Даосская притча о всепоглощающих шмудаках (фото)

Беседа корреспондента "Фонтанки" с Владимиром Шинкарёвым, одним из создателей группы «Митьки» и автором культового произведения «Максим и Федор», оказалась посвящена скорее не литературе и живописи, а тому разрушительному влиянию, которое сегодня оказывает на человечество Их Величество Прогресс.

Владимир Шинкарев получил известность как один из создателей группы «Митьки» и автор культового произведения «Максим и Федор», а сегодня он по праву считается одним из самых значительных и интересных петербургских художников. Однако наша беседа с Владимиром Николаевичем в конечном итоге оказалась посвящена скорее не литературе и живописи, а тому разрушительному влиянию, которое сегодня оказывает на человечество Их Величество Прогресс.

- История гласит, что Владимир Шинкарев, работая геологом, сочинял разные стихи-басни и в какой-то момент, работая на буровых, написал свое культовое произведение «Максим и Федор». А чего на этих буровых бурили-то?

- Я не понимаю, а какое это имеет значение?

- Просто при слове «буровые» в первую очередь возникает ассоциация с нефтяными скважинами на которых и днем и ночью горят факелы...

- Слушай, для того, чтобы такими вот экзотическими вещами заниматься, в принципе нужно очень мало геологов. Большая же их часть занята обычными съемками. Что я и делал - в Новгородской и Ленинградской областях.

- Ваш герой, геолог Василий, из-за которого едва не сорвалась поездка в Царское село – это слепок с самого себя? Вернее – это хорошо знакомая рабочая ситуация?

- Ну да, срывали, дергали постоянно. В любой день могли позвонить и сказать, мол, сегодня вечером едешь... ну, скажем, в Боровичи. Между прочим, самые экзотические переживания в своей жизни я испытал отнюдь не на Камчатке и не на Кольском полуострове, а вот именно в новгородских болотах.

Я уж не говорю о том, каково это жить на буровой. Они там работают в три смены: первая работает-бурит, вторая – спит, а третья – пьет. А я-то у них один на всех! Сплю на посудной полке над столом, за которым все ночь пьют буровики: одна смена отпила, ушла спать – заступила другая. То есть люди пили сутки подряд, а я прямо над ними возвышался, свешивал голову и наблюдал за тем, как постепенно растет гора синей соли на полу. Кстати, знаешь, почему синей соли? Это они политуру солью очищали и пили.

- И вот в таких экстремальных условиях создавались рождались «Максим и Федор». Вообще, мне очень трудно представить, чтобы кто из моих знакомых в двадцать шесть лет написал нечто подобное. В тридцать шесть – еще допускаю, да и то... Это ж сплошные реминисценции и сколько же нужно было для этого прочесть, изучить, понять, врубиться! Это же просто караул! Откуда все это в столь молодом возрасте.

- Ну, ты меня удивляешь! Ты ведь наверняка задумывался о среднем возрасте героев русской литературы - Евгений Онегин, Печорин, Базаров... Им же всем было гораздо меньше, чем двадцать шесть, однако к тому времени они уже успели все сделать и погибали. Или ты имеешь в виду, что наше поколение как-то медленнее развивалось и развивается?

- Но ведь были еще и другие литературные герои. Те, которые причитали: «Мне тридцать пять лет! Все погибло! Я ноль! Лермонтов восемь лет как лежал в могиле! Наполеон был генералом!»

- Вот он и жалуется на свое аномально позднее развитие.

- Просто мне кажется, что уж мы-то (это я о себе и своем поколении) в подавляющем своем большинстве именно такие.

- Уфф...Слушай, во-первых, надо сказать что по разным параметрам человек развивается с разной скоростью. Известно, что литературное дарование, так его назовем, в человеке просыпается довольно рано. Так, например, Артур Рембо к двадцати шести годам уже давно закончил свою литературную карьеру и этим родом деятельности больше не занимался. Вот в пластических искусствах, скажем, в живописи, расцвет случается гораздо позже. Я даже вел такую статистику-исследование: в каком возрасте человек написал свою лучшую картину? Получилось, что у всех художников это случилось далеко за сорок (хотя многие и не дожили, как тот же Ван Гог). Поэтому ничего мудреного в том, что человек в двадцать шесть лет пишет свою лучшую книгу, нет. Наоборот, это поздно даже. И, как правило, у непрофессионального литератора, который впоследствии не будет профессиональным литератором, первая книга всегда лучше, потому что в ней собраны все его впечатления от предшествующего бытия. К тому же, лично я не нахожу, что «Максим и Федор» такая уж совершенная книга. По-моему «Папуас из Гондураса» гораздо лучше. А сейчас я бы еще лучше написал, если б писал. Но сейчас некогда – надо живописью заниматься.

- А совмещать никак не получается?

