ПоделитьсяПрошедшие одно за другим присуждения «Супернацбеста» (в Москве, 29 мая) и «Нацбеста-2011» (в Петербурге, 5 июня) выявили любопытную тенденцию, которую, в отличие от провозглашенной постмодернистами смерти автора, следовало бы назвать смертью произведения. Внезапно выяснилось, что не столь уж важно, что именно написано, как написано и про что, – а важно, кем.
Причем личность автора, предполагающая чуть ли не обязательный успех каждого его текста (независимо от качества самого текста), должна быть не просто широко известной, то есть медийной – устало общество уже от этой медийности, – а непременно загадочной и своею загадочностью волнующей. То есть романтической. Да и ситуация, в которой личность автора важнее, чем качество текста, в первый и в последний раз сложилась без малого двести лет назад – в эпоху романтизма (сначала немецкого, потом французского, английского, польского и, наконец, русского).
Доказывая правомерность победы Захара Прилепина на «Супернацбесте», обозреватель «Афиши» Лев Данилкин назвал прилепинскую литературную карьеру самой успешной за всё десятилетие – и это, разумеется, так, – хотя, на мой взгляд, подобное суждение выдает следствие за причину. Успешная карьера Прилепина - это следствие, а причина прилепинского успеха кроется в том, что нижегородскому омоновцу с двумя высшими образованиями и лимоновцу с тремя детьми (четвертый на подходе), примерному семьянину с безошибочно опознаваемыми повадками редкого ходока, чуть ли не родственнику «серого кардинала» Кремля, да и просто брутальному мену с кинематографической внешностью Вин Дизеля, удалось заинтересовать и, более того, взволновать читающую публику. В его случае всё это сочетается с несомненным литературным дарованием, что и вообще-то желательно, хотя в нынешнюю эпоху «нового романтизма» далеко не обязательно.
Выступая на петербургской церемонии, я указал на то, что романтическая фишка в той или иной мере присуща каждому из финалистов «Нацбеста-2011».
И Андрею Рубанову – этакому постсоветскому графу Монте-Кристо, отсидевшему несколько лет за экономическое преступление и теперь успешно мстящему тем, кто его посадил (да и не только им), и на страницах своих книг, и самим фактом выхода этих книг. И лауреату Букеровской премии позапрошлого года Михаилу Елизарову – не только прозаику, но и певцу, но и коллекционеру (и метателю) холодного оружия, но и двухметровому красавцу с внешностью совсем другого графа – Дракулы. И всё еще юному Сергею Шаргунову – сыну священника, зятю чиновника, мужу (до недавнего времени) сенсационно и скандально известной писательницы, члену «тройки» партия «Справедливая Россия» на прошлых выборах, которому предлагали миллионы долларов отступного за «добровольный» выход из тройки и угрожали физической расправой в случае невыхода. И Павлу Пепперштейну, у которого Пепперштейн - это псевдоним, а настоящая фамилия у него русская, причем по-настоящему русская (Пивоваров), – согласитесь, что в литературе, да и не только в ней, куда чаще бывает наоборот. И таинственному – вдвойне и втройне таинственному – Фиглю-Миглю, который в итоге едва не одержал победу. И даже Дмитрию Быкову (который в конце концов и стал лауреатом премии) – во-первых, потому что есть такое понятие, как романтическая ирония, и, во-вторых, потому что именно романтики открыли миру Шекспира, а ведь среди шекспировских персонажей был враль, балагур и обжора Джон Фальстаф. Шекспировская фишка присуща и председательнице жюри – блестяще выступившей на церемонии (пусть и не слишком удачно разрешившей сложившуюся по итогам голосования коллизию) Ксении Собчак: я уже писал несколько лет назад о том, что она - современный Гамлет, себе во спасение притворяющийся безумцем перед предполагаемыми убийцами собственного отца.
Победа досталась Диме Бегемотову (как ласково именуют его в кулуарах) отнюдь не малой кровью. За него проголосовали рэпер Иван Алексеев и прошлогодний лауреат «Нацбеста» Эдуард Кочергин. Первый – откровенная и по уму, и по статусу демшиза, а второй, умнейший человек, обескураженно признался мне позднее, что едва ли не впервые в жизни дал развести себя как простого лоха. Два голоса получил и Фигль-Мигль, а по одному – Шаргунов и Елизаров. Гипотетический голос ведущего Артемия Троицкого достался бы Пепперштейну, а голос Ксении Собчак – Елизарову. Однако, выбирая между Фиглем-Миглем и Быковым (а лишь такой выбор был ей предоставлен регламентом), Ксения с извинениями выбрала автора трилогии «Бла-бла-бла» («Оправдание», «Орфография», «Остромов»), последняя часть которой и стала книгой-лауреатом к великой радости примерно пяти человек из примерно двухсот в зале – и к великому возмущению всех остальных, болевших в основном за Фигля-Мигля и Елизарова.
