«После шага вперед в 2014 году – два шага назад в 2020-м»

Анатолий Логинов, адвокат и партнер Санкт-Петербургской Коллегии адвокатов «Pen&Paper» рассказал на онлайн-дискуссии «Фонтанки» об основных тенденциях в уголовно-правовом преследовании бизнеса в 2020-21 годах.

Что интересного произошло на фоне пандемии и карантина? Весь прошлый год ознаменовался снижением числа проверок бизнеса как фискальными органами, так и правоохранительными. Но никто не отменял великую вещь статистику, следствию и оперативникам надо не падать ниже прошлогодних показателей. Следственные органы пошли по старой протоптанной дорожке и – как они уже наработали практику в коррупционных преступлениях – стали обращать внимание на преступления прошлых лет. В 2020 году мы столкнулись с тем, что эта практика перекочевала не только на общеуголовные дела (например, дело в отношении бывшего вице-президента республики Дагестан, которого по экстремистским составам прошлых лет привлекли к ответственности), но и на экономические составы. В прошлом году мы с коллегами сталкивались с делами и о присвоении или растрате, и с мошенничествами, «поднятыми» из архивов.

Как раскрываются такие дела? В целом также как это делалось с коррупционными составами.

Первый вариант: появляется некий свидетель, который вдруг вспомнил, что когда-то он от кого-то что-то слышал. На основании показаний одного-двух таких свидетелей дела вдруг раскрываются, оканчиваются и направляются в суд. Хотя такой свидетель не может пояснить, почему он «5 лет назад» не помнил эту историю, а тут вдруг вспомнил.

Второй вариант, с чем мы столкнулись на практике, когда следствие берет конкретного человека, которого считает причастным к совершению преступления, и очень убедительно ему рассказывает, в чем ему надо сознаться. Признание у нас, как известно, - царица доказательств.

С таким подходом мы с коллегами столкнулись, защищая доверителя по уголовному делу о мошенничестве. История была простая. Предприниматель в 2013 году получил субсидию от государства, и в 2020 году уголовное дело по данному поводу попало в суд. Просто взяли и в кабинете следователя убедили его, что он получать эту субсидию не имел права, и только на основании его показаний дело отправили в суд. Мы вступили в дело на стадии судебного следствия. Сразу выяснили, что кроме признательных показаний предпринимателя ничего в деле нет. Вся позиция следствия строится (помимо собственно самого признания) на положении о получении субсидии не в той редакции. А правильная редакция как раз говорит о том, что предприниматель имел право получить субсидию. В итоге на допросе в суде даже представитель потерпевшего это признал. Видимо, к сожалению, у следователей и оперативников нет возможности проверить редакцию нормативного акта в «Консультанте» в ретроспективе.

Со своей задачей – донести до суда, что никакого преступления вообще не было, - мы справились и с учетом этого, 18 декабря прошлого года добились оправдательного приговора.

Что еще произошло в прошлом году не очень приятного в уголовном судопроизводстве? Тенденция, которая началась еще в 2019 году, но 2020-й показал, что эта история понравилась следственным органам, и они стали ею пользоваться. Аресты имущества «фактически принадлежащего подозреваемым/обвиняемым». Если раньше следователю действительно приходилось обосновывать необходимость ареста такого имущества, то прошлый год показал обратное. Только у нашей команды было три таких дела, где мы до сих пор боремся с этими арестами. Происходит арест, принадлежащего юридическому лицу с формулировкой, что это имущество «фактически принадлежит» подозреваемому/обвиняемому по делу. Верховный суд РФ уже выражал свою позицию, что в законодательстве не закреплено такого понятия как «имущество, фактически принадлежащее подозреваемому», но такие случаи бывают. Чтобы арестовать такое имущество, как считает ВС РФ, необходимо доказать два основных момента: во-первых, что имущество действительно фактически принадлежит данному лицу. Этот вопрос конечно оценочный, кто больше доказательств в процесс принес и лучше обосновал или не обосновал свою позицию, на ту сторону и должен встать суд. Но что еще немаловажно было в позиции ВС РФ – арестовать такое имущество можно только, если оно приобретено на преступные доходы. И вот тут практика, к сожалению, показывает, что следователи и суды стали про это «забывать». Доходит до смешного: имущество приобретено в 2014 году, преступление инкриминируется совершенное в 2015 году. Ну никак это имущество не может быть получено в результате совершения преступления. Тем не менее, в таком случае все равно суд накладывает арест. Я думаю, в 2021 году мы увидим все больше таких арестов. Бизнесу нужно учитывать, что простая попытка спрятать имущество за структурой корпоративного владения, несмотря на незаконность таких арестов, не всегда помогает.

