Поделиться«Фонтанка» составила рейтинг крупнейших IT-компаний, покинувших Петербург с февраля 2022 года. Их совокупная выручка близка к 25 миллиардам, а фонд оплаты труда — 15 миллиардов. По просьбе редакции эффекты первой и второй волны релокации IT-специалистов оценил президент ассоциации «Руссофт» Валентин Макаров.
— Валентин Леонидович, каких крупных работодателей лишился Петербург и сколько рабочих мест «высвободилось» таким образом? Можно ли это измерить?
— Процесс релокации центров разработки зарубежных компаний или российских экспортеров, которые уезжают из страны, имеет две стороны. Одна сторона — действительно, они релоцируются. Из таких компаний, что были тут, в Петербурге, мы можем назвать больше десятка: Luxoft, EPAM, DataArt, Dell и так далее. Надо сказать, что релокация компаний не означает отъезд не только критической массы, а даже большинства сотрудников этих предприятий.
По нашему общению с этими компаниями и по работе с теми людьми, которые не хотели уезжать и для которых мы искали возможность остаться здесь, выяснилось, что уехало от 10 до 40% персонала, в зависимости от компании. В некоторых больше, в некоторых меньше, но в целом процентов, наверное, 30 релоцировались, и среди этих людей еще идет возвращение. У компаний-экспортеров еще меньше процент.
В большинстве своем мы старались помогать оставаться не отдельным специалистам, а целым большим коллективам. Пример — DataArt. Огромная масса людей целиком осталась в компании, которой владеет одна из наших петербургских компаний. В Москве компания Accenture — там 50 человек перешло в «Рексофт». Из KPMG тоже большая группа людей перешла в новые компании, которые получили новые названия.
Основные специалисты остаются здесь, потому что они связаны родственными узами, понимают, что нужно продолжать учить детей в хороших школах русскому языку, у них здесь связи. Они точно знают, что найдут не менее хорошо оплачиваемую работу, чем за рубежом, поэтому никуда не уезжают. Вот такая ситуация.
— А какая доля возвращается от тех, кто уехал?
— Этот процесс начался примерно через месяца 2–3 после начала специальной военной операции. Они уехали в марте-апреле, после этого можно отсчитывать 2–3 месяца, и начинается возвращение. Доля возвращений росла, но, конечно, после мобилизации произошел скачок вниз. До частичной мобилизации от уехавших каждую неделю возвращалось по 2–3%. Постепенно это количество накапливалось. Думаю, до трети тех, кто уехал, уже вернулись. В первую очередь те, кто уехал в страны не очень развитые — Армению, Грузию, Казахстан.
А те, кто из экспортёров уехал, — они уехали номинально. Все остались на удаленной работе с теми компаниями-экспортерами, с которыми они ранее работали. Эти компании создали центр продаж за границей. Если люди частично уехали, то они работают в удаленном режиме. [То есть] центр разработки [остался] в Петербурге, центр продаж создан в какой-то дружественной стране, персонал частично остался здесь, частично поехал в какую-то страну, с тем чтобы остаться в удаленном режиме, а часть тех, кому не понравилось работать удалённо, возвращаются.
— Оценили ли вы уже эффект мобилизации? Какие там соотношением между теми, кто уехал, и теми, кто возвращается?
— У нас есть министр, который совершил подвиг. Он договорился с Минобороны об отсрочке от призыва для IT-специалистов компаний и потом использовал контакт с Минобороны, чтобы договориться о том, чтобы IT-сотрудники, имеющие образование и постоянную работу в компании, не были призваны в ходе частичной мобилизации. Это было очень сильным шагом, который предотвратил массовый отъезд программистов. Часть людей, безусловно, не очень устойчивых, рванула сразу в Грузию и другие страны, но это совсем молодые люди. Поэтому тут говорить о том, что какой-то большой ущерб нанесен именно компаниям и бизнесу, у которых есть инженеры, мидлы, старшие архитекторы и так далее, [не приходится]. Ущерб не такой существенный.
Ну и потом, они уезжают в страны, в которых особо их не ждут. Они быстро поймут, как и первая волна релоцированных, что жить в них нехорошо, неудобно, плохо. Думаю, что им нужен лаг в месяц-два, и они начнут возвращаться, как было в прошлую волну.
— Примерно в таком же соотношении?
— Примерно так же, только там, наверное, больше. Все-таки, когда была релокация, там был гарантирован пакет релокации: люди уезжали, точно зная, куда они едут и на какую должность устроятся. А это поток молодых людей. Он сейчас поехал никуда, в пустоту, где уже накоплена антироссийская риторика, где есть явный антироссийский тренд. Они с этим столкнутся очень быстро и будут возвращаться даже импульсивнее, чем возвращались в первую волну.
— СМИ сообщают о разных случаях мобилизации айтишников. Вы как-то держите руку на пульсе, вытаскиваете ли людей, которые считают, что их незаконно мобилизовали?
— Этой работой заняты все директора компаний. Во-первых, они заняты тем, что разговаривают постоянно со своим персоналом. Во-вторых, они с Минцифры занимаются возвращением тех людей, которых, как мы считаем, необоснованно мобилизовали.
Они обращаются в Минцифры, — там уже налажен канал, как это делается, — тут же пишется телеграмма от министерства в этот военкомат, они с этой телеграммой сразу вместе с сотрудниками выходят в военкоматы и там разбираются. По нашим данным, это исключительные случаи, когда в военкоматах комиссары не соглашаются с телеграммами Минцифры.
Их не так много, таких сотрудников, которые находятся в таком «пограничном режиме». Нужно просто выяснять, насколько они соответствуют требованиям приказа Минцифры. Пока удается возвращать. Я, честно говоря, какие-то единичные случаи знаю, чтобы их забирали и потом все-таки возвращали.
— Вот эти спорные случаи, когда компаниям приходится вмешиваться, — на страну это десятки, сотни?
— На компанию 2–5 случаев. Все зависит от региона. Военкомы очень специфичные, своеобразные, это трудно угадать. Нужно просто по регионам смотреть — где больше, где меньше. В Петербурге, я знаю, это были случаи единичные.
Беседовала Евгения Горбунова, «Фонтанка.ру»