Дмитрий Быков стал не то чтобы проклятием, но неприятной хронической болезнью (кто-нибудь непременно скажет: дурной болезнью) премии «Национальный бестселлер». Буквально сразу же. Еще в 2001 году выяснилось, что в целом хорошо придуманной и тщательно продуманной премии не сделана прививка именно против Быкова – то есть против ежегодного многосотстраничного словесного блуда и флуда, представляющего собой (особенно начиная где-то с 2003 года) совершенно бездарный и безуханный fake, не нравящегося даже собственным поклонникам (голосующим не за прозу Быкова, а за самого Быкова) и становящегося год от году всё хуже и хуже. Ларс фон Триер наверняка предложил бы провозгласить премию byкovfrei, но народ наверняка не поймет…
«Оправдание», «Орфография», «Эвакуатор» и «Ж/Д» попадали в шорт-лист премии, а «Пастернак» ее даже выиграл (но тогда проголосовали не за Диму Бегемотова, а за его героя), но вот предпоследняя быковская словесная куча – роман «Списанные» – голосов большого жюри не набрала вовсе. А уж масонско(!)-мистически(!)-петербургская(!) поделка «Остромов», казалось бы, и вовсе не имела никаких шансов. Кабы не присущая всей этой истории романтическая ирония самого, впрочем, низменного пошиба.
Еще несколько лет назад мы обратились к Дмитрию Быкову с сакраментальным вопросом: «Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?» А когда он сделал вид, будто не расслышал, повторили тот же вопрос еще раз, громче и, надо сказать, грубее. Что ж, Быков перестал к нам приезжать, но не перестал участвовать в ежегодном конкурсе. И рассуждает уже сейчас со всегдашним своим бесстыдством: премия, мол, хорошая, вот только оргкомитет у нее плохой (во главе с Топоровым, «хорошую премию» и придумавшим).
Во всей этой крайне неприятной истории есть и положительная сторона. Вернее, даже две с половиной. Во-первых, премия лишний раз доказала собственную честность и прозрачность: горе-роман «Остромов» одержал очевидную победу не только над здравым смыслом, но и над оргкомитетом премии. У нас было множество причин не принять «Остромова» на конкурс или по результатам выявленного в работе жюри кумовства в пользу Быкова снять его с дистанции. У нас, как всегда, имелась возможность «поработать» с членами малого жюри – и, тоже как всегда, мы погнушались ею воспользоваться. Наконец, прямо сейчас мы можем опротестовать победу «Остромова» как книги, написанной, предположительно, с использованием «негритянского» труда, причем не менее чем на 50% («негра» зовут Максим Чертанов, ему в авторском предуведомлении вынесена особая благодарность). Однако ничего этого мы не сделали, не делаем и делать не будем: мы принимаем столь не нравящийся нам результат. Пусть, как вы видите, принимаем и не безропотно.
Как говорил в бытность свою председателем Совета министров Молотов: всем хороши свободные выборы, вот только никогда заранее не угадаешь конечного результата.
Второй положительный аспект – безусловная моральная победа таинственного Фигля-Мигля. Победа особенно очевидная по сравнению с вымученным трусливо-дистанционным триумфом Димы Бегемотова. Прозу Фигля-Мигля теперь будут широко (ну, сравнительно широко) читать, а прозу Дмитрия Быкова как никто не читал, так и впредь не будет, потому что читать ее невозможно.
И, наконец, половинный аспект – и положительный, и отрицательный. Присудив премию-2011 ее лауреату-2006, мы нарушили общее для всех новых литературных премий неписаное правило: больше одной курочки в одни руки не давать. Никто еще не получал дважды ни «Русского Букера» (в отличие от английского), ни «Большой книги», ни даже каких-нибудь «Повестей Белкина». Но теперь прецедент создан – и развитие наверняка воспоследует. В очереди уже стоит кто? Попробуйте догадаться с одного раза!
Виктор Топоров,
«Фонтанка.ру»
