядываясь на какие-то свои обязанности…

Л.С.: – Переживем!!! Будем молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить.

А.К.: – Был рад нашей встрече. Спасибо.

Беседовал Андрей Константинов