Слава Самодуров: «Я даю очень мало свободы»

Михайловский театр закрывает балетный сезон премьерой балета «Минорные сонаты» Славы Самодурова – прославленного танцовщика, в недавнем прошлом солиста Мариинского театра и Национального балета Нидерландов, а нынче премьера Ковент-Гардена и успешного хореографа. «Минорные сонаты» заочно выглядят многообещающей репертуарной обновкой. О себе и новом балете Самодуров рассказал «Фонтанке» в эксклюзивном интервью.

7 июля Михайловский театр закрывает балетный сезон премьерой одноактного балета «Минорные сонаты» Славы Самодурова – прославленного танцовщика, в недавнем прошлом солиста Мариинского театра и Национального балета Нидерландов, а нынче премьера Ковент-Гардена и успешного хореографа. «Минорные сонаты» – первый спектакль, поставленный им на российской сцене, – заочно выглядят многообещающей репертуарной обновкой: судя по восторженным отзывам обычно суровой британской критики на недавние лондонские премьеры Самодурова, полку значительных хореографов прибыло. О себе и своем новом балете Слава Самодуров рассказал «Фонтанке» в эксклюзивном интервью.

– Петербург, Амстердам, Лондон: что каждый из этих трех городов дал вам?

– Петербург сделал меня классическим танцовщиком, которым я был на протяжении всей своей карьеры, и одновременно определил способ хореографического мышления. Амстердам, помимо того что дал возможность станцевать репертуар, с которым я не мог бы работать на родине, образовал меня мировоззренчески. Не обязательно придавать слову «мировоззрение» патетическое звучание, как это привычно делать в России: я говорю не только о каком-то глобальном уровне, но и о житейски-бытовом. Голландия – это мой жизненный опыт. А Лондон стал, в определенном смысле, возвращением в Россию: Королевский балет ведь очень похож на Мариинский. Все-таки оба театра, при всем различии традиций и репертуара, цитадели традиции. Правда, в Лондоне гораздо больше внимания уделяют не только сохранению классики, но и продвижению нового. Для них это невероятно важно – и я со своим желанием заниматься хореографией оказался в нужном месте.

– Что подтолкнуло вас к превращению из танцовщика в хореографа?

– В какой-то момент страстно захотелось не интерпретировать, а создавать. Не прорастать сквозь чужое, а взращивать собственное. Хотя, конечно, любая танцуемая хореография откладывается в тебе – даже не столько на мыслительном, сколько на мышечном уровне. Все-таки балетные люди думают телом. Меня сформировали русская классика, Баланчин. Работа с Матсом Эком – мой последний крупный творческий всплеск как танцовщика: сам факт нахождения в одном пространстве со столь крупным постановщиком оказал на меня сильнейшее воздействие. Я чувствовал себя учеником в балетной школе – чистое, ничем не замутненное чувство восторга.

– Мышечная память способна сыграть с занявшимся хореографией танцовщиком злую шутку. Перетанцевав огромное количество балетных текстов, он рискует и собственные неосознанно строить на основе чужих. Вам сложно было абстрагироваться?

– А я к этому и не стремился. Скорее наоборот: я стараюсь совершенно осознанно, открыто и честно выстраивать в своем хореографическом тексте диалогические или какие-то иные взаимоотношения с другими авторами. Опыт танцовщика очень помогает мне как хореографу. Порой определенные фрагменты чужих текстов становятся отправной точкой для поиска.

– Профессиональная саморефлексия – одно из ключевых свойств вашей хореографии. В какой-то степени вы ставите «балеты о балетах» – вспомнить хотя бы спектакль «Плюс минус 2», который четыре года назад показывали на воркшопе в Большом театре: там ведь речь шла о судьбе классического танца сегодня…

– Я постоянно размышляю о природе танца, о его истории, будущем. Сюжет «Trip Trac», моего последнего балета, поставленного в Ковент-Гардене, – эволюция классического танца от линейных классических форм в сторону всё большей свободы.

– Кстати о свободе. Передвижения. В каком направлении вам хотелось бы двигаться в ближайшее время?

– В направлении будущих работ. А уж вектор поиска задним числом определят спектакли. Я не хочу задумываться о направлении: важно само движение вперед. Поэтому меня сейчас так привлекает возможность работать лабораторно. По возвращении в Лондон снова буду ставить для артистов Ковент-Гардена – на музыку современного композитора из Голландии. Очень интересно, что получится из взаимодействия с ровесником. Композиция очень маленькая, но для меня она так же важна, как тот получасовой балет, который я сейчас выпускаю в Михайловском.

– Вы работали в Мариинке и в двух крупных западных театрах – в чем разница?

– В европейских театрах артисты более дисциплинированны, а работа более рутинная и поточная. Артисты менее вникают в смысл произведения, но гораздо более точно его воспринимают – не интерпретируя. Они делают непосредственно то, о чем их просит постановщик. Сейчас у меня на выпуске балета в Ковент-Гардене произошел забавный случай: только за два дня до премьеры балерина спросила, нужно ли ей что-нибудь выражать своим танцем. И вы знаете, такой подход меня устраивает. Русские артисты пытаются во всем и всегда проявить индивидуальность, но не у всех получается делать это корректно – иногда личность танцовщика становится на пути хореографии.

