Поделиться«П в пятой степени» или «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» - так расшифровывается название нового сборника Пелевина. Новую книгу вовсю раскупают в "Буквоеде" неугомонные пелевинцы. Очередь занимали за четыре часа до начала продаж, только что номерки чернилами на ладошках не писали....
После выхода каждой новой книги Пелевина считается чуть ли не хорошим тоном посетовать: «А Пелевин-то уже не тот! Повторяется, перепевает себя же». Но это уже после того, как сетующие, торопясь и захлебываясь, «проглотили» очередное пелевинское сочинение, только-только появившееся на прилавках. Недаром в «Буквоеде» очередь за сборником «П 5» (читается «П в пятой степени» и расшифровывается как «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») занимали за четыре часа до начала продаж, только что номерки чернилами на ладошках не писали....
Как бы ни относились к Пелевину, он определенно «подсаживает» читателя, заставляя его с нетерпением ожидать новой дозы, строго отмеренной и выдаваемой через довольно долгие промежутки времени — обычно не меньше года, но и не больше двух, чтобы успели соскучиться, но окончательно не забыли …
Сборник «П 5» (читается «П в пятой степени» и расшифровывается как «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») включает три небольшие повести, проложенные двумя рассказами. Похоже, после нескольких попыток освоить романную форму Пелевин вернулся к короткой прозе — и это можно только приветствовать. Ведь писатель никогда не был литературным стайером: его дыхания не хватало, чтобы удержать единый ритм на протяжении нескольких сотен страниц, и любой его роман (за исключением, может быть, «Ампира V») распадается на ряд отдельных новелл. Зато новеллы всегда виртуозны и неожиданны даже в своей ожидаемости.
Ведь чего мы ждем от Пелевина? Умного, ироничного, едкого рассказа о нас самих — или о тех, кем мы себя считаем. И он соответствует ожиданиям — легко оперирует новыми реалиями и наглядно демонстрирует, как из хищнического капитализма 90-х («ДПП(нн)») и жесткого фээсбэшного прессинга 2000-х («Ампир V») рождается новый имперский монолит, занятый «несуетливым золочением безмерного иконостаса» и проникнутый общим настроением «спокойной гордости за успехи страны», которым дышат даже прогнозы погоды и аннотации книг.
В этом новом мире ключевыми фигурами становятся уже не рекламщики, а идеологи-политтехнологи, которые с помощью вездесущего «дяди Пети» (фамилию впишите сами) создают для отечественных олигархов — дабы удержать их вместе с капиталами в родной стране — «пространство персонального наслаждения» («Зал поющих кариатид»). А из смысловых идеологических обрезков, оставшихся от «более статусных и бюджетных проектов по развитию русского национального самосознания», шьются политические пиджаки для новых шутов режима («Некромент»).
С привычной щедростью Пелевин рассыпает по страницам изящные и меткие формулировки, которые так и просятся в карманный цитатник, наряду с уже прижившимися там «гламурами» и «дискурсами». «Контркультура — это когда с неприличными словами и на дешевой бумаге. Чтобы можно было обсирать глянец». «Карманный диссидент — это типа как злой карлик с бубенцами. В гламурных кругах считается очень даже шикарно». «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уж не к чему приложить — это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову…»
На самом деле, конечно, Пелевин не сказал ничего такого, что мы бы ни знали. Так, собственно, он и не претендует на открытия, довольствуясь ролью «зеркала русской действительности» и действуя по принципу акына: «что вижу, о том пою». Только у нашего акына особое зрение, позволяющее ему там, где мы уже не видим ничего, кроме набившей оскомину повседневности, разглядеть вавилонскую башню абсурда. И уже вслед за Пелевиным мы тоже заново фокусируем свое зрение — будто рассматриваем «волшебные картинки», в которых из пестрых точек и пятен внезапно складываются объемные фигурки... В этом смысле Пелевин поступает подобно мастеру дзэн, с помощью бессмысленных на первый взгляд загадок-коанов добивающегося от ученика внезапной вспышки прозрения.
Возможно, именно поэтому в новой книге так много автоцитат: Пелевин без всякого стеснения крадет у самого себя персонажи, идеи и сюжеты, легко и непринужденно ими жонглируя. Постоянные читатели узнают аллюзии на «Жизнь насекомых» («Зал поющих кариатид») и «Вести из Непала» («Кормление крокодила Хуфу»), «Ампир V» («Пространство Фридмана») и «Generation П» («Некромент»), «Омон Ра» («Ассасин») и «Девятый сон Веры Павловны» (снова «Поющие кариатиды»). Однако это вовсе не повод разочарованно констатировать, что Пелевину не хватает фантазии. Он словно сшивает крупными неровными стежками свое творчество в некий единый конгломерат, лишний раз показывая, что ничего со времен его первых рассказов не изменилось — даже если рябь на поверхности приняла другой вид. Мы все так же гонимся за пустотой, хотя бессмысленно гнаться за тем, что нас окружает…И вся наша жизнь — по-прежнему неверный сон, который Пелевину удается улавливать в словесные сети, сохраняя его обманчиво-зыбкую глубину. Но, демонстрируя нам наши собственные сновидения, Пелевин вовсе не исключает для нас возможности проснуться. Вопрос, хотим ли мы этого сами?
Юлия Зартайская,
Фонтанка. ру
