ПоделитьсяГлава государства призвал ускорить реформу МВД. Совещание в Горках было посвящено подготовке новой редакции закона "О милиции": поправки должны быть готовы к декабрю. А один из читателей «Фонтанки» алекс74 выложил в блоге свое видение ответа на вопрос: сколько сил нужно — в ментовской шкуре человеком остаться. Мы приводим его текст без купюр.
«Все мы, менты, по сути, жертвы. Встречаются, конечно, среди нашей «братии во менте» и «жертвы аборта», и «жертвы пьяного акушера», фигурально выражаясь. И не редко. Что греха таить?! Так уж природой заложено — допустимый процент брака. Или недопустимый. Как повезет. Но я, собственно, не про них. Я про всех нас.
Мы менты — все жертвы. Жертвы тяжелой работы — это те, кто работают. Жертвы низкой оплаты — это те, кто взяток не берут. Жертвы глупого начальства. Это только кажется, что, раз начальник, значит, должен быть умный. Жертвы жажды власти, которых хлебом не корми, а своё «Я» дай показать. А что там показывать, если «Я» больное? Такое «я» не показывать, а прятать надо. Жертвы соблазна — это те, кому предлагают, а они отказаться не могут. Гаишники, к примеру. У них ведь, бедных, вся психика дармовыми деньгами просто изломана... Им дополнительный отпуск давать надо, для реабилитации. Какая психика выдержит такой поток «бабок»? Это я не про всех, конечно, не огульно, — верно, и там есть приличные люди. Или нет? Ну, вам виднее. Да что там менты, люди, все без исключения — жертвы обстоятельств. Это я вам как мент говорю. В ментовском случае это лежит на поверхности — для тех, кто видеть может. Все мы жертвы, брошенные обществом на заклание преступному миру. Преступники тоже жертвы — жертвы неправильного воспитания, нищеты, равнодушия общества. Да и само общество о нас ноги вытирает почем зря. Обо всех вытирает: и о левых, и о правых, виноватых и невиновных, причастных и непричастных. Оно, общество это самое грёбаное, как забором, пытается отгородиться нами от преступности. Оно же и от нас отгораживается, как от чумных, считая чуть менее низкосортными, чем уголовную братию. Если к этому вопросу подойти с научной точки зрения, то всю нашу братию можно «разложить по полочкам».
Менты «позорные» — это те, которые вытаскивают на своих плечах всю работу по раскрытию преступлений, задержанию преступников. Ходят слухи, из непроверенных источников, что таких в системе МВД всего десять процентов.
Менты «бездельные» — это те, которые с 9 до 18 перекладывают с места на места какие-либо бумажки и палец о палец не ударили, чтобы на деле подтвердить почетное звание «Мента позорного».
Менты «продажные» — с этими всё ясно, и комментарии ни к чему, информации по процентному составу не имеется в силу их врожденной скромности. Скажу честно: лично не лицезрел, но ходят разговоры всякие. Ан нет, приврал — видел пару раз, когда корешей-курсантов выкупал из ментовки во время учебы в Питере.
Гаишники — эти вообще не менты.
Это моя собственная классификация. Мы, к примеру, менты правильные — «позорные». Остальные пусть сами решают, к какому разряду себя отнести. Но для окружающих, законопослушных и не очень послушных граждан, мы все на одно лицо — «позорные», в смысле — плохие. Одно слово, а в разных устах смысл по-разному передаёт. Ну да ладно. Жена говорит, что все мы, менты, в смысле, наказаны в этой жизни — за грехи в прошлой. Проштрафились, вот нас и того — небесная канцелярия, в порядке наказания, в ментовку и распределила. И быть нам ментами и в будущей жизни, если не искупим потом или кровью. Так что только настоящих «ментов позорных», может, и простят, да в следующей жизни в разряд «приличных» людей переведут. Каждый погибший мент сразу в рай отлетает, если он не «продажный», конечно. «Продажным» и в аду только сортиры доверяют. Все «менты позорные» об этом знают, оттого и лезут, куда собака... не совала. Хочется, хоть в будущей жизни, попасть в «приличные». «Погоняло» это нам не уголовники выдумали! Уголовная братия все больше нас «с..ками» и «падлами» величает, либо «гражданин начальник», если на цугундер зацепят. Откуда «менты позорные» взялись? Мы все, под одну гребенку, «мусора» и «менты позорные», без различия просчетов, заслуг и званий. Это нам по наследству досталось. Скорее всего, от ребят ретивых с синими околышами, которые «врагов народа» сотнями тысяч лицом ко рву ставили и стволы наганов в затылки упирали. Да и после них кое-кто постарался, и ныне «старатели» имеются. Торжественные концерты, Дню Советской милиции посвященные, по телевизору смотрите? Ну, посмотрите на первые ряды. Сытые там «пацаны» сидят, как будто не на ментовскую зарплату живут.