- Я об этом уже говорил: человек либо пластическое мышление развивает, либо мышление с помощью слов. И качественно совмещать эти виды деятельности еще никому не удавалось. Да, есть пример довольно хорошей прозы у Шагала или у Пикассо, но все равно, они это делали уже тогда, когда живописью не занимались. И, опять же, творит либо художник, либо писатель. Если человек задействует пластическое мышление, то в это время он не пишет, а если он, наоборот, пишет что-то основательное словами, то в этот момент не рисует. Это точно.

- После «Папуаса из Гондураса» Вы от случая к случаю стали работать со словом преимущественно в жанре эссеистики. Вы меня почти убедили, что литературу, создание законченного художественного произведения, совмещать с живописью тяжело. Но вот жанр эссе – зарисовочки на злобу дня, зарисовочки-картинки из жизни, мне кажется, у Вас бы это очень здорово получалось.

- Я давно уже занимаюсь только коммерческой литературой (смеется – И.Ш.). То есть либо когда мне реально платят за это деньги, либо чтобы обслуживать митьков, либо когда действительно очень просят что-то написать. Такого, чтобы в приступе внезапного вдохновения броситься к столу и начать что-нибудь писать у меня не было с тех пор как я оставил котельную. Ни разу. Тем не менее, оказывается, что вот вся эта «коммерческая литература» нередко оказывается вовсе не хуже так называемой вдохновенной.

- А «коммерческой живописью» занимаетесь?

- Занимаюсь, конечно. Закажут, к примеру, тему - «Обувь». Сижу, рисую.

- Шутите?

- Нет. Это же, наоборот, самое интересное. Всякое ограничение в средствах, всякие жесткие условия стимулируют воображение. Когда-то, работая в котельной, я написал картину на мешковине, двумя малярными красками для покраски холстов, и вот эта самая картина получилась едва ли не лучшей. Во всяком случае она была продана за наибольшую сумму. Но с другой стороны, в том, что связано с «коммерческой живописью» я, конечно же, стараюсь от многого отказываться.

- А жить на что?

- А много ли мне надо? (смеется – И.Ш.). Сам подумай - ни машины, ни мобильного телефона у меня нет.

- Все равно – цены растут, все дорожает...

- Еще в 1984-м году в первой части «Митьков» было сказано: «Мудрецы всегда жили проще и скуднее чем бедняки. Живя в роскоши ничего кроме роскоши не создашь. Будь то в литературе, классическом искусстве или сельском хозяйстве». Многого и не надо. Тех картин, что я пишу, вполне хватает, чтобы удовлетворить мои потребности и потребности моей семьи. Поэтому я стараюсь свои работы продавать меньше, покупателей в мастерскую пускаю неохотно, картины при этом прячу, стараюсь выпроводить их поскорее. Словом, веду себя недружелюбно и угрюмо.

- У Вас такая богатая биография персональных выставок. Названия романтичнейшие – одно другого краше: Рио-де-Жанейро, Антверпен, Вена, Париж, Лондон... Довелось везде побывать или картины путешествовали без Вас?

- В Рио-де-Жанейро, я, увы, не был, но вот в Антверпене, Лондоне, Париже побывал.

- А какое место на земном шаре Вас больше всего потрясло? Куда хотелось бы в этой жизни еще раз вернуться?

- На Афон, конечно. В Афон и Иерусалим.

- А как же полумистическая любовь к Китаю, Великой китайской стене?

- Я не был в Китае. Но если бы ты видел эту мою выставку (речь идет о живописном цикле работ Шинкарева «Великая китайская стена» - И.Ш.), ты бы почувствовал, что увидев китайскую стену в подлиннике, с таким чувством ее уже не напишешь. Только воображаемое, только недосягаемое место можно писать с такой любовью.

- Почему же недосягаемое? Неужели трудно взять и выбраться в Китай?

- Трудно (смеется – И.Ш.). Я ведь человек подневольный – езжу только туда, куда приглашают.

- Неужели после этой выставки китайцы Вас не пригласили к себе, в Поднебесную?

- А они ее тоже не видели.

- Значит, промоушен неправильный был.

- Я не занимаюсь промоушеном никогда. Никакой своей рукописи я никому не предлагал, опять же, даже и выставки-то не предлагал. Куда позовут – туда и идут. Это даосизм такой. Как вода, которая течет куда-то по наклонной плоскости.

- А может это просто лень?

- Нет (смеется – И.Ш.) - это даосизм.

- В прошлом году вышло интервью, в котором Вы призывали своего собеседника «саботировать прогресс». Да, согласно катехизисам «митьки» презирать так называемые «шмудаки», но ведь, согласитесь, что некоторые «шмудаки» действительно помогают жить. Чем плох интернет, дающий возможность общаться с друзьями, живущими за тысячи верст? Чем плох видеомагнитофон, позволяющий включить любимый фильм именно в тот момент, когда тебе его особенно хочется пересмотреть?

