«Врачу угрожала опасность со всех сторон». Пять историй медиков — узников ГУЛАГа, которым посвятили выставку

В Музее политической истории открылась выставка «Единственный защитник заключенного…» о судьбах врачей — узников ГУЛАГа, которые лечили в нечеловеческих условиях лагерей, спасая жизни.

Имя главного героя выставки — Андрей Максимович Пантюхов. Судьба этого медика легла в основу проекта. Роль сыграла случайная встреча.

«В 2017-м Юлия Кантор, доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН открывала в Красноярске выставку и там познакомилась с человеком по фамилии Пантюхов, — рассказывает Маргарита Самойлова, заведующая научно-выставочным отделом Музея политической истории России и куратор выставки. — Ученая давно занимается темой ГУЛАГа, и эта фамилия была ей хорошо известна — в основном благодаря воспоминаниям Варлама Шаламова. Оказалось, что это, действительно, сын знаменитого лагерного врача. У него дома сохранилась большая коллекция документов, фотографий, личных вещей отца. Юлия Зораховна в течение двух лет занималась этой коллекцией, связалась с омским архивом, нашла множество дополнительных документов. В 2019 году она открыла две выставки о Пантюхове, объединив их под названием «Спасти Человека»: в омском Центре изучения истории Гражданской войны и пермском Мемориальном музее-заповеднике истории политических репрессий «Пермь-36».

В 2020 году коллекция Пантюхова при содействии Юлии Кантор была передана Музею политической истории Петербурга. Специалисты музея стали работать над расширением выставки — искали имена других лагерных врачей, изучали мемуары, запрашивали архивные документы в Омске, Магадане, Колымском крае. Некоторые вещи, связанные с врачами ГУЛАГа, уже имелись в фонде музея.

Особенно помогли воспоминания Бориса Лесняка, который работал лагерным фельдшером вместе с Шаламовым и оставил подробнейшие мемуары. Так специалисты обнаружили, например, имя доктора Раисы Левис, которая работала в педиатрическом университете Ленинграда, дважды проходила через ссылки, работала врачом в лагерях. Музейщики разыскали ее дочь — сейчас она живет в Париже и согласилась передать музею бесценные документы, фотографии и вещи матери. Оказалось, что некоторые личные вещи Раисы Левис уже находились в фонде музея, потому что ее младшая сестра Мария Левис работала в этом же музее (тогда он назывался музеем революции) в 30-е годы и передала туда вещи сестры.

Постепенно выставка обрела 12 героев.

«Реальный защитник — лагерный врач»

«Лагерная жизнь так устроена, что действительную реальную помощь заключенному может оказать только медицинский работник, — писал в рассказе «Красный крест» Варлам Шаламов, проведший в лагерях больше 15 лет. — Врач может освободить человека от работы официально, записав в книгу, может положить в больницу, определить в оздоровительный пункт, увеличить паек… Единственный защитник заключенного, реальный его защитник — лагерный врач».

В повести «Домино» он напишет о том, кому обязан жизнью — о молодом медике Андрее Михайловиче. В лагерную больницу Шаламов попал в крайней степени истощения, и врач, такой же заключенный, тайком подкармливал больного и тем самым спас его от смерти. Этим врачом был реальный человек, Андрей Максимович Пантюхов, и хоть Варламов «хоронит» его в конце рассказа, он выжил и за 13 лет скитаний по лагерям спас множество людей.

С 1961 года Пантюхов и Шаламов состояли в переписке, часть писем представлена на выставке. Шаламов писал доктору: «Я всегда считал, что обязан вам жизнью».

«Врачу угрожала опасность со всех сторон»

Если в самом начале функционирования системы трудовых лагерей предполагалось, что там будут работать вольнонаемные врачи, то скоро стало понятно, что добровольно в таких тяжелых условиях специалист практиковать не будет.

«Рабочая сила требовала лечения. Тогда придумали привлекать врачей из числа осужденных. Смотрели в личные дела — брали и практикующих врачей, и студентов, окончивших три курса медицинского вуза. В 1936 году ввели фельдшерские 6-месячные курсы, где готовили санитаров из числа заключенных в помощь лагерным врачам», — рассказывает Маргарита Самойлова.

На таких курсах учился писатель Варлам Шаламов. В воспоминаниях он пишет, как боялся не сдать экзамены и снова попасть на общие работы в рудники. Мозг истощенного, замученного работой заключенного с трудом воспринимал большой поток новой информации.

«Тем, кто все же попадал на работу в больницы, все равно было очень тяжело: жуткий лагерный быт, когда нет нормальных медицинских инструментов, нет лекарств. Врач часто ничем не мог помочь своим пациентам и видел, как умирают люди. Ему угрожала опасность со всех сторон: часто уголовники симулировали болезни и требовали от врача освобождения от работы, угрожали ему смертью», — рассказывает Маргарита Самойлова.

О таких случаях рассказывает в «Колымских рассказах» Варлам Шаламов: молодого лагерного врача, недавно окончившего Московский медицинский институт, убили прямо на приеме, когда он отказался выписать уголовникам увольнительную от работы.

«Пятьдесят две ножевые раны было насчитано на его теле. В женской зоне другого прииска пожилая женщина-врач Шицель была зарублена топором собственной санитаркой — блатаркой Крошкой, выполнявшей приговор блатных», — пишет Шаламов.

«Человек в смертельной тоске…»

Один из стендов подготовлен Тамбовским краеведческим музеем и посвящен ссыльному хирургу, профессору, автору трудов по анестезиологии и гнойной хирургии Валентину Войно-Ясенецкому. Под именем святителя Луки Крымского он причислен к лику святых Русской православной церкви.

