Уникальные вещи великой Каллас умолчали об ее трагедии

В Шереметевском дворце выставлены наряды и личные вещи одной из самых грандиозных и трагических персон искусства прошлого века – гениальной оперной певицы Марии Каллас. Выставка «Мария Каллас навсегда», которую в качестве президента Фонда социально-культурных инициатив почтила присутствием первая дама страны, проходит в рамках фестиваля «Дягилев P.S.», значительного проекта петербургского Театрального музея.

Большинство экспонатов выставки было приобретено в 2007 году на аукционе Sotheby`s Международной культурной ассоциацией им. Марии Каллас, основанной в 1992 году в Венеции. Организацией было куплено 44 лота, в их числе – 60 вечерних и концертных платьев и сценических костюмов певицы. Кроме того, под стеклами витрин можно обнаружить вееры из черепаховых панцирей и страусиных перьев середины прошлого века и старинный японский веер, подаренный Каллас во время ее мастер-класса в Стране восходящего солнца. И лютню конца XIX века фирмы Паскуале Фебраро – из коллекции музыкальных инструментов певицы. И граммофон начала XX века из орехового дерева и меди.

Тут есть необычный портрет Каллас, авторства Пьера Паоло Пазолини, сделанный во время съемок фильма «Медея» в 1969 году – силуэт профиля, где главной деталью является не нос (как бывает обычно на подобных графических изображениях), а глаз: глаз магнетической притягательности и красоты, какой, верно, и был у колхидской царевны из мифа об аргонавтах. Есть красная бархатная шкатулка конца XIX века – как сказано в подписи к экспонату, «ранее принадлежавшая венецианскому дожу Андреа Гритти». Есть фотографии интерьеров миланской и парижской квартир Каллас, есть автографы – записи рецептов на листках, вырванных из красного ежедневника с золоченым буквами Maria на обложке. И – разумеется – целая коллекция платьев, по которым можно изучать моду середины прошлого века. Платья ведущих брендов – строги, но роскошны, по большей части прямые, хотя ни одно не повторяет силуэт другого. И все они требуют идеальной фигуры античной статуэтки. Еще – сценические костюмы: желтое с черными помпонами платье Розины из «Севильского цирюльника», платье Травиаты – из тяжелого темно-зеленого бархата и десяток других. И к ним - десяток диадем: для светских раутов и для сцены.

Всего не перечислишь, да и не нужно. На то и выставка, чтобы идти и смотреть на все своими глазами. И пространство организовано весьма удачно: большой зал, где висят костюмы, разделен кремовыми занавесами на три узких галереи. А со стен смотрят особым образом подсвеченные фотопортреты великой актрисы и певицы – те самые глаза Медеи, - так что создается ощущение, что общаешься с Марией Каллас напрямую. И то, что в центральном зале на экране плазменной панели непрерывно транслируются отрывки из опер и концертов с участием Каллас и ее легендарный голос даже в записи гипнотизирует и чарует, как голос Сирены, создает эффект присутствия этой удивительной женщины в пространстве Шереметевского дворца.

Но есть у выставки серьезный изъян. Та Каллас, которая возникает на экране – это одна из немногих, а, возможно, единственная трагическая актриса нового времени. Это женщина, которая никогда не соблазняла со сцены, хотя чего бы ей, казалось, проще. В образах Тоски и Ифигении, Травиаты и Нормы, Амины и Брунгильды она пела и играла про поругание красоты, про отсутствие места для красоты, совершенства, подлинной любви в сегодняшнем мире. Она так мучительно прекрасна на экране, она страдает так осязаемо, что боль ее передается, несмотря на черно-белое изображение, отрывочность сюжетов и чужой язык. Но все это – для тех, кто понимает. Для тех, у кого за именем Каллас немедленно встают все те страдания, которые ей уготовила судьба, постепенно отнимая все: голос, надежду иметь ребенка, любимого человека, поклонников – всё, что могло связать с жизнью женщину ее порывов. Но для неофитов, тех, кто слышал имя Каллас лишь краем уха и даже фильм с Фанни Ардан, одноименный выставке, не смотрел, стоило немного рассказать о творческой и о женской судьбе этого идола.