Не о них речь. Речь о правильных «позорных ментах». Человек с пеной у рта и топором в руках, гоняющийся по двору за своей женой, не поймет ничего, кроме удара ногой в пах или пули в ногу. С таким бесполезно и опасно разговаривать. Пнешь его между ног, топор отнимешь, а он на тебя обижается — шипит, слюной брызжет. А и как не пнуть? Или шею для его удовольствия под топор подставить? Не реагирует он на заявления типа: «Гражданин, прекратите немедленно своё хулиганское безобразие».
Все! Теперь для него на всю жизнь любой мент — «мент позорный». А тут жена, которая только что «за ради Христа» мечтала с жизнью не расстаться, норовит глаза тебе выцарапать — с криками: «Да что же это творится? Менты убивают!» А чего обижаться? Скажи спасибо, что не пристрелили. А ведь могли, и на законном основании. Вот и приходится разговаривать с гражданином правонарушителем на понятном ему языке. Другого языка он не понимает. Мы с ними говорим на одном языке. Все эти разговоры о перевоспитании сознания — бредни политруков с коньячным перегаром поутру. Надо же им как-то своё существование оправдывать. Если человека правильно не воспитали, его потом не перевоспитаешь. Тем более в тюрьме. Не то это место, где люди перевоспитываются. Мы все приходим в ментовку с наилучшими побуждениями — служить и защищать. Проходит время, и оказывается, что на самом деле всё не так, как в книжках и кинофильмах. Приходишь «одуванчиком», которого выворачивает на изнанку при виде внутренностей, вываливающихся из жертвы преступления. Блюёшь — при осязании чужих сломанных костей. Блюешь, когда при попытке поднять потерпевшего сваливается и повисает на лоскуте кожи затылочная часть черепа, открывая испещренный извилинами мозг, с каплями сукровицы на поверхности.
Потом привыкаешь. Привыкаешь к крови, виду мертвых, расчлененных тел. Привыкаешь к трупному смраду, трупным червям на чужих глазах. Привыкаешь, блюешь, привыкаешь. И не можешь привыкнуть. Так уж вышло, что пригласили тебя не бумажки на столе перебирать. Не можешь привыкнуть к виду ран на живом человеке — к откушенным носам, рубленым ранам, проникающим ножевым ранениям... Это причиняет боль, будто это твои раны, будто их только что нанесли тебе самому. Привыкаешь к подлости, потом к ненависти, исходящей от реальных и потенциальных «клиентов», начинаешь ненавидеть сам и привыкаешь к ненависти, исходящей от тебя, вообще к ненависти. Пытаешься привыкнуть — и привыкаешь. Пытаешься привыкнуть — и не можешь. Ощущаешь весь этот поток страха, ужаса, ненависти, исходящий от жертв насилия, свидетелей насилия, преступников, совершающих насилие, и обращенный на весь мир.
Пропускаешь этот поток через себя, через свою душу, как через сито. Весь наш мир, жизнь наша стояла, стоит, и стоять будет на насилии. Большом, или маленьком? Какая разница? На насилии! Река помоев, протекающая через твою душу ежедневно в течение десяти, пятнадцати, двадцати лет, не может не оставить черного, поганого следа. Какое сито выдержит? Если ты нормальный «позорный мент», а не сс...ченный.
