«Закон Яровой» - большой праздник для иностранных компаний

В телекоммуникации, в сотовую связь государство много лет практически не вмешивалось - и отрасль стала одной из самых конкурентоспособных в стране. Теперь вмешалось, придумав «закон Яровой». Что из этого выйдет - рассказал «Фонтанке» директор по связям с общественностью компании «Мегафон» Пётр Лидов.

Напомним, что на днях Дума приняла, а Совет Федерации утвердил «антитеррористический» пакет законов, который называют «законом Яровой». Он, в частности, обязывает операторов связи хранить всю информацию, переданную пользователями. Объёмы хранилищ должны измеряться в тысячах терабайт, затраты операторов – в триллионах рублей. Смысл в этом, считает Пётр Лидов, один: «закон Яровой» ударит по российским пользователям, зато обогатит зарубежные компании.

- Пётр, мобильная связь в нашей стране за 20 лет проделала удивительное развитие. Могу на своём опыте сказать, что это как раз то, что в России работает лучше, чем у немцев, французов или норвежцев. Как это получилось?

– И при этом, добавлю, эта отрасль – не плод советской системы. Мы не приватизировали нефтяные месторождения или заводы, это всё – новая технология, которая создавалась практически с нуля. Начиналось это в 1990-е годы, в Россию приходили западные компании и находили партнёров. Отрасль была перспективная. Да, технологии, понятно, придумали не у нас. И оборудование было импортное. Но когда в начале 2000-х сформировалась так называемая «большая тройка», всё операционное руководство осуществлялось россиянами. И все инженерные кадры, руководящие кадры были российские.

- Российскими кадрами, знаете, может похвастаться и «Роснефть». Но не таким бумом, как в сотовой связи, при одновременном падении цен в десятки раз. Я помню, как звонки стоили чуть ли не доллар за минуту.

– Технологии стали совершеннее и дешевле. А объёмы больше. И живут все операторы в условиях жесточайшей конкуренции. Рынок насыщен, мобильные телефоны есть у всех, услугами пользуются уже все. Такого экспансивного роста, как был в начале 2000-х, уже нет. Поэтому мы вынуждены конкурировать в качестве, в тарифах, в опциях. Мы живём в постоянной гонке: кто первым представит новые технологические достижения. А мобильная связь – такая штука, где успехи или неудачи видны сразу. Либо есть связь – либо нет. Либо есть Интернет в центре города – либо нет. Это – с одной стороны. С другой – у этой части рынка была особенность: очень грамотная политика государства. Оно не требовало гигантских денег за частоты, оно установило чёткие правила игры и не мешало работать. Не было каких-то государственных монополий – как, например, в Белоруссии, где государство диктует высокие цены.

- Что теперь произошло с этим мудрым государством? Почему оно добралось до вас?

– Оно не столько добралось до нас, сколько до граждан. В «законе Яровой» ведь речь идёт не об отрасли сотовой связи, а об информации, которую депутаты решили зачем-то всю записать. Этот закон, хочу обратить ваше внимание, касается не только сотовых операторов. Он касается всех, кто передаёт информацию. Включая самых мелких интернет-провайдеров.

- То есть – как раз всех тех, кто у нас развивался до сих пор особенно эффективно.

– Можно и так сказать. Но задача, как они её видят, это безопасность, для которой надо всю информацию непременно зачем-то записать и хранить.

- Бытует такая точка зрения, что лобби сотовых операторов довольно сильное, поэтому им всегда удавалось свою отрасль защищать. Этим, кстати, объясняли и ваше блестящее развитие.

– Отчасти. Но у нас цивилизованное лобби…

- Я ведь и не говорю, что оно дикое. Объяснить депутату или министру, что он планирует глупость, – тоже лобби.