Даже минимум знаний о Каллас не позволяет сомневаться: за каждой вещью, представленной на выставке, таится какая-то драма. Ну вот взять хоть бронзовое зеркало, всегда стоявшее на гримировальном столике певицы – оставляя сцену, Мария вместо амальгамового овала вставила в него свою фотографию в роли Травиаты, поруганной, оболганной обществом и дорогими ей людьми куртизанки, полюбившей и отринувшей свое прошлое. Тут просто напрашивается рассказ о том, как мучительно Мария Каллас расставалась со сценой, как таял ее голос – бог знает от чего, то ли от постоянного стресса, в который вылилась ее единственная на всю жизнь любовь к соотечественнику-миллиардеру Аристотелю Онассису, то ли от экспериментов с организмом – постоянных изнуряющих диет.

Платьица в витринах тоже молчат о том, чего стоило Каллас добиться размера статуэтки? Хотя из биографии в биографию кочует хрестоматийная запись: «Джоконда 92 кг; Аида 87 кг; Норма 80 кг; Медея 78 кг; Лючия 75 кг; Альцеста 65 кг; Елизавета 64 кг». Пока это только начало, трагедии нет, но есть воля и характер, неукротимое стремление пересоздать себя. Поначалу казалось, что золушке Марии, приехавшей из Афин покорять Европу, это удалось.

Вообще-то, первое, что видят посетители выставки, поднявшись по лестнице на второй этаж – это еще одну плазменную панель, на которой сменяют друг друга фотографии Каллас в разные годы. Но идея передать биографию в фотографиях не срабатывает. Подписи содержат слишком мало и довольно бессвязной информации: вышла замуж за продюсера и бизнесмена Менегини, отправилась с ним в путешествие на яхте Онассиса «Кристина», оставила сцену ради Онассиса, Онассис женился на Жаклин Кеннеди… Даже для хроники недостаточно, а для судьбы – ничто.

Да мало ли звезд сцены влюбляются, бросают мужей, расстаются с любовниками и снова влюбляются? Никто от этого не умирает. Как дилетанту понять, что Каллас была другой? Нужны факты, детали, создающие образ, оживляющие историю. Как говорил Свифт Григория Горина: «Даты жизни и смерти написаны на небесах. Что остается человеку? Подробности. Придумай подробности – получится судьба». А тут такая судьба, что захочешь – не придумаешь. Странно, что создатели Ассоциации им. Каллас в Венеции, которые привезли к нам выставку, не пожелали рассказать о своей героине или богине нечто такое, о чем известно только им. В Венеции Каллас пела много, о чем свидетельствуют афиши венецианского «Театра Ла Фениче», и по историческим меркам совсем недавно. И очевидно, что столь солидная организация, как Ассоциация им. Каллас, исследовательской работой занимается.

Тогда каждый из экспонатов работал бы на образ, дополняя другие. Вот, к примеру, те маленькие черные детские то ли туфельки, то ли тапочки, которые были найдены в парижской квартире Марии Каллас, где она фактически заперла себя после женитьбы Онассиса и ухода со сцены – на три последних года, до смерти в возрасте 54 лет. Так вот, эти туфельки смотрелись бы совершенно иначе, если бы все, кто их видят, знали об еще одной женской трагедии идола Каллас: в свои 43 года Мария рассказала Оннасису о беременности, на что безгранично любимый Ари (она вообще не знала границ, эта фантастическая эллинка) ответил ей: или я, или ребенок – и добавил, что наследники у него уже есть.

Как много и взахлеб биографы Марии Каллас описывали впоследствии судьбу этих наследников – гибель в автокатастрофе сына, смерть от передозировки дочери. Действительно, выглядят эти безвременные уходы справедливой божьей карой. Но это не отменяет и другого факта: в 2007 году на аукционе Sotheby`s ушел с молотка меховой палантин, подаренный Каллас Онассисом за аборт. Не припомню этого палантина на выставке, хотя, вполне возможно, он там и есть. Но когда каждая из вещей ничем не выделена из прочих, в какой-то момент экспонаты начинают сливаться в цветное марево. Расплывается, увы, и образ колоссальной гречанки, которая, одарив мир совершенным искусством, прямо по примеру своих соотечественниц из мифов, принесла и себя, и искусство в жертву любви.

По большому счету, выставка «Каллас навсегда» должна была бы получиться напоминанием сегодняшним поклонникам искусства о том, как бережно нужно относиться к редчайшему таланту, какой хрупкой на поверку оказывается красота. Но не получилась. На эту идею работает разве что цитата из Висконти, который поставил на Каллас, для нее и ради нее несколько опер, ставших ключевыми в карьере певицы: «Такому художнику, как она, надо служить».

Жанна Зарецкая,
«Фонтанка.ру»
Фото: Фестиваль «Дягилев. Постскриптум»

О других любопытных петербургских экспозициях читайте в рубрике «Выставки»