На душе от окружающей мерзости и ненависти, как на ладонях от лопаты, набиваются мозоли. Мозоли жесткие и нечувствительные, или кровавые и больные. Это уже зависит от человека. Слабаки просто «отбывают номер», с девяти до восемнадцати, исправно получая зарплату ни за что. Таких немало. Эти ни на чьей стороне — ни нашим, ни вашим, ни «за», ни «против». Это они так думают, но все равно — они против нас. Менты слишком часто и слишком плотно контактируют с представителями преступного мира. Волей-неволей в процессе общения «отпечатываемся» друг на друге. Это как профессия «золотаря», выгребающего фекалии из сортира, — что кидаешь лопатой, тем от тебя и припахивает. Самые поганые — продажные. «Редиски» — сверху красные, внутри гнилые. Даже самая грязная проститутка может вызвать жалость. На свете нет ничего гаже продажного мента...
Интересно, сколько сил нужно — в ментовской шкуре человеком остаться, не сс...читься и честно делать до конца свое дело. До пенсии. Только напрасно все это. Пустой номер. До пенсии в окопе сидеть, это какая же задница нужна? Дубовая. Надоело в дерьме барахтаться. Наступает момент, когда от всего этого настолько «воротит с души», что просто мочи нет. И хочется уйти куда-нибудь подальше. Уйти, чтобы не сс...чится, не быть статистом, не продаться на корню криминальному быдлу, не сдохнуть с проколотым сердцем от удара шилом в притоне. Уйти, потому что не видишь смысла в этой бесполезной борьбе с окружающими и самим собой.
Бесполезной потому, что страной правят.... Стыдно. Стыдно, за себя и за Родину... Паяцы сменяют клоунов, марионетки сменяют паяцев. Все отплясывают на ниточках. Все из одного «циркового училища». Что толку, что будет им возмездие, где-то там, в другой жизни, в другом измерении? За все грехи — прошлые и будущие? Тьфу! Муторно...
Есть такая терапия, которую используют против обширных гнойных ран, когда все традиционные методы исчерпаны, антибиотики уже не действуют на организм и летальный исход неизбежен. На гнойную раневую поверхность запускают личинок жирных зеленых мух — опарышей. Опарыши выделяют энзимы, растворяющие отмершую ткань и гнойные выделения, а затем поглощает эту дрянь, не поражая живую ткань. Очищенная живая ткань начинает восстанавливаться. Больной, обреченный на смерть, возвращается к жизни. Опарыши спасают ему жизнь. Каково зрелище!? Копошение этих жирных белых червей в зловонной гниющей ране.
Я буквально физически чувствую себя таким опарышем. Опарышем, ползущим по смердящей ране и поглощающим желтую гнойную массу. Смотрю на себя со стороны, и мне становится мерзко и тошно от отвращения к самому себе. Зачем я здесь копошусь? Еще десять-пятнадцать лет и меня пинцетом снимут с этого зловонного тела, освобождая место молодым. Пожмут благодарно руку за весомый вклад в дело очищения больного, сунут в зубы смехотворную пенсию и отправят к ядреной фене. И буду я «пенсовать», накачанный дерьмом по самую завязку?
Повесят вдогон какую-нибудь медальку на грудь, или даже поднесут оружие с дарственной надписью. И окажется, что вся моя жизнь прошла на помойке, что дети мои выросли безотцовщиной, жена всю жизнь прожила в ожидании моего позднего возвращения. И окажется, что все мы нищие. На помойке труд оплачивается соответственно — по-помоечному. Даже квартира, полученная мною от государства, была когда-то притоном. Притоном, бывшие обитатели которого или отбывают срок на зоне, или убиты «подельниками», или сдохли от запоя и наркоты. И пойму я наконец, что общество ценит меня ничуть не более... И даже того менее...
Это если я дотяну! Сколько их, не дотянувших! Ментов. Застреленных, зарезанных, спившихся, застрелившихся, с остановившимися сердцами, потому что сердца эти не выдерживают. И не где-то там, далеко, а здесь, рядом — я с ними дружил, они прикрывали мне спину…
Мы на всю жизнь остаёмся ментами.
А Менты, они... почти как люди. Почти. И всё же немножко другие.»
