ПоделитьсяАдвокат Владислав Лапинский вместе с другими коллегами по цеху стал одним из героев недели. Им принадлежит заслуга в том, что коллегия присяжных единодушно сочла недоказанной вину троих молодых людей, обвиненных в подготовке покушения на губернатора Петербурга Валентину Матвиенко. Горсуду 14 апреля осталась формальность - вынести оправдательный приговор. Это еще многоточие ― сторона обвинения наверняка будет настаивать на пересмотре, но нынешний результат громкого дела сенсационен.
Вердикт народных судей тянет за собой множество вопросов, которые появлялись еще на этапе следствия. Напомним, что честь раскрытия террористического заговора против Матвиенко принадлежала ФСБ. Органы рапортовали о поимке злодеев в мае прошлого года, но умолчали о том, кто подталкивал их к крамольным разговорам и пытался снабдить оружием. В интервью «Фонтанке» Лапинский рассуждает об уроках этой истории.
Вердикт суда присяжных - 12:0 за недоказанность вины подсудимых. О чем это говорит? Это результат работы адвокатов? Это непрофессиональная работа следствия, прокурора? Или это предвзятость присяжных?
- Я бы не сказал, что присяжные предвзяты. Вопрос был только в наличии доказательств о вине наших подзащитных. Я полагаю, что сыграло свою роль и качество работы со стороны обвинения и качество работы адвокатуры. Все вместе дало такой результат.
Такой вердикт говорит о том, что в деле не было вообще никаких доказательств?
- В деле были некие доказательства, которые можно трактовать и так, и этак. Но нельзя сказать, что эти доказательства говорят именно о покушении на Матвиенко.
Почему Вы решили участвовать в этом с самого начала обещавшем быть громком процессе?
- Это было неожиданно. Я вступил в процесс по незнанию - меня попросили хорошие знакомые защищать человека, которого задержали, а по какому поводу - я не знал. Уже после того, как я дал согласие, узнал, что это покушение на Матвиенко. У адвокатов часто случается такое, когда вступаешь в процесс не зная канвы дела.
А если бы с самого начала знали, что ваш будущий подзащитный Саидгареев обвиняется в покушении на Матвиенко?
- Любой человек, который обвиняется в чем угодно, должен иметь защиту. Исходя из этой позиции я бы взялся его защищать.
Чувствуется сомнение в голосе. А какие были бы сомнения, если бы Вы твердо знали, что именно этот человек обвинен в покушении?
- Если бы я, ещё до вступления в дело, был бы безусловно уверен в том, что он виновен, я бы лег на операцию, на которую был записан. Мы же все-таки работаем на результат. Я не могу защищать человека, если не уверен в своих возможностях, это, в конце концов, нечестно по отношению к моим клиентам. В итоге я на полгода отложил операцию.
Но предполагали, что все равно приговор будет обвинительным?
- Тут не о приговоре речь, а об убеждении. Будь я уверен в виновности или в отсутствии возможности ему помочь – было бы убеждение, что этого человека я защищать не должен.
И все же, вы допускали, что его обвиняют не просто так?
- Я от своих знакомых знал характеристики его семьи и предполагал, что в этом случае, скорее всего, он невиновен.
Вы почти год общались со своим подзащитным, чаще даже, чем следователи. Какое мнение о нем сложилось?
- Я считаю, что этот человек избрал религию как убежище. Религия стала его жизнью. Это очень плохая ситуация, на мой взгляд. Он религию избрал именно как систему жизни.
То есть предыдущая его жизнь была предтечей к тому, что произошло. Какие из этого можно выводы сделать?
- Я думаю, что это есть упущенное поколение. Нужно восполнить то воспитание и образование, которое они недополучили.
Религия ― это условность. Есть некие религиозные стереотипы, есть некие политические стереотипы. Чем лучше наша религия той, которую исповедует Тимур?
- Вопрос в другом совершенно. Человек должен во что-то верить. Тимур стал верить в религию. Он стал верить в религию как в панацею от всех бед и закрылся в этой раковине. Вот в этом проблема. К сожалению, у нас сейчас развиваются разные виды религиозных фанатизмов. Те же фанаты баптисты, православные... Людям нужен идеал. Кто может дать молодым другие идеалы? Откуда они их возьмут? У нас, когда мы были молодые, я не говорю про комсомол или партию, были интересы общенациональные, а у нынешней молодежи такого нет, к сожалению. И они вынуждены искать свои идеалы, и находят их, например, в религии.
Проблема в недостатке образования, или все-таки это проблема семьи?
- Сейчас больше не семье уделяют внимания, а бизнесу ― это с одной стороны проблема семьи, а с другой ― проблема общества. Сейчас занимаются чем угодно, но только не детьми. И поэтому они ищут, куда бы податься.
Можно ли после вердикта присяжных говорить, что это с самого начала было построено на провокации?
- Да, я думаю, в какой-то степени возможно. Защита это постаралась донести до присяжных; сомнение, что было само событие. Причем, неважно было, исходило ли это из органов или из религиозных структур. Мы не знаем этого достоверно. Мы постарались показать, что в Исламе и исламской общине есть несколько течений и эти течения друг друга подставляют под властные органы. И что Тимура Саидгареева, Владислава Баранова и Равиля Муратова подставляли. Подставляли под кару. А любое сомнение толкуется в пользу обвиняемых.
Как быть с моральным аспектом применения такой провокации?
