ПоделитьсяВыставка «Возвращение. Николай Фешин и Степан Эрьзя» собрала сто пятьдесят работ авторов из 12 музеев и институций. Из Музея изобразительных искусств Татарстана удалось привезти картины «Обливание» и «Бойня» Фешина, которые раньше не выезжали из Казани. Для проекта в Рафаэлевском и Тициановском залах Музея Академии окна затемнили полотнами с фотопортретами художников, а в Екатерининском зале можно потрогать гипсовые копии работ скульптора Эрьзи.
«Возвращение» — символическое возвращение Николая Фешина в стены Академии и напоминание о возвращении Степана Эрьзи из эмиграции. Выставку можно назвать и «Новый свет»: оба мастера в 1920-е эмигрировали в западное полушарие, и вам предлагают увидеть их рядом — в новом свете.
Проект выдержан в сумрачном фиолетовом — как будто сирень зацвела зимой — цвете и в полынном, палитра сдержанным холодом оттеняет точёные скульптуры Эрьзи и своевольную живопись Фешина. В Рафаэлевском зале вас встретят автопортреты героев, где оба полны сил: Николай Фешин начала 1910-х (художник родился в 1881) выглядит юношей, Степан Эрьзя в 1947, будучи семидесятилетним, изваял себя молодым (тяжёлое плотное южноамериканское дерево кебрачо, которое скульптор открыл для себя в Южной Америке, создаёт именно впечатление «ваяния»).
Рядом — ранняя работа Фешина «Беспризорник» (1890-е), непривычно «лакированная» по сравнению с другими вещами и по-передвижнически «социальная». Позже Фешин отойдёт от лака и будет работать с авторскими грунтами, используя в рецептуре обезжиренный творог — такое покрытие прочно соединялось с краской. Поэтому его живопись и сегодня так узнаваема: бархатистая и «шершавая», матовая и пастозная. Из-за фешинской техники перемещать его работы — «задача со звёздочкой».
ПоделитьсяРабота над «Возвращением» шла три года, для Музея Академии, похоже, было делом чести организовать проект, в котором заиграет бриллиант собрания — «Капустница» (1909) Николая Фешина. На выставке она — в центре Рафаэлевского зала. Это дипломная работа художника на тему засолки капусты на зиму, и в музее она, считайте, невыездная: из-за пастозной живописи её сложно накатывать на специальный вал. Но было исключение.
«В 2021 году в Казани прошла большая выставка к 140-летию Николая Фешина, куда мы впервые предоставили «Капустницу», — рассказывает сокуратор проекта Ирина Алексеева, добавляя, что картину перед поездкой специально укрепляли. — Поэтому сейчас смогли привезти из Казани «Обливание» (1911/16) и «Бойню» (1911/16), которые раньше не покидали стен казанского музея. Это большая удача для петербургского зрителя».
Также в Рафаэлевском зале — фешинские пейзажи и обнажённые, а еще портреты дочери Ии, два портрета 1910-х («Портрет Серафимы Михайловны Адоратской» и «Портрет девушки» (Екатерина Антропова?)), которые выдают симпатию художника к Диего Веласкесу. Всё это — более ранние вещи. В них есть что-то и от учителя Фешина Ильи Репина, и от Валентина Серова — не только на уровне манеры; композиции будто кадрированы взглядом ещё XIX века.
Впрочем, «Капустница», «Черемисская свадьба», «Хоровод» (1910-е) принадлежат будущему, а фешинский освежающий белый цвет отсылает не столько к импрессионизму, сколько во вторую половину советского XX века, где схожий воздух и свет будут у Евсея Моисеенко.
Рядом с Фешиным Эрьзя смотрится бОльшим проводником модерна, чем могло показаться без такого соседства. Кебрачо, будто состоящее из сплошного древесного мускула, где-то отполированное и будто литое, где-то вздыбившееся, идеально подходило для этого автора.
«Увидев эти наросты, Эрьзя ощутил как бы своё второе рождение — на художника нахлынул целый мир новых образов, небывалых по своей силе и выразительности», — приводят кураторы воспоминание Юрия Ефремова о знакомстве Эрьзи со сверхтвёрдыми породами деревьев в Уругвае и Аргентине.