- Мы с тобой начали разговор с геологии, а вот что я еще помню из области палеонтологии: чем требовательнее любой организм, чем больших условий для своего жизнеобеспечения он требует, тем он менее жизнеспособен. Мысль ясна?

- Вполне.

- Так вот. Конечно, мы не можем сейчас представить себе жизнь без электричества. (Попробуй-ка, выключи на пару дней свет на всем Васильевском Острове? А в том же Нью-Йорке с электричеством, помнишь, какая паника была?). Но с прогрессом нам прививаются очень многие потребности, которых раньше человечество просто не имело и мы уже больше не мыслим жизнь без удовлетворения этих потребностей.

- Вы это к тому, что брось нас сейчас обратно в лес, верни нас в окружающую природную среду, то мы теперь не выживем?

- Да нам просто тошно, невыносимо будет без видаков, интернета и электричества. Без этих вновь обретенных потребностей нам уже и жизни-то не представить. И что? Из-за этого мы стали счастливее, чем люди, жившие в десятом веке?

- А те, значит, были счастливы?

- Это уж кто как думает. Я лично придерживаюсь такого традиционалистского убеждения, что мир развивается от золотого века, минуя серебряный и медный, к железному. Сейчас у нас, по индийской терминологии, на дворе стоит Кали-юга, причем самый ее конец. Самое темное и гнетущее время.

- А потом?

- А потом – всё. Конец света от невыносимости дальнейшей жизни. Давно уже было сказано, что в конце Кали-юги очень сильно разовьется прогресс, но при этом вся жизнь человека разрушится – от семьи и до его духовной крепости.
Раз уж мы заговорили насчет прогресса... Вот у Сили (Сергей Селюнин, лидер рок-группы «Выход» - И.Ш.) есть очень хорошие слова: «Пионерам всего хотелось, только вот не хватало денег. А потом привалили деньги, только вот ничего не надо». Вот что человечество обрело с прогрессом – игрушечек полно, но уже ничего не хочется. Да, обывателю стало не так скучно жить, теперь у него столько отвлечений, что уже совсем нет времени о душе подумать. И этим он доволен, хотя раньше это его как минимум тревожило.

Весь мир современности сейчас тупой, орущий и страшно навязчивый. От зрительного ряда города, который мы сейчас имеем (эти анилиновые рекламы, которые полностью уничтожили и заслонили город) до звукового сопровождения. Едет лавина машин и в каждой орет какая-то музыка, которая не дает человеку ни на секунду задуматься о чем-либо. Лишь бы прожить впустую – вот теперь мечта обывателя! А раньше он сидел у окошечка и хотя бы на улицу смотрел, или выходил во двор и о чем-то беседовал с такими же как он, делился своими соображениями. Хоть какая-то работа мысли при этом все-таки шла. Сейчас же это уже даже не механический зрительный корм (такой как телевидение, которое порой все-таки предлагает некие мысли), но совершенное тупое убиение времени – от электронных игр, музыки, зрительного ряда города. Да, компьютерные игры помогают избавиться от скуки – но раньше скука была целительной вещью! Она пробуждала в человеке мысли: человек скучает и волей-неволей начинает развлекать сам себя, то есть занимается эдаким самотворчеством. А чаты все эти в интернете – это же ужас, пустая белиберда, пустое заполнение времени. Все религии мира всегда предостерегали от пустой болтовни.

- Крыть нечем. Вот только, что же делать-то теперь? Дали бы, Владимир Николаевич, в таком разе какой-нибудь дельный совет.

- Совет по жизни?

- Ну да.

- Тогда это уже не совет, а скорее заповедь. Потому как совет предполагает знание конкретных дел человека, которому ты советуешь как поступить в соответствующих обстоятельствах жизни. А заповедь - она универсальна, и касается всех всегда и при любых обстоятельствах... Знаешь, поскольку наш разговор самым существенным образом касался вот этой вот идеи прогресса, я бы как раз посоветовал всем обратить внимание на то, как сильно прогресс навредил нашему духовному развитию. Еще Лев Николаевич Гумилев перед смертью успел заметить, что когда русские дети будут разбираться в компьютерах также как американские, они перестанут быть русскими детьми. Так ведь оно и случилось, не правда ли? И если каждый человек сам для себя это поймет, определится для себя в свое отношении к прогрессу, то для него в его мире, как мне кажется, обязательно что-то изменится. Причем в лучшую сторону.

Беседовал Игорь Шушарин

Полный текст интервью с Владимиром Шинкаревым вы сможете прочитать в 8-м(137-м) номере газеты «Ваш тайный советник», который выйдет 28-го февраля.