ПоделитьсяМузыкант Макаревич выступил в Петербурге в не очень привычном амплуа: он прочёл лекцию. Правда, её тема не была чужда артисту, который с детства рисовал, получил профессию архитектора и даже успел немного поработать по специальности. В библиотеке имени Маяковского в рамках проекта "Открытая лекция", который приняла у себя питерская "Открытая библиотека", Андрей Макаревич прочёл лекцию о красоте.
ПоделитьсяКогда лекция уже закончилась, вышел один из организаторов "Открытой библиотеки" Николай Солодовников и попросил прощения у всех, кто не смог попасть в зал.
– Это было сделано из-за мер безопасности, – объяснил он. – Если бы мы этого не сделали, лекция вообще бы не состоялась.
Таких, кто в библиотеку просто не поместился, набралось, наверное, на несколько залов. За полчаса до начала у входа уже была давка. Удивляло в ней только благодушие придавленных.
"Такого я не помню с тех пор, как в 80-е годы ездил в Купчино на 74-м автобусе", – тяжело дыша, шутил бородатый дядечка с незнакомкой, приплюснутой к его пальто.
"Да-да, такой был львовский автобус", – радостно подхватывала женщина.
"Ой! Если я сейчас подожму ноги, то так и останусь висеть", – жаловалась девушка.
Кто-то, промокнув под дождём и отчаявшись пройти внутрь, побежал смотреть трансляцию в Интернете. Но многие до конца не теряли надежду пройти. Потом двери библиотеки закрылись. Внутри оказались не только счастливцы, попавшие в зал, но и те, кому удалось устроиться в фойе слушать трансляцию.
Общественное согласие
Читать эту лекцию, организованную "Открытой Россией", Макаревич должен был в Новосибирске. Но там её вдруг отменили. Точно так же внезапно и так же труднообъяснимо, как отменяют в последнее время его концерты. Сибиряки назвали такую причину: "в связи с желанием сохранить общественное согласие в сложной современной общественно-политической обстановке". До этого отмены концертов объясняли "низкой продажей билетов". Некоторые верили.
И тогда идею подхватила библиотека имени Маяковского. Многие ждали, что и у нас в последний момент что-нибудь да произойдёт. Тем более что депутат Милонов, конечно, и тут попытался поучаствовать, чтобы не допустить выступления. А в прессе появилась информация об угрозах, которые поступали директору библиотеки имени Маяковского, если она пустит к себе опального артиста. Напомним, что перед нашими патриотичными соотечественниками Макаревич провинился тем, что дал концерт для детей беженцев на Украине.
Но лекция в Петербурге состоялась. И за это Николай Солодовников поблагодарил лично – он повторил это несколько раз – вице-губернатора Петербурга Василия Кичеджи. Теперь уже – бывшего вице-губернатора (утром 28 октября он ушёл в отставку).
– Я не могу раскрывать, с чем мы столкнулись, – сказал Николай позже "Фонтанке". – Но поверьте, это было серьёзно. Могу только повторить, что без вмешательства Василия Николаевича лекция точно не состоялась бы.
В Петербурге стало очевидно, в какой мере Андрей Макаревич опасен для "общественного согласия". Даже те, кто так и не попал на лекцию, расходились без эксцессов. И, конечно, стало ясно, до чего же скверно, наверное, продавались билеты на музыканта, который даже на лекцию собирает аншлаг.
– Я очень рад, что это происходит в Питере, – грустно начал Макаревич. – И тем, что такое количество слушателей вызвано интересом к предмету, а не тем, что сейчас происходит.
Предметом его выступления была красота. "Что такое красота" называлась лекция.
Тициан и коврик с лебедями
Когда Макаревич готовился к лекции, он полазал по словарям. Это он сам рассказал. И с удивлением обнаружил, что во многих нет толкования слова "красота". Или есть, но "десятое, специально".
