«Мне сказали, что очень легко из свидетеля стать обвиняемым». Горожанко — о том, что происходило в суде над Навальным

Петербургский активист Фёдор Горожанко, которого бывшие соратники обвинили в предательстве, накануне выступил свидетелем в суде по делу против Алексея Навального. Вместо показаний, на которые рассчитывало обвинение, он заявил, что дело абсурдно, а также, что следователи оказывали на него давление. Вечером 21 февраля Горожанко рассказал «Фонтанке» о том, что происходило с ним в Покровской колонии, где проходит суд, и до этого.

— Ещё до суда ты давал показания по делу против Алексея Навального, которого сейчас обвиняют в мошенничестве при сборе донатов. На этих допросах на тебя оказывали давление? Ты ходил на них с адвокатом?

— Когда меня вызвали к следователю, я написал Жданову (Иван Жданов, директор Фонда борьбы с коррупцией c 2018 года, признанного в России НКО-иноагентом и запрещенной экстремистской организацией), спросил, что делать. Он сказал: «Ты сам это заслужил», и всё такое. И я выбрал тактику сходить и уныло что-нибудь рассказать. Все мои показания несмертельные. Мне задавали тупые вопросы: «Был ли фонд расположен в офисном здании?» Ну да, был. Я три раза туда ходил, суммарно потратил 20 часов. Видимо, они считали что-то из этих слов необходимым для их версии. Я не знаю, как они будут это трактовать в конце суда.

На допросах сидел следователь, оценку свою вставлял постоянно, говорил: «Вы все предатели». Я, конечно, ходил на эти допросы, но это каждый раз был стресс — не понимаешь, о чем с ним говорить, о чем не говорить, что его может разозлить, а что нет. Он постоянно меня пытался вывести на что-то: якобы я что-то умалчиваю, что у меня должно быть много информации, а я такой-сякой ничего не раскрываю. А на первый допрос пришел какой-то мужик на меня посмотреть, то ли из ФСБ, то ли не знаю кто. Такого вообще не должно быть по процедуре. Мужик смотрел на меня, какие-то комментарии вставлял, а потом уехал. Допрос длился 8 часов в самый жаркий летний день, мне даже воды не дали.

Я ответил на все вопросы. Следователь отправил ответы куда-то в Москву. А ему прислали всё обратно — какая-то работа над ошибками, заставляют исправлять.

— Следователь объяснял, в чем ошибки?

— Какие-то факты им не нравились. Я говорил, что это с моих слов записано, как вы можете это исправлять. Или, например, я упоминаю кого-то, а он вставляет с моих слов полные ФИО. Я говорю, что я не знаю этих людей по имени и отчеству, я их просто по имени знаю. А он: «Начальство так сказало, будем так делать». На фоне того, что сама структура, которая меня накануне обвинила в сливах, меня не поддерживала, я видел, что происходит с бывшими сотрудниками, какое на них идёт давление, следователь наглый, матерится, я чувствовал себя некомфортно.

— Допросы были сразу после того, как тебя обвинили в сливе базы сторонников?

— Да, фильм про меня вышел в конце мая, а 14 июня мне позвонил следователь. Он сам приехал в Петербург. В сентябре он меня вызвал в Москву. Ещё раз в ноябре петербургский следователь по его поручению дополнительно опрашивал.

— Перед судом он снова пригласил на беседу?

— Да, мне позвонили, сказали, что суд начинается. Должно было быть 15 февраля первое заседание. Следователь сказал, что я вызван на первое заседание, а за день до этого надо было заехать к нему заранее, чтобы он сказал, что говорить. Я был в шоке, потому что мне буквально за два дня это сообщили. Я говорил: «А вы уверены, что в первый день с утра будут свидетелей допрашивать?» Он отвечал: «Там всё устроено и обговорено». Но потом накануне написал: «У нас несрастушки, сообщу позже». Примерно такими словами. Позже написал, что суд перенесли.

