ПоделитьсяВыдающемуся скрипачу, руководителю камерного ансамбля "Солисты Санкт-Петербурга" Михаилу Гантваргу в субботу, 25 февраля, исполнилось 65 лет. Из них шестьдесят, по его собственному признанию, связаны с Санкт-Петербургской консерваторией, которую он называет своим домом. Теперь он отвечает за порядок в этом доме и его процветание: в конце декабря он был избран ректором Консерватории, но фактически исполняет обязанности с ноября. О первых днях своего неожиданного, как он его называет, ректорства и о перспективах старейшего музыкального вуза страны Михаил Гантварг рассказал "Фонтанке".
– Какую задачу Вы ставили себе на первые 100 дней?
– Для начала – сделать так, чтобы нашу Консерваторию вспоминали только по творческим победам. Александр Сергеевич Пушкин говорил, что "служенье муз не терпит суеты". Вот и Консерватория должна перестать суетиться.
– Перестала?
– По-моему, да. Наконец-то.
– Вы не боитесь повторить ошибки предшественников, ведь до Вас троих ректоров "уходили" со скандалами?
– Я изучаю эти ошибки. Но ведь каждый раз, когда кричали "взял, украл!", потом выяснялось, что не брал и не крал. Ролдугин ушел сам, когда понял, что у него не хватает времени на творчество. Чайковский? Все "хвосты", какие ему инкриминировали, не подтвердились. Стадлер? Я уверен, что пройдет время, и выяснится, что все было иначе. Каждый раз это была такая… Заказная акция по смене ректора.
– И Вас это может коснуться в любой момент?
– Теоретически – да, и я могу оказаться на их месте. Мне легче только оттого, что есть поддержка коллектива, меня выдвигал ученый совет Консерватории, а уже потом утверждало министерство. Но это доверие – огромная ответственность. Надо, наконец, вывести Консерваторию из череды нескончаемых скандалов.
– Долгожданный год 150-летнего юбилея, о котором много говорили, наступил. А что с деньгами, которые вам правительство обещало на праздник?
– Что касается денег на творческие проекты, то их дали, но очень мало. Мы просили скромненько так 75 миллионов, а нам дали 13. Это – на 5 проектов, среди которых – конгресс Ассоциации европейских консерваторий, к нам должны приехать больше трехсот ректоров со всей Европы, и музыкально-симфонический фестиваль, в котором, как мы рассчитываем, примут участие наши выдающиеся воспитанники – Темирканов, Гергиев, Янсонс, Симонов… В общем, денежек мало.
– И как вы?
– А как мы? Рассчитываем на собственные силы. К счастью, со многими выдающимися дирижерами и артистами у нас хорошие дружеские отношения, и они денег за выступления брать не будут. Главное – это их имена и красивые концерты. А деньги – они приходят и уходят.
– Ваше здание нуждается в реконструкции, у вас, вон, трещины видны невооруженным глазом. Чем закончилась эпопея с выделением 9 миллиардов на реконструкцию?
– Вы знаете, ничем. Денег на реконструкцию нам не дали.
– Но говорили, что есть постановление правительства…
– Где-то кто-то видел, и вроде бы даже оно действительно есть… Но денег нет. Если их и выделят, то в какой форме это произойдет, кто в итоге будет заказчиком работ – полная неясность. Да, мы очень остро нуждаемся в реконструкции. Но мы нуждаемся еще и в помещениях, нам катастрофически не хватает аудиторий! Ведь когда Рубинштейн консерваторию задумывал, здесь были только пианисты, скрипачи, духовики и вокалисты. Сегодня это уже, можно сказать, университет, масса профессий – и народники, и режиссеры, и балетмейстеры, и музыковеды… У нас голод, голод на аудитории! А нам только обещают, что после переезда училища Римского-Корсакова отдадут его корпус.
– Еще одна проблема, с которой пытался справиться Ваш предшественник Сергей Стадлер, – это театр. Что будете делать с театром?
– Это болевая точка. И ситуация гораздо сложнее, чем можно себе представить. Это же учебный театр, где ставить спектакли, балеты и оперы должны студенты, даже оркестр должен быть студенческим. Но в этом учебном театре служат оперная труппа, балетная труппа. У артистов трудовые книжки, они должны раньше уходить на пенсию и все такое. Но фактически они гуляют на улице, потому что денег на постановки нет. И мы обречены эту структуру реформировать. Я стараюсь приблизить этот театр именно к учебному плану. Для этого создал художественный совет, куда вошли деканы вокального факультета, балетмейстерского, оперной подготовки, оркестрового.