– Мы по многим законопроектам поддерживали прекрасные рабочие отношения, например, с Министерством связи. Но подобных вещей, как сейчас, настолько радикальных законопроектов, до такой степени не принимающих во внимание экономические последствия, я просто не припомню. Это просто безграмотность депутатов, не способных просчитать последствия.

- Последствия, о которых говорят представители сотовых компаний, кажутся преувеличенными, вы называете какие-то астрономические числа: триллионы рублей, тысячи терабайт. Откуда это?

– Ну, смотрите. Предполагается, что записывать надо всё, что делают все люди во всех сетях. Вот мы с вами разговариваем по телефону. Этот разговор должен записать и ваш оператор, и мой оператор.

- Два раза? То есть каждый хранит один и тот же mp3-файл, скажем, в 15 мегабайт?

– Именно! Оба оператора хранят. Именно беседу – голос. Два раза записали одно и то же – и положили храниться. Это не всё. Вот я пришёл домой и смотрю фильм в HD-качестве. Его тоже зачем-то должен записать мой провайдер.

- А если миллион человек посмотрели, скажем, видеоролик «Фонтанки»?

– У операторов будет храниться миллион копий. А представьте, сколько информации передаёт через Интернет каждую секунду какой-нибудь банк – масштаба «Сбербанка». Для того чтобы обрабатывать этот массив информации, нужны огромные денежные вложения. Его ведь надо не просто записать. Его надо ещё расшифровывать. На это средств ни у кого нет.

- Вы говорили о развитии технологий. Не так давно компьютер с памятью 512 мегабайт был пределом мечтаний – сейчас это смешно даже для флешки. Может быть, не так уж много придётся создавать таких хранилищ?

– Есть оценки Экспертного совета при правительстве. Они посчитали, что только четверым мобильным операторам, это не считая мелких интернет-провайдеров, надо потратить 2 триллиона 300 миллиардов рублей. Давайте грубо поделим на четырёх операторов, предположим – они одинаковые. Каждому надо потратить по 400 миллиардов рублей. Это больше, чем вся годовая выручка «Мегафона». Больше, чем всё, что мы за год получаем от продаж. Наша чистая прибыль в прошлом году – 50 миллиардов. В год мы инвестируем в развитие сети тоже огромные деньги, около 60 миллиардов. Теперь нам предлагают проинвестировать ещё 200 – 300 миллиардов. У нас нет таких денег.

- Вы лукавите. В этом законе есть пункт, о котором сотовые операторы умалчивают.

– Это какой же?

- Да, наш парламент создал такой закон. Но его исполнение отнёс к полномочиям правительства. То есть, в конечном счёте, если правительство решит, что не надо хранить миллион копий фильма, если не разработает специальных подзаконных актов, этого кошмара и не будет. А правительство вроде бы уже дало отрицательное заключение на эту часть закона.

– А зачем тогда закон?

- Мне это тоже интересно.

– Нет, закон чётко говорит, что вся информация должна храниться. Правительство действительно разрабатывает подзаконные акты, но оно обязано обеспечить исполнение закона. И если в законе сказано, что храниться должно всё, то храниться всё и должно. Правительство не сможет сказать: мол, чего-то они там намутили, не надо ничего хранить.

- Ну, в России живём, неужели нет никакой лазейки?

– В теории она может быть. Но мы – бизнес, мы всё планируем. У нас есть чёткое понимание: сколько денег у нас есть, сколько мы инвестируем, сколько получают акционеры и так далее. Мы публичная компания, мы торгуемся на Лондонской бирже, и нам важно понимать, что будет дальше. Ситуация, когда «может быть что-то там», нас не устраивает. Мы начинаем просчитывать сценарии. И сегодня нам ведь предлагают даже не удвоить затраты, а увеличить их в несколько раз. Обернётся это пропорциональным ростом цен для клиентов. К тому же мы не сможем вкладывать деньги в развитие, а специфика нашей отрасли в том, что если каждый год не вкладывать нужную сумму в модернизацию, мы отстанем очень быстро.