– А вам как работающему на Западе русскому танцовщику приходилось как-то корректировать свою индивидуальность?

– Мне пришлось столкнуться с необходимостью танцевать хореографию, которая не слишком нравится. Поначалу свыкнуться с этим было трудно – а потом я посмотрел на отношение коллег… Западная система staggione предполагает блочный прокат репертуара: танцуешь что-то пять раз – и больше никогда в жизни с этим не встречаешься. Это ощущение, знаете ли, очень помогает работать и жить. На родине русские танцовщики, конечно, обязательно как-то попытались бы переломить ситуацию – отказались, скажем, танцевать. А на Западе это немыслимо. Надо сделать – сделаем, но, отметив последний спектакль, забудем навсегда. За первый месяц в Амстердаме я станцевал семь новых спектаклей – от Нижинского и Баланчина до ван Манена, – можете себе представить, как тяжело было справиться с таким колоссальным объемом неизвестной информации. Но эта конфигурация работы очень полезна. Она гарантирует постоянное движение – без всякого застоя.

– Я назвала вас «русским танцовщиком», что в эпоху культурной глобализации звучит несколько комично. Но все-таки, как вы ощущаете свою нынешнюю identity?

– Определить, каковы родовые черты русского танцовщика или русского хореографа, думаю, будет не проще, чем мне ответить на ваш вопрос. Классические традиции русского балета, которые заложили во мне в Вагановской академии, – фундамент еще более прочный, чем у памятников древнеримской архитектуры. Мне было легко надстраивать на него европейский опыт – в основном, конечно, хореографию ХХ века. Но едва ли не в большей степени мою сегодняшнюю identity определяет Лондон, его повседневная жизнь – и жизнь современного искусства в этом городе. Пройтись в воскресенье днем по галереям и посмотреть, что происходит вокруг, для меня насущно. Мне необходимо ощущать балет актуальным искусством.

– Вы и сами, насколько я знаю, выставляетесь: прошлым летом в Петербурге проходила персональная выставка ваших фоторабот.
 
– Фотография для меня невероятно важна. Я стараюсь сделать каталог жизни, впечатлений от нее. Это и ценнейший материал для строительства балетов. Фотография – это концепт, а в современном искусстве, в том числе и хореографии, на мой взгляд, концепт куда важнее содержания. Занятия фотографией очень помогли мне это понять.

– Спектакли – тоже каталоги вашей жизни? Вы бы могли вслед за Флобером повторить: «Мадам Бовари – это я»?

– На этот весьма сложный вопрос, к счастью, за меня уже ответили лондонские критики. Они написали, что узнают меня как человека в том, что происходит на сцене. Действительно, трудно, наверное, создать что-то, не отразившись в нем.

– Отправной точкой в сочинении «Минорных сонат» для вас стала не просто музыка Доменико Скарлатти, но ее трактовка Иво Погореличем. Весьма нетривиальный выбор…

– Фактор интерпретации музыкального произведения для меня очень важен. Работая над «Trip Trac», фортепианные прелюдии и фуги Шостаковича я специально слушал именно в исполнении Татьяны Николаевой – которой, собственно, и посвящен этот цикл.

– Хореографы зачастую не только совершенно глухи, но и слепы: мало кто всерьез думает о сценографии. Вы же для «Минорных сонат» выписали из Лондона постановочную бригаду – художника-постановщика, художников по костюму и свету.

– Я – диктатор, выражающий идею постановки не только в танце, но и в декорациях, и в свете: компоненты спектакля для меня неразделимы, концепт включает в себя всё, происходящее на сцене. Сочиняя хореографию, я сразу же думаю и о пространстве.
 
– То есть художники работают по вашим лекалам?

– Я долго и нудно требую от них того, чего хочу, и даю очень мало свободы. Но если вижу, что предлагаемое художником соответствует моей идее, отличаясь лишь конкретикой реализации, я сразу соглашаюсь. С «Минорными сонатами» так и было: сценограф сделал макет, буквально следуя всем моим пожеланиям, – и не то чтобы это оказалось попаданием в десятку. А через некоторое время он прислал новую инсталляцию со словами: это совсем не то, чего ты хотел, но, кажется, это даже лучше выражает твою идею. На этом решении мы в итоге и остановились. Мне очень интересна коллаборация… как это по-русски? Сотворчество? Ну вот, опять слишком пафосно получилось.

– Получилось ли сотворчество с артистами Михайловского театра? Их стопы ведь, кажется, прежде вообще не ступали на территорию современной хореографии.

– Работалось нам отлично. Артисты по-честному потели, что всегда вызывает уважение. В первый раз мы встретились в декабре – я сегодня не узнаю этих людей, они обладают способностью и желанием очень быстро учиться. Вот английские танцовщики имеют громадный стаж работы с современной хореографией. И когда ты им что-то показываешь, они автоматически ассоциируют это с тем, что им уже доводилось когда-то танцевать. То есть скатываются на штамп. А у артистов Михайловского театра такое просто невозможно. И это большой плюс. Они делают ровно то, что я прошу, – без всяких ссылок и коннотаций.

Софья Дымова
«Фонтанка.ру»

Фото: пресс-служба Михайловского театра (Стас Левшин).

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»