ПоделитьсяБывший музыкант «Аквариума», специалист по барокко и основатель фестиваля EarlyMusic Андрей Решетин в 59 лет записался в добровольцы. Это его способ служить в ситуации, когда служить со скрипкой в руках уже не дают.
— Андрей Юрьевич, вы правда собрались добровольцем?
— Да.
— Как же так? Вы же скрипач, музыкант, вы же делаете уникальный фестиваль исторического исполнительства — Earlymusic...
— Если вы заметили, комитет по культуре не дал ни копейки денег фестивалю, уничтожив весь мой труд. А так как в основе моего труда — служение, я иду туда, где надо служить. Я иду служить. Если очень коротко.
— Но вы же — про служение искусству!
— Я про служение Отечеству моему. Если невозможно искусством, то надо таким образом.
Андрей Решетин учился в Ленинградской консерватории, куда пошел по окончании музыкальной школы-десятилетки при ней, в детстве переехав в город из Павлодара, где родился в 1963 году. В годы учебы познакомился с философом и художником Борисом Аксельродом, который открыл для него музыку барокко, ставшую на долгие годы любовью музыканта. Несколько лет Решетин играл в составе группы «Аквариум», а также в «БГ-бэнде», откуда ушел в 1992-м: между роком и барокко выбрал старинную музыку и ансамбль Musica Petropolitana, который специализировался на историческом, аутентичном исполнительстве, прежде всего — музыки XVIII века, звучавшей при российском дворе. В 1983 году снялся в «Скорбном бесчувствии» Сокурова, а в 1988-м — с музыкальным менеджером Марком де Мони и директором Британского совета тех лет Элизабет Уайт основал фестиваль барочной музыки Earlymusic, на который съезжались ведущие мастера исторического исполнительства из европейских стран. Зарубежные артисты и российские музыканты, интересующиеся эпохой, выступали в концертных залах Петербурга и давали мастер-классы молодым профессиональным музыкантам, перенимавшим принципы звукоизвлечения и нюансировки, утраченные и заново почерпнутые специалистами в научных трактатах.
— А кто же будет нести барочную музыку, сохранит это искусство, которое мы утратили, забыли и узнали только благодаря вашему фестивалю, воскресившему композиторские имена?
— Комитет не дал денег на фестиваль весной, но пообещал, что обязательно даст к осени. Он фактически закрыл фестиваль, закрыл мне все возможности что-либо делать. По весне говорили: «Сейчас не даем просто, ну прости, не даем — но по осени даем». Но не дал денег на фестиваль. Надо, значит, что-то другое делать. Люди культуры на самом деле всегда так поступали — в XVII, XVIII веке — они просто шли служить. Служение — главное.
В комитете по культуре подтвердили, что получали заявку фестиваля на финансирование, но отклонили по юридическим причинам. Если подробно, вердикт был таким: «Форма заявки не соответствует распоряжению комитета, не соответствует направление затрат, превышен предельный объем финансового обеспечения п. 2 на 0,4%, п. 3 на 3,9% от объема затрат, подлежащих финансовому обеспечению за счет субсидий СОНКО на проведение мероприятий в области культуры и искусства в 2022 году, представлен не полный пакет документов». При этом в декабре прошлого года Earlymusic получил субсидию в 4 млн.
— Пишут, что вам пришлось из-за необходимости самому финансировать фестиваль в большие долги влезать и даже свою квартиру заложить, это действительно так?
— Да. Мои потребительские кредиты позволили воспитать барочный балет, если не лучший, то один из лучших в мире. Квартиру мою закладывали с Марком [де Мони], когда ставили «Бориса Годунова» Маттезона, в 2007, потом выкупили. Первую русскую оперу «Цефал и Прокрис» сделал полностью в долг. Долгов много, это факт. Но если бы сегодня всё пришлось повторить — не задумываясь, влез бы в них снова. Это не беда. Результат того стоил.
— Я не представляю, чтобы ваши руки взяли автомат.
— Ну, про это можно забыть.
— Как — забыть?
— В принципе, чем я всегда занимался? Российской историей XVIII века. И попыткой как-то восстановить ее в памяти, чтобы она в нашу память возвращалась. Но так как я этим занимался не как чем-то абстрактным, а как чем-то очень реальным — я этим жил, я этим и продолжаю заниматься. Когда мы создали ансамбль и назвали его «Солисты Екатерины Великой», это было не просто желание имя подобрать коммерческое — нет, это была определенная точка зрения. Мы будем делать фестиваль в этом году. Я, уходя, всё успеваю подготовить, он уже после моего ухода будет запускаться, он у нас будет в формате андеграунда — просто на сайте мы будем выкладывать огромное количество вещей, которые записали в течение этих 25 лет, в том числе и то, что не было выложено с первых фестивалей.
Мы очень много успели сделать, это будет фестиваль в Интернете, в сети «ВКонтакте» и на сайте Earlymusic. Будет много музыки, неизвестной, будет барочная поэзия и уже ближе к декабрю — барочные балеты. Будут в том числе иностранные артисты, которые к нам приезжали на фестиваль, — мы просто эти старые записи, которых вообще ни у кого нет, из моего архива, оцифровываем и будем выкладывать.
Поделиться— Это правда, что вы уже 19-го уезжаете?
— По идее, во вторник должен был бы отъехать, но человек, который эту группу формирует, не купил еще билеты, поэтому числа точного нет.
— У вас есть опыт военных действий?
— Я выпускник, боец стройбата, поэтому немножко представляю себе, что там, какие-то страшные вещи. Я служил в стройбате.
— А здоровье как?
— Отличное у меня здоровье, я удивительно выносливый. Взрослые сложившиеся дядьки должны там быть и погибать, а не какие-то мальчики из Якутии, Тувы и Чечни. Взрослые, сложившиеся, всё успевшие сделать. Всё в порядке.
— Это — не «в порядке».
— Другого пути нету. Надо делать так, как говорят.
— Говорить-то могут неправильно.
— Я как говорил, так и делаю. Как поступал — так и поступаю. В эту сторону нет возможности поступать, зато в другую есть возможность для поступков.
— У вас же столько знакомых музыкантов в Европе…
— А я не бегу в Европу, я российский человек, это моя родина, и я ей служу. И другого я для себя не мыслю ничего. И фестиваль — это вид моего служения. И ансамбль — это вид моего служения. Это великая беда, что в такой тяжелый момент культуру возглавляют люди, которые думают только о себе, очень мелкие люди. Ну, ничего страшного, такие вещи бывают, они не отменяют никак культуру. Главное, что на том месте, где в сердце страх, должна быть сила духа. Эта сила духа — и есть время культуры. Потому что культура — это не музыка, не игра на скрипке. Культура — это то, как формируется человек. И важнейшей частью этого должна быть отвага, доблесть — помимо искусства, искусности, изысканных мыслей, чувств. Это часть человека. И в этом отношении — всё в порядке, я в сфере культуры, я занимаюсь тем, чем надо: формированием человека, самого себя. И это обязательно проявит себя.
Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»
