Дмитрий Костыгин из-под ареста: Свобода – это двойная сплошная

Взаперти основатель «Юлмарта» Костыгин вывел: силовики стали либеральнее. Меньше времени в клетке, меньше и убытки бизнеса. Но смущает бизнесмена любовь народа к Крестам.

Из-за несовпадения взглядов на кредит со Сбербанком совладелец «Юлмарта» Дмитрий Костыгин провел под домашним арестом 11 месяцев и 9 дней. Сегодня он ограничен подпиской. Понимая, что у серьезного игрока случился избыток времени, «Фонтанка» спросила, изменилось ли в нем отношение к реальности. Бизнесмен нестандартно оценил наступательность следствия. Чуть ли не с нежностью, хотя и завернутой в экономику, он говорит о тенденциях репрессивной машины. Правда, у него остается грустный вопрос к общественному сознанию. Сомнение касается переименования легендарной тюрьмы.

- Большое видится на расстоянии домашнего ареста?

– Отвечу нетривиально. Я испытал на себе принцип либерализации законодательства. Раньше я бы поехал не в свою квартиру, а в камеру.

- Раньше – это когда?

– До 2012 года. У меня были время и мотивация проанализировать статистику в Интернете. Практика последних лет благосклонна, в том числе и к обвиняемым бизнесменам. Сегодня в России под домашним арестом находятся шесть тысяч человек. В Питере их за пятьсот. Вроде не масштаб для страны, но это серьезная часть бизнес- активности. Исторически же, как было: признаешься – подписка, не признаешься – выходи строиться. Это совпадает и с моим личным восприятием. Когда я учился в школе, то спекулянтов сажали, а потом все забыли это слово. Когда учился на первом курсе Военно-медицинской академии, то за валюту вроде положено было сажать, но даже милиция уже считала это пережитком. Вот так и отмирают репрессии для бизнесменов. Но это не изживет преследований. Если фундаментально, то общество имеет право сомневаться в созидателях и творцах.

- Время становится законнее? Закон же это и здравый смысл.

– Когда мы в 2002 году строили «Ленту», то разрешение на стройку получили уже после открытия. Сейчас забор нельзя поставить без кучи разрешений. Я приветствую этот порядок.

- Это же процедуры, удлиняющие создание чего бы то ни было. Вы говорите, как чиновник, кто разрешает, а не сооружает.

– На Пулковском шоссе мы построили центр заказов. Мы думали, как сделать это элегантно, симпатично, чтобы не выглядело как на заднем дворе. Конечно, стало дороже, но вдолгую я выиграю, так как сам и для себя, в том числе, создаю эталонность. Или вы скажете, что теперь я рассуждаю, как социально ответственный обыватель? Но я подсчитывал, что изначально правильно делать – дешевле. Вообще, движение истории показывает, что все рано или поздно приходят к единобожию, к одному знаменателю.

- Вегетарианский арест влияет на бизнес? Что бы изменилось, если бы вы оказались в реальной изоляции?

– Ужасно влияет. Поставщики, банки… Под залогом нормальное общение сохраняется, можно встретиться с банком, объяснить позицию. Под домашним ограничением труднее, но интенсивность сохраняется, ты продолжаешь отстаивать свою точку зрения. В камере у тебя вообще нет точки зрения. Кто был, тот знает, что самое удивительное там в том, что к тебе не ходит тот, кто тебя обвиняет. Вроде он где-то что-то делает по твоему делу, но ты это предполагаешь. Рационально, по технологии расследования, это объяснимо, но арестованный чаще мыслит эмоционально. Есть фильм – «Жизнь других». Это немецкая лента о Штази в ГДР. Там один из сотрудников говорит, мол, диссидента надо посадить в камеру, два месяца ничего не спрашивать, а потом также молча выпустить. И он больше ничего не будет писать. Иначе начнешь с ним бороться, у него напряжение растет, током ударить может.

- Если бы арестовали, сколько бы вы потеряли?

– Вопрос срока, конечно. На два месяца или год. Но треть от условного имущества можно потерять, а то и половину. Хотя у меня бизнесов много, мне легче. У другого же, кто и собственник, и генеральный директор, и с одним бизнесом… все – кирдык. Думаю, что настроения «всегда готов завтра в тюрьму» уже нет. Это прошлая конструкция.

- Вектор гуманизма силовиков не позволяет разрушать бизнес?

– Сколько в США самых крутых? Ну, двадцать. Джобса каждый день в руках крутим, а про Маска только слышим. Все равно человек двадцать. Представим себе, что их всех арестовали. И получим не двадцать граждан, а мощнейший удар по мировой экономике. А прибавить к ним двадцать нобелевских лауреатов. Тьма. Потому что они и облучают эту планету. Под этими титанами следующий уровень, ниже еще один, и так далее. Дошли до Петербурга, к примеру, и посадили двадцать костыгиных. Поверьте, эффект тоже будет не слабый. А если обрушить весь бизнес-каркас, то так можно вернуться к монастырскому хозяйству. Будет тогда понятно и богоугодно. Вот под конец СССР мы уже утюга не могли сделать. Потому что главное было – лишь бы чего не сделать, и не делали. Возвращаясь к силовикам: в целом сегодня в стране экономического порядка намного больше.

- Больше в чем?

– Я искренне считал, что с нашей таможенной «Одессой-мамой» справиться нельзя. Навели порядок. Чудо. Про «обнал» думал так же. Посмотрите на свои же новости. Мы же помним, что если парень гонит 120 км по Невскому, значит, джигит. А можно и по-другому – покушается на убийство петербуржцев. Все зависит от нашего восприятия. Для себя я вывел парадигму: свобода – это двойная сплошная, нарисованная нами самими и перерисовываемая постоянно нами же.

- Следующая ступень либерализации?

– Сегодня в Петербурге только десять человек выпущены под залог. Десять.

- Следующая?

– Языковая трансформация. Не колония строгого режима, а три года строгой медитации. Для думающего человека, как у монахов. Если реальнее, то за последние годы число отбывающих наказание в колониях снизилось с миллиона до шестисот тысяч. Четыреста тысяч человек. Представляете, какая это производственная сила? Не понимаю, почему министр юстиции Коновалов не говорит об этом громко. За такое ему орден положен.

- Как в анекдоте: и ничего не смущает?

– Вектор общественного сознания. Вот наши Кресты стояли 150 лет. Там людей расстреливали, и не только упырей. Теперь там пусто. Но построили в такой же архитектуре, называется СИЗО №1, а народ сразу вернул старое – «новые Кресты». Как удачно мы вползли в прошлое. Пока у меня было время, я детям перечитал русские сказки.

- Они страшные. Там порой жгут детей в печи.

– Это вопрос метафор. Можно сказать «сожрали», можно – переродился. Там главный герой постоянно сталкивается с каким-то бредом. То его братья в колодец скинут… Он вылезает, и это вдохновляет.

Беседовал Евгений Вышенков,

"Фонтанка.ру"