- Вы сказали, что ваши акции торгуются на Лондонской бирже. Я знаю, что за то время, пока шло обсуждение, ваши акции упали. Сколько вам стоил один только процесс принятия этого закона – ещё даже не вступившего в силу?

– Пока я не могу сказать, что это дорого стоило. Никто не понимает, как это всё будет реализовано. Падение акций действительно было, но оно произошло на фоне глобального снижения, это не связано с законом. Нам важен смысл происходящего: помимо всего прочего, обидно тратить такие огромные деньги на то, что смысла никакого не имеет.

- Смысл вам как раз объяснили: борьба с терроризмом. Вам жалко на борьбу с терроризмом?

– Непонятно, кому вообще это хранение нужно. Как можно будет воспользоваться информацией, которую и расшифровать-то некому? Силовые структуры реально не смогут всем этим пользоваться. Это такой колоссальный объём информации, у силовиков просто нет ресурсов, чтобы брать её из этого массива.

- Кто тогда заинтересован в этом законе?

– У нас в стране – никто. Хорошо, мы вкладываем такие деньги. Мы относим их на себестоимость, снимаем с прибыли. Прибыль уменьшается. И мы не платим деньги налога на прибыль в бюджет. Допустим, нам надо вложить 200 миллиардов, наша прибыль – 20 миллиардов, то есть 10 лет мы налог на прибыль не платим. Потому что в соответствии с Налоговым кодексом мы будем от налога на прибыль освобождены, у нас прибыль упадёт резко. Значит, это – удар по российскому бюджету. Плюс это удар по отрасли, которая из бурно развивающейся впадает в стагнацию.

- «У нас в стране никто» – это вы намекаете, что кто-то не в стране заинтересован?

– Это будет большой праздник для иностранных корпораций. Потому что нужно будет закупать оборудование, которое в России не производится. Его производят транснациональные компании, в основном – американские. Им пойдут все огромные средства, о которых я сказал.

- А, так это вы вложите свои триллионы в американскую экономику?

– Или в китайскую. Там тоже можно купить. Кроме того, компаниям придётся сокращать издержки – и, возможно, сокращать сотрудников. Придётся просто менять модель бизнеса. То есть все проигрывают от этого закона. В первую очередь – граждане, которым придётся платить в несколько раз больше не только за мобильную связь, но и за проводной Интернет дома. Плюс они проигрывают ещё и потому, что где-то будет храниться вся информация о каждом.

– И рано или поздно с этой информацией случится то, что случилось когда-то с базами сотовых операторов: они всплывут на рынке.

– Ещё хуже. Потому что хранить данные должны не только сотовые операторы, но и все интернет-провайдеры, включая самых мелких. Им тоже надо будет куда-то всё это складывать. А денег на это у них нет. И где гарантия, что мелкий провайдер, которому нужны деньги на хранение этого массива, не начнёт продавать информацию о ваших банковских счетах по 5 тысяч рублей?

– Что вы будете делать с этим законом?

– Мы активно ведём заочную полемику в средствах массовой информации, мы обращались к Совету Федерации…

– Успех этих мероприятий уже очевиден. Мне интересно, что вы будете делать дальше. На практике.

– Ни одного – ни одного! – аргумента за этот закон я не слышал.

– Понимаю, но его уже приняли.

– Президент пока не подписал.

– Подпишет.

– Если подпишет, мы пойдём по второму пути.

– Вот про второй путь поподробнее, пожалуйста.

– Мы крупная компания и не можем себе позволить не соблюдать закон. Мы будем работать с правительством, чтобы с помощью подзаконных актов минимизировать ущерб. Сейчас, например, закон звучит так, что хранить надо всё. Будем добиваться каких-то поправок. Дальше будем искать деньги.

– У нас – пользователей?

– Ну, чего греха таить, в первую очередь – за счёт повышения цен. Других источников заработка у нас нет.

Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»