– Самое смешное – в Большом энциклопедическом словаре, – стал он цитировать. – Оказывается, красота – это квантовое число, характеризующее адроны, сохраняется в сильном электромагнитном воздействии и не сохраняется в слабом. То есть это какое-то десятое, специальное значение слова "красота". А вот общепринятого – нет.
Видимо, оттого, что понятие считается субъективным. Но есть, получалось у Макаревича, красота и абсолютная – которую вряд ли кто станет отрицать.
– Я не видел некрасивой природы, – делился он. – Я не знаю ни одного живого существа, которое не было бы красиво.
Воспринимать красоту ребёнок учится лет с полутора и до пяти. У мамы с папой. Если, конечно, ему с родителями в этом смысле повезло. До двенадцати ещё что-то можно наверстать. Потом – всё: "дверцы закрыты, файлы заполнены, и ничего уже невозможно исправить". Ребёнок может на всю жизнь впитать красоту Тициана – или "коврика с лебедями".
– Мне страшно повезло, – продолжал Макаревич. – Мой отец был замечательным художником. Он не реализовался как художник, он был архитектором, но прекрасно рисовал. Мы жили в одной комнате, и я там спал, а он – рисовал. И знакомил меня с искусством очень ненавязчиво. Он брал кисточку и просил меня что-то закрасить. Тогда мне казалось, что я ему помогаю. Теперь я знаю, что он вводил меня в профессию. Отец не мог провести некрасивую линию. Какой-то ангел мешал ему сделать некрасивую вещь.
Как именно родители должны учить ребёнка красоте – этого Макаревич слушателям не рассказал. Его после лекции спрашивали, но стопроцентного рецепта так и не прозвучало. Вот есть, рассказал он, понятие "золотого сечения" – открытое ещё Евклидом соотношение величин 1:1,618. Но это – никак не "инструкция" к красоте.
– Если взять любое произведение искусства, там можно найти огромное количество "золотых сечений", – говорил Макаревич. – Но я не думаю, что художники специально вычисляли. К тому же обратного эффекта не существует: на любой картине можно объяснить, почему она хороша. Но пользуясь такой же инструкцией, красоту не создашь.
Андрей Макаревич окончил Московский архитектурный институт и несколько лет работал по специальности. Но победила музыка, которой с ним тоже начинал заниматься отец.
Бах на паузе
В музыке, сказал Макаревич, которая тоже "напрямую связана с понятием "красота", разобраться труднее, чем в живописи. Потому что "картина все-таки конкретна, а музыка абстрактна, это просто звуки".
Музыка казалась загадкой Дмитрию Кабалевскому, который приходил в школу, где учился Андрей Макаревич. Композитор признавался ученикам, что не понимает, почему даже дети, которых никогда не учили нотной грамоте, понимают, что вот эта музыка – весёлая, а эта – грустная. А Макаревич, как он рассказал, однажды вдруг это понял: мы чувствуем музыку – как чувствуем смысл человеческой речи, когда не можем расслышать отдельные слова.
– Речь – это музыка, наполненная информацией, – говорил Макаревич. – Мы разговариваем мелодиями. Если человеку весело – он говорит большими терциями и квартами. Если грустно – говорит малыми терциями.
Когда-то настоящая музыка была искусством элитарным. Баха слышали от силы полторы тысячи человек.
– Каждый концерт был уникальным, – говорил Макаревич. – И люди понимали, что следующий будет уже немножко отличаться. А вот этот уйдет в вечность.
Прошли столетия – музыку уже можно было послушать по радио. Потом её уже можно было записать и послушать, когда захочется. Это сделало красоту доступной. Потом стало можно перемотать или нажать на паузу – и дослушать потом. А ещё под музыку уже можно было есть и выпивать. И это в какой-то степени, считает Макаревич, обесценило музыку.
"Искусство – это не что, а как"
Сначала были Тициан и Боттичелли. Тогда художники считали себя ремесленниками, обслуживали богатых и продавали картины на площадях.