– Будет ли ставить балеты в этом театре Олег Виноградов?
– Олег Михайлович – декан нашего балетмейстерского факультета, и не скрою: мне бы очень хотелось, чтобы он стал художественным руководителем балетной труппы. Он, к сожалению, не хочет. Это его право, он как-то видит себя в другом качестве. Но он выдающийся балетмейстер, и его пребывание в Консерватории делает нам честь. И он входит в худсовет нашего театра. Равно как входят туда Ирина Богачева, Станислав Гаудасинский, Юрий Александров. И я буду опираться на их мнение, я им доверяю бесспорно.
– Виноградов говорил, что театр способен сам зарабатывать.
– Если студенты поставят какой-то необычный, пусть экспериментальный спектакль, который не будет повторять спектакли Мариинского или Михайловского, и станет понятно, что здесь – площадка для творческого эксперимента, это может привлечь публику. Есть еще иностранные туристы, которым, по большому счету, все равно, где смотреть "Лебединое озеро". В Мариинском билеты очень дорогие, у нас – значительно дешевле, потому что в спектакле заняты студенты.
– Но ваше "Лебединое" ужасно! Было, во всяком случае…
– Да, в том виде, в каком оно было, оно ужасно. И "Щелкунчик" тоже. А теперь мы из ужасного сделаем хорошее!
– С кем же Вы это сделаете, если в Ваш театр артисты идут "по остаточному принципу" – кого не взяли в другие театры?
– Это не совсем так. К счастью, с оперной и балетной школами у нас в стране еще всё в порядке, а труппы Мариинского и Михайловского – не безразмерные. Поэтому талантливые выпускники из других городов с удовольствием пойдут служить в наш театр. Конечно, Олег Михайлович суперпрофессионал и максималист…
– Перфекционист.
– Да! И он, конечно, хотел бы видеть феерическую труппу… Бог даст, со временем.
– Вы назвали дирижеров, которые приедут на юбилей. Сергея Стадлера пригласите?
– Бесспорно! У нас с ним сохранились хорошие отношения, увольняло его министерство – так ведь и меня могут в любой момент точно так же уволить. Мы, кстати, с ним недавно виделись, он выражал мне соболезнования по поводу назначения.
– Вот как? Соболезнования?
– А как еще? Ведь еще недавно я жил нормальной артистической жизнью: мог проснуться, когда захочу, не торопясь попить кофе, достать скрипку и позаниматься. Два раза в неделю приезжал в Консерваторию – занимался с учениками. Это когда концертов не было. А перед концертами один-два дня репетировал. А теперь? Я же теперь как чиновник живу! Встаю на 2 часа раньше, с половины восьмого до десяти занимаюсь, а в 10 минут одиннадцатого я уже в Консерватории. Домашних практически не вижу. Старшему моему 13, он как-то легче это переживает, а маленький, ему всего четыре, очень недоволен.
– Неужели даже Вам надо по два часа в день заниматься?
– Знаете, как говорил Рахманинов? Если я не занимаюсь один день – это замечаю только я, если два дня – замечают мои близкие, а если три дня – это слышит публика. А я не Рахманинов, мне и дня нельзя пропускать.
– Что Вы играете, когда занимаетесь?
– Посвящаю минут 40 каприсам Паганини, еще минут 20 – сонатам Баха, а потом играю то, с чем мне надо выступать в ближайшее время.
– А нет ли у Вас по поводу ректорства такого ощущения: "кой черт меня занес на эти галеры"?
– Есть! Есть такое ощущение! Но выхода нет. Вся идея выдвижения в ректоры лично для меня была очень неожиданной, я никогда не видел себя в таком качестве, не готовился к этому и очень долго думал, прежде чем согласился. Когда мне вначале сказали коллеги: "Миша, ты только не отказывайся", – я ответил: нет, нет и нет, у меня всё неплохо, дайте мне спокойно дожить мою жизнь. В моем возрасте надо уже тормозить, а не разгоняться. Но ситуация в Консерватории была такая тяжелая, что пришлось согласиться.
– На крест не просятся и с креста не бегают?
– Именно так. Я очень люблю Консерваторию. Меня сюда привели, когда мне было 5 лет, и вся жизнь прошла здесь – в этих переулках и в этом здании. Школа при Консерватории, училище, Консерватория, аспирантура, потом работа. Тут мой дом. А каждый нормальный человек хочет, чтобы у него дома все было хорошо.
Беседовала Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
