«Великая магия» Нанни Моретти: Сеанс колдовства с полным саморазоблачением

На российские экраны вышла показанная на последнем Каннском кинофестивале комедия Нанни Моретти «Великая магия» — конечно, о киноколдовстве и о том, как оно иногда не работает.

70-летний итальянец Нанни Моретти сам полуиронично относит себя к поколению «маленьких мастеров». Не только потому, что «поздно встал и на дороге застигнут ночью Рима был», не застал расцвет титанов вроде Пазолини и Антониони: тут ещё «малость» в том значении, в каком и великие голландские художники считаются «малыми», то есть камерность, детальность, нюансировка.

С тех самых пор, как в 1978 году Канны взорвала его комедия «Это бомба», Моретти считается виртуозом именно таких углубленных, в основном самокопаний, провокатором, ироником и нарциссом. Не напрасно же практически в любом своём фильме он сам играет главную роль, чем заслужил у поверхностной прессы прозвище «итальянского Вуди Аллена». Ну да, и там, и там — невротические шевеления, кинопсихоаналитические сеансы, можно сказать.

Вот и в новом фильме «Великая магия» Моретти сам играет практически своего альтер эго, немолодого режиссера Джованни (Нанни — уменьшительное от этого же имени, так что ещё и тезку). Вдобавок Джованни, как и сам Моретти, завзятый левак. По сюжету мужественный старик снимает свой самый выстраданный фильм: драму про то, как итальянские коммунисты столкнулись с крахом иллюзий в 1956-м, когда советские танки вошли в Будапешт. Все это — на фоне гастролей венгерского цирка, который придает аромат феллиниевщины: Моретти, конечно, шлет большой привет «8½», где тоже герой-режиссер разбивался в лепешку о скалы любовной и творческой жизни.

Здесь, правда, все еще хуже. Мастроянни все-таки — хочешь не хочешь — при всем комизме внушал какое-то римское величие. Моретти сам себя изображает амбициозным неудачником, педантом-душнилой, обаятельным в своей стойкости и одновременно невыносимым. Вокруг него и правда творится сущий цирк: немецкие слоны не желают работать с французскими. Актеры давят вместо трагедии какую-то пошлую мелодраму. Магия не работает, кролик не желает вылезать из шляпы.

Все смешалось: сцены из фильма про коммунистов плавно, без швов, переходят в сцены из жизни самого Джованни. Дочь-композитор неохотно пишет музыку к будущей ленте — и вообще внезапно планирует брак с пожилым польским послом Ежи (его играет знаменитый Ежи Штур — и приятно вроде бы, и как-то настораживает, все-таки 70 лет человеку). Прощелыга-продюсер (Матье Амальрик) мутит какие-то темные схемы и денег не дает. Даже жена, верная соратница, на двадцатом году совместной жизни не выдерживает его требовательности и брюзжания, расстается с ним. А главное — отправляется работать над чужим фильмом, каким-то кретинским боевиком про мафию. Это, конечно, плевок в тонкую душу мастера.

В следующей же сцене Джованни притаскивается вслед за супружницей на чужую съемочную площадку и восемь часов по собственному почину доказывает молодому режиссеру-кустарю, что этак убийство снимать нельзя; призывает вспомнить работы Кассаветиса и Кесьлёвского, рассуждает про «Апокалипсис сегодня» и даже звонит Скорсезе — чтоб автор «Таксиста» разъяснил наглому щенку, что почем. Все напрасно, впрочем, — глупый боевик остается глупым боевиком. «Поделом тебе, старый невежа, не садися не в свои сани».

Тут сплошная диалектика, что и неудивительно, от режиссера-марксиста-то: с одной стороны, его герой действительно невыносим. Но антитезис — в том, что он совершенно прав.

Вершиной механизации и оптимизации в кино тут оказывается «Нетфликс», к которому от безнадеги обращается герой за финансовой поддержкой. «Нетфликс», по мысли Моретти, — абсолютно роботизированные болванчики в костюмах, которые только тупо повторяют, что их продукция показывается в 190 странах, а также очень серьезно спрашивают, на какой именно минуте в его фильме происходит WTF-момент? То есть «Какого хрена?»-момент. В картине самого Моретти это определенно и есть он: тот самый WTF. Что-то в духе пелевинского wow-эффекта.

Но ведь действительно: корпоративное, промышленное кино дошло, кажется, до своего пика и переживает острый кризис, и творческий, и материальный — стоит посмотреть на все эти забастовки. А их противоположность — авторы — ну вот их и воплощает Моретти, этот немолодой, несносный эгоцентрик, у которого только и есть что одержимость да идея. Достаточно ли этого — совсем не факт.

Картину Моретти показали в основном каннском конкурсе (где он и Гран-при брал, и в жюри председательствовал), но больших наград она не взяла, а критики в основном разругали её за вялость и бессвязность. Кажется всё-таки, что напрасно. Она и впрямь не очень смешна как комедия — скорее, язвительна. Моретти к миру, да и к себе, относится куда злей, чем тот же Вуди Аллен с его в общем-то добродушной самоиронией. И в то же время этот яд компенсируется каким-то странным балансом, спокойствием, оптимизмом даже.

По сюжету всё у Джованни будет хорошо, как в сказке: нашлись добрые продюсеры-корейцы, которые восхитились его идеями, и даже жена, кажется, решила вернуться. Да и сам он, дескать, научился идти на компромиссы. «И жили мы с тех пор долго и счастливо», — совсем уж ехидно гласит последний титр. На заднем фоне Джованни торжественно марширует на демонстрации под красным флагом, что твои герои фильма «Цирк».

И в оригинале «Великая магия» вообще-то называется «Светлое будущее» — девиз, который невозможно воспринять всерьез и который отсылает вовсе не к будущему, а к ностальгии, к молодости, к себе прежнему. Не без ехидства, конечно, — но не самый плохой итог.

Матвей Пирогов, специально для «Фонтанки.ру»