– Но вот это ремесленничество в сочетании с невероятным мастерством мы и называем красотой, считаем искусством, – сказал музыкант.
Потом появился "Чёрный квадрат". Андрей Макаревич признался, что сам не очень любит то, что называют современным искусством. Хотя не делит искусство на современное и несовременное. Оно или искусство – или нет.
– У меня нет ответа, что случилось с человечеством, – рассуждал он. – Но, может быть, живопись накопила такой багаж мастерства, что кто-то очень рациональный понял: надо что-то ломать. Это совпало с революциями, возникли авангардные течения.
Вот, например, Казимир Малевич, продолжал музыкант, "в молодые годы был пейзажистом". А потом придумал "Чёрный квадрат".
– Именно придумал, потому что рисовать тут нечего, – добавлял Макаревич-художник. – Он их, кстати, нарисовал 13 штук. С коммерцией у него всё было в порядке.
Так стало важным, продолжал Макаревич, не то, "как ты нарисовал", а то, "что ты имел в виду".
– Но искусство – это не "что", – объяснял артист. – "Что" – это телефонный справочник. А искусство – это "как".
Закончил свою лекцию Макаревич притчей. Сказал, что прочёл её в книге Владимира Краковского "День творения". Жили-были, рассказал Макаревич, две сестры-близняшки. И всё у них было одинаковое: лица, волосы, голоса, фигуры. Только одна была красивая, а вторая – нет. И люди, которые умели видеть красоту, различали сестёр.
Я не пряник
Полчаса длилась лекция – и потом столько же времени Андрей Макаревич отвечал на вопросы. Право задать первый вопрос было у Новосибирска, потому что его жителей лишили "живой" лекции, и теперь они смотрели её трансляцию в Интернете. Его спросили: когда, где, как вас потрясла красота?
– Хороший вопрос, – улыбнулся Макаревич. – Когда это происходит, я не ставлю себе метку. Я не настолько самовлюблённый идиот.
Очень сильно поразила его нетронутая природа Новой Зеландии, где олени гуляют по лугам – как у нас бездомные собаки по улицам (а собак Макаревич, как известно, любит). Отвечая на другой вопрос, он говорил о подводном мире, который "лучше сохранился – его меньше изгадили". Третий слушатель спросил, есть ли в самом музыканте внутренняя красота.
– "Красоты у него было немного – граммов 70-75", – с усмешкой почти пропел Макаревич. – Я никогда не ставил себе задачу понравиться всему человечеству, я не пряник.
Потом он ещё рассказывал, что его потрясли Шанхай ("Это XXI век!"), стадион в Казани и "Сочинская эта штука – когда не на фотографии, а живьём". Но самое красивое, что нашёл для себя Макаревич ("Я никому ничего не навязываю"), это Боттичелли, Модильяни, Андрей Рублёв – и "здание Биржи у вас на стрелке".
Про Петербург его спросил депутат Максим Резник. Он зачем-то сразу представился депутатом, а потом извинился за это слово: использовал его, сказал, потому что надо же как-то представиться. Макаревич заулыбался. Резник поблагодарил его: "Спасибо, что вы есть". И спросил, какое место в Петербурге у него любимое.
– Я боюсь показаться банальным, – улыбнулся Макаревич. – Когда-то меня отец привозил в Ленинград. У вас тогда только сделали эти жёлтые ртутные лампы, а отец занимался светом. И вот эта "першпектива" Невского от площади Восстания – что-то в этом было декадентское, "достоевское", очень трогательное.
Заканчивая лекцию о красоте, Андрей Макаревич поделился неосуществимой, как он сказал, мечтой. Правда, совсем неосуществимой он считает её из-за разных часовых поясов, но и этот момент, по его мнению, можно как-то продумать.
– Лучше всего это сделать под Новый год, – и у него голос стал почти новогодним. – Хотелось бы, чтобы всё человечество налило себе рюмочку. Того, что любит. И подумало о хорошем. И я уверен, что мир вздрогнет – и повернётся к лучшему.
Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