- С моральной точки зрения ― не знаю, а с точки зрения закона провокация недопустима.
Присяжные вывели вердикт «Невиновны». Очевидно, таким же будет приговор. Встает вопрос о виновности тех лиц, которые объявили о раскрытии заговора в отношении губернатора и на протяжении нескольких месяцев расследовали это дело. К этому были привлечены десятки оперативников, следователей, которые работали за наши деньги.
- Конечно. Суд, вынося решение о невиновности, должен вынести и решение о том, что оправданный может потребовать реабилитацию и денежные средства в качестве компенсации. Но о виновных и их наказании ― это к государству.
А Вы будете советовать подопечным о требовании компенсации за проведенное в тюрьме время?
- Вопрос о праве на компенсацию будет поставлен судом уже при вынесении приговора об оправдании. Можно спорить только о размере компенсации и о желании её требовать.
То есть независимо от того, будет ли сторона обвинения обжаловать приговор, впереди еще месяцы разбирательств...
- Если сторона обвинения не обжалует приговор, то он примет законную силу. Только после вступления приговора в законную силу оправданные получат право на компенсацию.
Если мы возьмем дела госбезопасности тридцатилетней давности, подобные проколы были просто невероятны. Что, не осталось профессионалов, разучились работать? Или режим стал более гуманным?
- Время было другое. Раньше не было суда присяжных, но был и более профессиональный сбор доказательств. Школа потеряна. В результате упало качество работы по всем направлениям.
Что в сухом остатке оказалось у стороны обвинения? Некий план операции, якобы изготовленный на компьютере Равиля? Видео из комнаты, где они собирались, протокол задержания и изъятия боеприпасов, тротиловая шашка под матрацем у Баранова?
- Протокол задержания остался, видеозаписи ― собственно говоря, и все. Мы пытались доказать, что эти данные не совсем адекватные, что они также вызывают сомнение.
Например, на месте задержания Саидгареева и Муратова велась оперативная съемка, но следствие не приобщило ее к материалам дела, сославшись на то, что запись уничтожена. Однако, – это общеизвестный факт, после задержания, 19 мая оперативная пленка была показана в телевизионных эфирах, в частности на НТВ, и она есть в архивах телекомпаний. На записи видно, как оперативники достают из сумки гранаты и взрывчатку. Но затем процедура изъятия запротоколирована следователем, появившимся на месте происшествия некоторое время спустя и, согласно протоколу, видеозаписи в это время не велось. То есть из сумки что-то доставали, затем упаковывали и доставали снова, уже под протокол. Или вот еще нюанс. Муслим, снимавший квартиру, где собирались обвиняемые, уехал якобы в Чечню в конце апреля, а в начале мая договор аренды квартиры был продлен опять же якобы от его имени. Наконец, главный свидетель обвинения сперва был подозреваемым. А потом, когда стал давать «нормальные» показания, то перешел в разряд свидетелей, что само по себе подрывает те показания, которые он дает. Что из его показаний более правильно - мы не знаем. Европейский суд считает, что если люди освобождаются от уголовной ответственности за то, что топят своих подельников, то их показания нельзя брать во внимание, так как нарушено право на справедливый суд. Трудно адекватно оценивать такие показания.
Все эти сомнения мы постарались донести до присяжных и нам это удалось.
Я правильно понимаю, что на пленках, которые им демонстрировали, присяжные не услышали слов про покушение на Матвиенко?
- Нам не представили видеозапись, где шел такой разговор у наших подзащитных. Нам представили некие записи, где были слова, что губернатор будет на Сабантуе с маленькой охраной, что к ней можно близко подойти, но слов о покушении не было. Зато об этом были слова Муслима, сказанные неизвестному телефонному собеседнику в отсутствии наших подзащитных. А Муслим – фигура неоднозначная: то ли он у нас провокатор, то ли не провокатор - мы не знаем, опять сомнение. Да, официально он числится в розыске. Но его квартира была оснащена оперативной техникой еще до того, как там начали собираться будущие обвиняемые. Качество записей, представленных в суде, из рук вон плохое. Кроме одного фрагмента. Именно того, когда Муслим, оставшись в одиночестве после очередной встречи с остальными фигурантами, якобы звонит кому-то по телефону и докладывает, что договорились о покушении на Матвиенко. При этом его первая фраза звучит вопросом к неведомому телефонному собеседнику: «Ну чё, вырубил?», и непосредственно перед этими словами отключается аудиозапись, которая велась параллельно с видеозаписью, но из другого помещения квартиры, предположительно из кухни. Характерно, что чеченец Муслим (по показаниям свидетеля всегда с одноплеменниками говоривший по-чеченски) в этом эпизоде по телефону разговаривает по-русски. Зная это, органы просто были обязаны установить корреспондента Муслима, вероятно, главного, возможно, над несколькими такими же группами. Однако в деле никаких следов этих попыток нет.
Судя по материалам дела, слежка за фигурантами дела велась очень тщательная. Вот только телефон Муслима почему-то не прослушивался.
На что вообще обвинение рассчитывало, выходя в процесс?
- Я не знаю ...
Все таки решение неожиданное.
- Да. И неожиданное для нас для всех. Очень важно, что мы - адвокаты - работали командой. Почти во всех делах, где я участвовал (и не только я), каждый работал только на себя и был только за себя, а тут впервые в этом процессе мы работали как команда на одну и ту же цель. Мы максимально использовали и свои возможности, и то, что было сделано следствием.
беседовал Александр Горшков