ПоделитьсяНаросты и эффектные срезы кебрачо «замэтчились» с детской привычкой видеть образы в корягах мордовских лесов. Возвращаясь в 1951 году из эмиграции, Эрьзя вез с собой не только скульптуры и кебрачо, но и пневматическую установку для обработки камня и дерева. Как и Фешин, Эрьзя изобретал матчасть: сам создал инструмент, напоминавший, по словам Бориса Полевого, зуболечебную бормашину.
Эрьзя, которого называли «русским Роденом», гордился, что превзошёл французского коллегу в продуктивности и один успевал сделать больше, чем тот во главе целой мастерской. Скульптор работал одновременно над двадцатью, тридцатью вещами. Его образы нельзя назвать томными и текучими на манер европейского модерна: они более увесистые, формы глаз и губ не экзотически пряные, — тут, скорее, монументальное самоутверждение.
В Тициановском зале есть портрет Владимира Ульянова-Ленина с выраженно чувашскими чертами — удивительный артефакт, в котором сошлись модерн, образ вождя, обычно не тиражируемый в такой эстетике, и простой факт происхождения и героя, и автора из многонационального Среднего Поволжья. В нескольких шагах от Ленина — Иосиф Сталин, работа Эрьзи 1954 года (то есть портрет посмертный), вождь как будто прилёг поспать. Между Лениным и Сталиным Эрьзи — «Портрет Карла Маркса» (1918) Николая Фешина. Этакий уголок политинформации.
Там же, в Тициановском зале — «Портрет Вари Адоратской» (1914), который часто сравнивают с «Девочкой с персиками» (1887): Варя сидит прямо на столе и смотрит упрямо. Рядом — два портрета Надежды Сапожниковой, художницы, которая покровительствовала Фешину. На одном она напоминает Зинаиду Юсупову у Валентина Серова и почему-то «Портрет
ПоделитьсяВ центре зала — «Обливание» и «Бойня». Обе — большие и эффектные, классичные: в «Обливании» фигура слева неуловимо напоминает рембрандтовскую «Девушку, купающуюся в реке» (1654), а «Бойня» — эрмитажный «Новый рынок в Амстердаме» (1666) Бартоломеуса ван дер Хелста. Отдельное удовольствие — разглядывать фактуру фешинской живописи под разными углами. Забой скота художник увидел в Сибири, долго обдумывал сюжет, а работая над композицией, использовал небольшие скульптуры, в том числе фигурки быков. Это, к слову, не обычный академический приём, так делали не все художники. Схожим образом работали Рембрандт и Николай Ге — как и Фешин, мастера пластической составляющей.
С фотографий в залах смотрит характерное, как говорили современники, «иконописное» лицо Эрьзи и денди-Фешин, изящная фигура в пиджаке с быстрым острым взглядом исподлобья.
После Академии и пенсионерской поездки по Европе Фешин вернулся в Казань, поселился в здании художественной школы и стал преподавать. Он ратовал за «костяк» — мог подойти к ученику и вписать в фигуру на его работе скелет. В Казани он по вечерам рисовал вместе со всеми в натурном классе, один из учеников звал его «сверхмаэстро». Позже в США у него не заладится с преподаванием: ученики будут просить подписать работы, которые он правил. Ученики Фешина хорошо рисовали, но и подражали мастеру в живописной манере — в итоге, как писал Григорий Медведев, «фешенята» напугали совет Академии, который просил брать у Фешина «грамоту», но не фирменные приёмы. Фешин был человек модерна — сам делал мебель, его мастерская, по воспоминаниям его ученицы Тамары Поповой, была «как редкостный музей». Мягкий свет, ковры, мебель в резьбе, шкафчики с инкрустацией: «Всё имело фантастический, мягкий, серовато-зелёный оттенок. Всё как в красивой сказке».
Степан Эрьзя был человеком другого склада, про себя он говорил: «Был мужиком, потом скульптором, потом стал профессором, а теперь уже десять лет опять мужик, ничего не интересует, редко где бываю», — приводит музей воспоминания его друга и ученицы Тамары Северовой.
Сокуратор проекта Максим Костыря отметил, что Эрьзя работал, как Микеланджело: видел образ в материале, быстро и ловко отсекал лишнее. Фешин, напротив, «выращивал» образ изнутри и постепенно ощупью воплощал. Проект-посвящение двум волжанам предлагает метафорично-панорамный взгляд на их личности и искусство, не претендуя на всеохватность — и, кажется, это удачный «новый свет».
Выставка открыта до 3 марта.
Анастасия Семенович, специально для «Фонтанки.ру»
