Первый звонок накануне последнего

Картинки социальных коллизий из далекого Кузбасса после катастрофы на «Распадской» живо напомнили сцены шахтерских забастовок и рельсовой войны конца прошлого века. Но выльется ли этот протест в организованное движение рабочего сопротивления или останется просто эпизодом в истории «путинской России»?

Начнем с того, что довольно единодушно первопричиной катастрофы называют оплату по выработке, а не отработанным часам. Первая, естественно, выгодна шахтовладельцам и менеджменту шахт. Устанавливается завышенный план, и шахтеры, бывает, и сами проявляют народную смекалку с тем, чтобы заглушить датчики метана.

Не знаю, конечно, как было на этот раз (не исключаю, что шахтерские фуфайки на датчиках – легенда, выгодная владельцам), но стимулы к этому есть. В СМИ неоднократно приводились слова лидера инициативной группы работников шахты «Распадская» Е.Першиной: «В настоящее время оклад шахтера – 30% от общего размера зарплаты. По нашему мнению, оклад должен быть не менее 60%. Сегодня шахтеры, чтобы получить 30 тыс. в месяц, вынуждены выполнять план любой ценой. Иначе будет не 30, а 10 тыс.».

Интересно, что наш «национальный лидер» пошел дальше «лидера инициативной группы». В понедельник в ходе селекторного совещания с Новокузнецком Владимир Путин предложил повысить условно-постоянную часть зарплаты как минимум до 70%.

В этой связи встает вопрос: можно ли было до катастрофы добиться этого, более чем скромного требования? И если нет, то что этому мешало? Рассуждения на эту тему выводят на ряд более общих политико-экономических проблем страны.

Шахтерские городки – это двусторонние монополии. Одна монополия  со стороны наемного труда, другая – со стороны нанимателей. Шахтеров никем не заменишь, гастарбайтеров на их места не поставишь. Никакие безработные их не подпирают (хотел написать «дураков нет», но не стану обижать эту уважаемую профессиональную группу).

Шахтеры могут довольно эффективно бастовать на рабочих местах. Смена за сменой спускаясь в забой и делая там что угодно, кроме добычи угля. Никакой ОМОН в шахту не полезет.

Однако есть и большие минусы. Шахтерские поселения, как правило, моногорода. Работает шахта, город живет. Нет – нет. Перебраться из него на другое место жительства и работы – крайне трудно. Жилье в моногородах почти ничего не стоит, а, как видно из приведенных выше сведений, из зарплаты рядового горняка накопить на новую квартиру хотя бы в чуть более подобающем человеку месте  весьма проблематично.

В результате монополии продавцов труда противостоит монопсония работодателей (монопсония – единственный покупатель, в нашем случае  услуг труда). Однако если монопсония работодателей организована, то монополия наемного труда организована слабо. Некогда боевые шахтерские профсоюзы явно таковыми сегодня не являются.

В чем причина? С одной стороны, экономисты давно уже заметили проблему организации коллективных действий. Каждый шахтер выиграет от более выгодного трудового договора, но лично участвовать в борьбе за него – неохота. Проще согласиться в индивидуальном порядке на 30 тыс. рискового заработка. Это отлынивание в экономической теории называют «эффектом безбилетника».

С другой стороны, власть российская всячески работает на усиление этого эффекта. Ее репрессивный механизм в тесном взаимодействии с администрациями и социально близкими ей работодателями (в эти дни только ленивый не написал о Р.Абрамовиче и его «Евраз Групп», владеющей около 40% акций «Распадской») разными способами повышает издержки участия в коллективных действиях. Задача авторитарной власти – пресекать горизонтальную координацию граждан (будь то независимые шахтерские профсоюзы или движение «синих ведерок»). В противном случае, из опыта совместных действий могут вырасти сильные организации, которые снижают индивидуальные издержки участия в коллективных акциях и, тем самым, вовлекают в активный протест все больше недовольных.

В условиях длительного экономического подъема действия российских властей по обрубанию нежелательных им социальных связей людей имели успех. Отсюда профсоюзы оказались пустой вывеской, неспособной добиться и такой мелочи, как повышение доли постоянной составляющей в заработке. Даже в шахтерском крае их лидеры, наверное, больше думали о том, как заполучить блага от своей лояльности работодателям, а не о последовательном отстаивании интересов наемного труда, которое грозит столкновением со всей мерзостью отечественного административно-силового давления.

Заметим, что прорыв в деле организации самостоятельного шахтерского движения может состояться, если оно своей массой и решительностью сумеет нейтрализовать репрессивный потенциал современного российского государства. Ведь капитализм у нас, пользуясь марксистским термином, государственно-монополистический.

Но откуда возьмется надлежащая масса и ее решительность? Тут недостаточно «настоящих буйных» вождей, хотя бы в какой-то мере «буйным» должно стать большинство. Иногда такое заражение умов случается.

Разумеется, даже в худшем для властей варианте развития событий у них есть высокие шансы довольно спокойно пережить возникшую из-за «Распадской» неприятность и, применяя излюбленную тактику кнута и пряника, восстановить в итоге статус-кво. И, тем не менее, нельзя не заметить, что, возможно, май 2010 г. знаменует некий новый поворот в российском политическом пространстве.
Впервые ОМОН (аналог казаков в царской России) противостоял не интеллигентам или мелкому и среднему предпринимательскому классу (как в случае с владивостокскими торговцами японскими подержанными автомобилями или известными разгонами уличных рынков), а тем, кого в советскую эпоху именовали гегемоном. Если этот «гегемон» каким-то чудом сумеет солидарно и цивилизованно выступить по всему Кузбассу (не допуская акций войны на рельсах, когда булыжник вновь становится оружием пролетариата), то власти придется пойти даже на какие-то политические уступки. А это для нее очень нежелательно, так как подорвет имидж несгибаемой вертикали. В эту моральную прореху могут устремиться и противники политического режима.

Однако при всем при этом стихийные протесты «синих воротничков» -  что летняя гроза. Прошла, нашумела, и нет ее. Польская «Солидарность» стала постоянной и, в конечном счете, смертельной угрозой для коммунистических властей, поскольку опиралась на поддержку значительной части общества, католической церкви и интеллектуальной элиты. Это было не столько рабочее, сколько национально-освободительное и антикоммунистическое движение. С понятным для абсолютного большинства поляков лозунгом: «Свободная Польша».

Отсюда можно заключить, что практически нет шансов на то, что «Распадская» станет Гданьской судоверфью. Тем не менее, не менее крупная катастрофа на шахте «Ульяновская» в 2007 г. никакими выступлениями с обращенными к политикам требованиями не сопровождалась. Посему в любом случае можно констатировать, что накануне школьного праздника последнего звонка для власти российской прозвучал первый.

Андрей Заостровцев