В сентябре нынешнего года исполняется 60 лет с той поры, как наш город попал в тиски фашистской блокады. И ровно столько же времени понадобилось для того, чтобы преодолеть последний цензурный барьер в отечественной историографии 900-дневной ленинградской трагедии, которым стал запрет на упоминания в каком бы то ни было виде случаев людоедства, имевших место в то время.
Табу, наложенное на данную тему в военное время, вполне оправданно и закономерно, поскольку противостояние с фашистами имело глобальные масштабы, в котором пропагандистский момент тоже был весьма важен. Но после окончания боевых действий цензурные ограничения в описании страшных блокадных будней потеряли смысл, однако советское общество в лице своего партийного руководства оказалось очень консервативно.
Впрочем, в последнее десятилетие XX века цензуры как таковой, конечно, уже не было, но не было и опубликованных официальных документов, сообщавших о фактах каннибализма в Ленинграде периода Великой Отечественной войны. И по-человечески это вполне понятно. Ведь блокадная драма для большинства горожан, да и всех прочих россиян, в первую очередь олицетворяется с мужеством и несгибаемой стойкостью как солдат Красной Армии, так и мирных жителей, заплативших страшную цену богу войны, но не отдавших северную столицу в руки противника. На таком фоне упоминание об ужасах изнанки первой голодной зимы людям, воспитанным в советских традициях, кажется чем-то вроде принижения подвига ленинградцев. Поэтому авторы, занимавшиеся темой блокады, считали, что время страшной правды еще не пришло, и не хотели будить лишних эмоций, предпочитая даже после отмены цензуры обходить стороной тему людоедства в голодном городе.
Но история свидетельствует, что умолчание никогда не идет на пользу. Слухи о блокадных каннибалах все время жили на бытовом уровне - передавались шепотом в своем кругу. И к тому же, как это всегда бывает в подобных случаях, обрастали разными небылицами. Например, автор этих строк от переживших блокаду бабушки и матери уже в детстве впервые услышал о людоедах той поры. И, как он ныне подозревает, в сильно преувеличенном виде.
К слову сказать, Алесь Адамович с Даниилом Граниным в своей "Блокадной книге" еще в 70-е годы тщетно пытались, хотя бы вскользь, коснуться всех нюансов, относящихся к теме их исследования. В том числе и каннибализма. Спустя долгое время - уже в перестройку, они вспоминали: "В нашей книге очевидцы почти ничего не рассказывают про людоедство. Хотя на самом деле рассказывали. Например, продолжение рассказа Марии Ивановны Дмитриевой - как раз об этом. История пострашней всего, что можно прочесть в запрещенной тогда книге Гаррисона Солсбери. А из нашей новомирской публикации было изъято 62 отрывка уже набранного текста. Прежде всего в тех местах, где хотя бы косвенно, отраженно проступала правда о случаях людоедства". К этому необходимо добавить, что факты подобного варварства можно встретить в истории любого народа в дни трагедий, связанных с массовым голодом. Они не унижают, а наоборот, подчеркивают степень тяжести того испытания, которое довелось пережить тем, кто вопреки всему сумел не потерять человеческий облик.
Данное обстоятельство наглядно иллюстрирует и вышедшая в свет в текущем году книга Н. А. Ломагина "В тисках голода: блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД". Она стала первым изданием, где на архивном документально-фактическом материале подробно освещается проблема блокадного каннибализма. Сводки спецсообщений УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области бесстрастно фиксировали их скучным канцелярским слогом: "...гражданка Т., 33 лет, инвалид 2-й группы, топором убила свою мать 55 лет и труп употребляла в пищу...", "...гражданка Ж., 40 лет, уборщица эвакогоспиталя, задушила пришедшую к ней в комнату девятилетнюю девочку Соловьеву, труп расчленила и употребляла в пищу...", "...рабочий завода "Красная заря" Ф., 38 лет, и работница фабрики "Красная нить" Ф., 22 лет, оба несудившиеся, совершили убийство своей соседки Ю., расчленили ее труп и употребляли в пищу...".
Но страницы этой книги рассказывают не только о преступлениях, подобных только что упомянутым. Подробно исследуются и причины, превратившие обычных людей в убийц и трупоедов. Например, из документа, датированного 10 февраля 1942 года, можно узнать, что "населению в счет январских норм не отоварены продовольственные карточки по мясу, жирам, кондитерским изделиям. При потребности в жирах на месяц для выдачи по карточкам в январе 1362 тонны населению не выдано 889 тонн. Из положенных к выдаче 1932 тонн мяса не выдано 1095 тонн. По кондитерским изделиям требовалось выдать по карточкам 2639 тонн, не выдано 1373 тонны". То есть даже урезанный до запредельного минимума блокадный паек очень часто тоже оставался лишь сладкой мечтой.
Столь же информативны и другие разделы этой в высшей степени честной и профессиональной работы. Огорчает только тот факт, что издана она тиражом всего лишь 300 экземпляров. Но это уже отражение проблем нынешнего времени. Возвращаясь же к теме блокадного каннибализма, в завершение ее хочется еще заметить, что, выдержав беспримерный срок такого голода, которому трудно найти аналог в мировой истории, огромный город все же не превратился в сборище жителей, озабоченных только проблемой собственного физического существования. Примеры такого рода деградации не носили всеобъемлющего характера. И это тоже иллюстрация мужества и стойкости ленинградцев.
Иллюстрация: Б.Угаров. Ленинградка в сорок первом. 1961.