Окончив Киевский университет еще до революции, он стал земским врачом, работал в провинциях страны во время эпидемии брюшного тифа, кори и оспы. После ранней смерти любимой жены постригся в монахи и стал священником, не прерывая медицинскую практику и преподавание в университете. Упрямого хирурга, который ходил в рясе, благословлял перед операцией больного и персонал, а на выходных совершал богослужения в храме, в 1923 году арестовали.

В тюрьме Войно-Ясенецкий начал писать «Очерки гнойной хирургии», которая впоследствии стала настольной книгой хирургов. В книге он учил не только хирургическому мастерству, но и заботе о пациентах: «Приступая к операции, надо иметь в виду не только брюшную полость, а всего больного человека, который, к сожалению, так часто у врачей именуется «случаем». Человек в смертельной тоске и страхе, сердце у него трепещет не только в прямом, но и в переносном смысле. Поэтому не только выполните весьма важную задачу подкрепить сердце камфарой или дигаленом, но позаботьтесь о том, чтобы избавить его от тяжёлой психической травмы: вида операционного стола, разложенных инструментов, людей в белых халатах, масках, резиновых перчатках — усыпите его вне операционной. Позаботьтесь о согревании его во время операции, ибо это чрезвычайно важно».

В 1946 году он получил Сталинскую премию за «Очерки гнойной хирургии» — это единственный случай, когда высокую награду дали священнослужителю.

На выставке представлены личные вещи священника-хирурга: посох, медицинские инструменты, которыми он оперировал, его книги и рисунки, фотографии, документы.

Обвинения и приговоры

Врачи, работавшие в лагерных больницах, чаще всего оказывались там, будучи осужденными по ст. 58 УК РСФСР (контрреволюционные преступления) — таких судеб были тысячи. Валентина Войно-Ясенецкого (святителя Луку) обвиняли в создании «контрреволюционной церковно-монашеской организации», Андрей Пантюхов был арестован за фразу «Думаю, что коллективизация не так хороша, как нас убеждают».

Лев Зильбер, создатель советской школы медицинской вирусологии, руководил подавлением вспышки чумы в Нагорном Карабахе в 1930 году. За это сначала был представлен к ордену Красного Знамени, но вскоре арестован в первый раз — по обвинению в диверсии с целью заразить чумой население Азербайджана. В 1937 году Лев Зильбер руководил дальневосточной экспедицией и открыл клещевой энцефалит. Сразу по возвращении был арестован по доносу о попытке заражения Москвы энцефалитом по городскому водопроводу и медленной разработке лекарства для лечения болезни. Зильбер часть срока отбывал в лагерях на Печоре, где в условиях тундры из ягеля получил дрожжевой препарат против пеллагры и спас жизнь сотням заключённых, погибавших от авитаминоза. На это изобретение даже было получено авторское свидетельство и было записано на имя НКВД.

Среди других героев выставки — кандидат химических наук и доктор биологических наук, занимавший пост директора Дальневосточного филиала Института химии АН СССР Владимир Мохнач, который был арестован в 1937 году и осужден «за контрреволюционную деятельность» по статье 58: 10 лет заключения с последующей ссылкой на 15 лет без выезда. Его отправили на общие работы — на лесоповал в тайгу, где морозы достигали 60 градусов. В 1940 году в лагере началась эпидемия дизентерии. Заболевание протекало в тяжелой форме, с кровавыми поносами, рвотой и коматозным состоянием. Мохнач заболел и впервые на себе же применил йод-крахмальный комплекс: в первозданном виде это была смесь из картофельных очистков и йода. Весть о «черной каше», вылечивающей безнадежно больных, быстро распространилась среди заключенных и лагерной охраны. Лагерное начальство перевело Мохнача в фельдшеры, а его методом остановили эпидемию. Позже биохимик на основе «черной каши» изобрел препарат «Йодинол», мощный антисептик.

«Потеряешь надежду — потеряешь жизнь»

Истории о врачах, которые были единственной защитой и поддержкой заключенным ГУЛАГа, во множестве встречаются в мемуарах тех, кто прошел лагеря. О медиках, спасавших жизни, помнили, их примером вдохновлялись, память о них хотели сохранить.

«Если потеряешь надежду, потеряешь жизнь. Никогда не теряй надежды, что бы с тобой ни случилось, — эти слова врача центральной лагерной больницы в Магадане вспоминает в своих мемуарах еще один бывший узник лагерей, Януш Бардах. — Кто бы мог подумать, что шутка, отпущенная под влиянием спиртного, так ужасно изменит мою жизнь? После двух лет работы на медных и золотых приисках я превратился в доходягу. Однажды я даже убил крысу и съел ее сырой. Я терял рассудок... В то же время другие доходяги приходили ко мне за медицинскими советами. Им было еще хуже, чем мне, я был им нужен. И тогда я взял себя в руки».

22-летний призывник Бардах был осужден в 1941 году за то, что его танк застрял на переправе. Расстрел заменили 10 годами принудительных работ в лагере. В 1945 году будущий врач и писатель умирал от туберкулеза на больничной койке, и только участие и поддержка врача Лоскутова не дали ему сдаться в борьбе со смертью. После излечения и освобождения из лагеря Бардах окончил медицинский вуз. С 1970-х он преподавал в Айова-Сити (США) на факультете отоларингологии, стал заведующим отделением пластической и восстановительной хирургии головы и шеи.

Выставка будет открыта до 28 ноября.

Мария Лащева, «Фонтанка.ру»