Ну и последний и самый животрепещущий вопрос, с которым пришлось сталкиваться в прошлом году – заключение под стражу. Прошлый год показал, что… если коротко – надо заканчивать работать с госконтрактами. Почему? Объясню. Часть 1.1. статьи 108 Уголовно-процессуального кодекса предусматривает запрет на заключение под стражу по предпринимательским мошенничествам. Логика законодателя была проста: ему не важно было, совершено это преступление в отношении государственного или частного имущества. Если преступления, предусмотренные ч. 1-4 ст. 159 УК РФ совершено членом органа управления коммерческой организации в связи с осуществлением полномочий… (и далее по тексту), то заключение под стражу в отношении обвиняемых не применяется. То есть, законодатель не вводил никаких исключений. Если бы он хотел внести исключения, он бы сделал это как в 20-й статье УПК РФ: за исключением случаев, когда ущерб причинен государству или компании с госучастием.

Какова же в 2020 году сложилась логика у следствия? Если преступлением ущерб причинен государству, то это не предпринимательское мошенничество. То есть прямой случай – с госконтрактом. И суды первых инстанций эту точку зрения следователей дружно поддерживали. К сожалению, я не сталкивался, чтобы не поддержали. Суды отметали формулировку «предпринимательское мошенничество», на том основании, что ущерб причинен государству.

В противовес этой позиции следователей и судов первой инстанции было мнение Конституционного суда РФ, выраженное в Постановлении № 32-П от декабря 2014 года о том, что для предпринимательского мошенничества не важно, кому причинен ущерб. Предметом хищения в таком мошенничестве могут быть как средства граждан, индивидуальных предпринимателей и коммерческих организаций, так и бюджетные денежные средства (при исполнении государственных (муниципальных) контрактов).

Однако в прошлом году, в июле, сформирован очень неприятный прецедент. Вынесено определение Конституционного суда №1863-О по жалобе адвоката Есакова. Как раз по мере пресечения КС РФ рассмотрел на соответствие Конституции норму части 1.1. статьи 108 УПК РФ и развернулся на 180 градусов. После шага вперед в 2014 году – два шага назад в 2020-м. В своем определении КС РФ сказал: вы знаете, предприниматели не имеют никакой привилегии, и если ущерб причинен государству, то это уже не будет предпринимательским мошенничеством. В таком случае можно применять меру пресечения виде заключения под стражу. К сожалению, это теперь так. И в этом году, я уверен, мы столкнемся с тем, что товарищи следователи будут эту позицию Конституционного суда использовать. Поэтому бизнесу теперь следует трижды подумать, прежде чем залезать в госконтракты. Возможно, это мое субъективное мнение, но рано или поздно неизбежно возникают вопросы к предпринимателям, исполнявшим госконтракты. Даже если все по ним делалось исключительно в рамках закона. Правоохранительные органы просят объяснить-рассказать подробности работы по таким контрактам. И если раньше был шанс отвечать на вопросы на свободе, то теперь, после разворота Конституционного суда, боюсь, ответы придется давать не в столь комфортных условиях.

Все правовые дискуссии и анонсы будущих событий — здесь.