Иво ван Хове: «Людям нужно место, где они могли бы думать и мечтать» (фото)

В рамках ХХ юбилейного фестиваля «Балтийский дом» впервые в России выступил голландский театр «Тонелгруп Амстердам», представивший моноспектакль актрисы Халины Рейн «Человеческий голос» по пьесе Жана Кокто. «Культурная столица» поговорила с создателем спектакля и художественным руководителем театра режиссером Иво ван Хове.

– Вы один из самых известных режиссеров Европы, ваш театр из года в год становится хедлайнером главных театральных фестивалей мира от Авиньона до Эдинбурга. У кого как не у вас спрашивать: что такое современный европейский театр?

– Признаться честно, мне было бы проще сказать, каким бы я хотел его видеть. Во-первых, современный театр должен быть созвучен зрителю – то есть говорить о времени, в котором мы живем. При этом важно не впасть в публицистику, ведь актуальные комментарии к современности – это дело телевидения и прочих медиа. В театре, конечно, нужно размышлять о нашей сегодняшней повседневной жизни, но едва ли не важнее создавать «мир мечты» – тот, в котором мы не можем жить сейчас, но к которому стремимся. Сегодня идеальный театр для меня – это театр утопии. Я думаю, что всем нам нужно что-то, чего бы мы действительно жаждали, к чему бы по-настоящему стремились, конечно, не забывая о нашей тяжелой действительности. Людям нужно место, где они могли бы думать и мечтать.

– Является ли таким местом «Тонелгруп Амстердам», которым вы руководите? Как вы выстраиваете художественную политику своего театра?

– Своим коллегам я всегда говорю, что мы словно играем на Олимпийских играх, только на играх, посвященных искусству. Мы хотим быть лучшими из лучших, поэтому мы постоянно работаем и никогда не останавливаемся в поиске. Для нас важно, чтобы каждая новая постановка отличалась какой-то оригинальной формой, прокладывала принципиально новые театральные пути.

– Но не боитесь ли вы экспериментами отпугнуть публику? Насколько вы вообще озабочены наполняемостью залов?

– Бессмысленно кричать в пустыне, где вас никто не слышит. И мне как руководителю самого большого театра в Голландии, конечно, приходится постоянно думать о привлечении новой аудитории. У нас большая по европейским меркам труппа – 22 актера. Я, конечно, понимаю, что в сравнении с размерами русских трупп это число мизерное, но для нашей страны это очень много, и нет никакого смысла ставить спектакли, если театр пуст. А что касается эксперимента, то, мне кажется, только им и можно по-настоящему заинтересовать публику. Нам, кстати, есть чем заинтересовать и русского зрителя...

– Вы предвосхищаете мой следующий вопрос – вы ведь готовите спектакль с интригующим названием «Русские: Платонов–Иванов»?

– Это мой любимый проект, над реализацией которого я работаю уже очень давно. В Европе Чехова ведь чаще всего ставят в одной и той же манере: показывая усталых, скучающих людей, приукрашивая героев. Мне кажется, это штамп и ошибка. «Три сестры» и «Вишневый сад» повлияли на меня еще в молодости. Эти пьесы, на мой взгляд, – очень жесткий рассказ о провинциалах – но не таких, «в которых всё прекрасно», а о людях, наполненных злобой и чувством разочарования, неудовлетворенностью. Чеховские герои, как мне кажется, ничуть не пассивны, напротив, они крайне активны в борьбе против самих себя и друг против друга. Мы до сих пор продолжаем работать над спектаклем. Как раз завтра я встречаюсь с драматургом, который соединил в одну пьесу «Платонова» и «Иванова». К настоящему времени готова только часть спектакля – сцена вечера у Лебедевых, на котором встречаются все герои обеих чеховских пьес.

– Кто кроме Чехова повлиял на вас, кто ваши авторитеты в широком смысле этого слова?

– Как на режиссера больше всего на меня повлиял Фасбиндер. В детстве меня поразили отношения между его героями. Он показывал зависимость людей друг от друга, как люди хотят расстаться, но не могут это сделать. Мой авторитет номер два – это Патрис Шеро. Я вырос на его постановках, я воспитан его способом работы с актером. Еще один очень важный для меня человек – это Петер Штайн, но только в его ранний период, сейчас он довольно сильно изменился. Я научился у него, так сказать, академической работе с пьесой – анализировать, читать между строк. Я ведь достаточно старомоден – смотрю на текст и стараюсь понять, о чем в нем говорится.

– Кстати о текстах. Вы ведь неоднократно работали на драматической сцене с киносценариями – у вас есть спектакли по сценариям Кассаветиса, постановка «Антониони-проект».

– Я очень долго работаю в театре, около 30 лет. И всегда нахожусь в поисках нового. Перенося киносценарий на театральную сцену, ты каждый раз открываешь неизведанное: ведь до тебя никто не делал этого раньше. Ты должен исследовать сценарий, понять, как он будет работать в театре, по сути дела, ты должен создать новый мир – это всё равно что сыграть «Гамлета» в первый раз, как это делали во времена Шекспира. Это уникальный опыт, который не может дать ни одна современная пьеса.

– Но вы и Шекспира используете для разговора о современных политических системах. Я с трудом понимаю, зачем вам понадобилась пьеса Кокто – она ведь несколько старомодна, нет?

– Всё дело в том, как на нее посмотреть. Для меня эта пьеса – о самоубийстве: героиня разговаривает с возлюбленным, и у нее есть два варианта. Либо она его вернет, либо ей придется покончить с собой. Вполне экзистенциальная ситуация – и, в конечном счете, всегда актуальная.

– «Человеческий голос» идет всего час с небольшим, но вы-то как раз известны предельной длительностью своих спектаклей – они могут идти и пять, и шесть часов. Как такие масштабы соотносятся с клиповым сознанием современного человека?

– Я как раз с ним борюсь. Театр обладает колоссальной силой: он отличается от телевидения и интернета как раз тем, что зритель не может с легкостью от него избавиться, нажав на кнопку мыши или пульта дистанционного управления. Эту власть театра я впервые испытал в середине 90-х, когда ставил спектакль по Юджину О`Нилу. Он был очень длинным, и в какой-то момент я заметил, что молодые люди от 16-ти до 25-ти, конечно, не знавшие пьесу, сидели в зале в течение четырех часов как завороженные. Потому что они видели что-то особенное. А когда мы несколько лет назад ставили «Римские трагедии» по Шекспиру, то вся публика оставалась в зале до самой последней минуты шестичасовой постановки, которая шла без антракта. И это не кажется мне парадоксом, скорее – закономерностью. Всё дело в том, что театр может дать тот опыт, который невозможно испытать с другими видами искусства.

Елизавета Снаговская
«Фонтанка.ру»

Фото: toneelgroepamsterdam.com (Jan Versweyveld).

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»