— Что он именно просил подтвердить на суде?

— Фактически то же, что я и подтвердил. Они хотят всё свести на то, что Навальный руководил фондом, был исполнительным директором. Хотя на самом деле Рубанов был директором, а Навальный... он был такой идеолог или консультант, он не вмешивался ни в какое управление. Но им нужно для дела показать, что Навальный всем руководил и имел влияние, чтобы мошенничество совершить. Следователь напирал на эту часть. Плюс на то, чтобы показать, что фонд и штабы это по сути одно и то же. Как они записали в своём обвинительном, так я и должен был рассказать. Но я не рассказал, как они хотели.

Мне не дали сказать ничего в свободной форме, сразу начали вопросы задавать. И на самом деле прокурор в итоге своими вопросами узнала у меня почти те же сведения, что они хотели услышать.

— Каким образом тебя запугивали?

— Они мне говорили, что легко стать из свидетеля обвиняемым, тем более что в деле обвиняется группа, а я занимался рассылками с призывом идти на митинги и призывом донатить, то есть это экстремизм и мошенничество. Просили говорить, как они просят, с Навальным не разговаривать, на суд ехать с ними. Составили некую картину, как они видят, как это должно быть, и дали несколько намёков, что будет, если это не состоится. Паяльником в меня не тыкали, но всё равно довольно неприятно.

— Как ты принял решение нарушить этот уговор?

— Я понял, что они будут меня юзать безостановочно. При том, что я был готов сказать эти показания и так, они, эти показания, довольно беззубые. Единственное, что они за меня додумали, — это про Руслана Шаввединова, что он якобы носил сумки наличных денег. Я тогда на допросе так задолбался, что готов был уже что угодно подписать, лишь бы уйти. Они сказали, что поедешь, расскажешь и молодец. В итоге я приезжаю, а меня запихивают в компанию этих *** — Серуканова, Ремесло и меня третьим (Илья Ремесло — юрист и блогер, критикующий оппозицию, Виталий Серуканов — юрист и бывший участник команды Навального, ведущий на RT. — Прим. ред.). Я охренел: какого черта со мной в эти игры играют? Я провёл целый день в этой колонии, ужасный антураж. Смотрю на Навального, который там еле держится, видно, что человеку тяжело. Я понял, что не нужно участвовать в этом спектакле.

— То есть это было спонтанное решение?

— Ну как спонтанное… Когда я сидел в комнате свидетелей, я уже понял, что я скажу так. Я начал с того, что стал говорить, что это все показуха и фарс. После этого меня уже начали перебивать, а прокурор топорно на меня смотрела, будто говорила: «Какого черта ты выбиваешься из плана?» Видимо, ей сказали, что я буду говорить так, как им удобно. Я тогда понял, что, уже какая разница, буду говорить как есть. И не жалею об этом. Те факты, которые я озвучивал про следователей, они у меня все зафиксированы, это не просто голые слова. Но я понимаю, что сегодня я из колонии вышел, а завтра, может быть, уже и не выйду. Они ведь в Москве все сидят, а в колонии другое ведомство всем заправляет.

— Как отреагировали твои бывшие коллеги на твоё выступление и сам Навальный?

— Навальный вообще, когда меня увидел, нормально ко мне отнёсся. Мне кажется, он скептически относится к тому, что меня обвиняют в сливе базы. Он, когда меня увидел, сказал: «Да, Федь, тебя в такой компании привели, отсядь от них». Бывшие коллеги писали, видел, что хорошие слова, но ещё не успел прочитать.

— Где ты живёшь там и как в итоге добирался?

— Пока нигде, я должен был уехать сегодня. Здесь есть какие-то придорожные мотели. Из Петербурга приехал в Москву сам. Из Москвы меня привезли приставы. Я пришёл в главное здание приставов по Москве, замглавы приставов посадил нас с Серукановым в машину.

— А Ремесло и Серуканов как реагировали на твои слова?

— Мы не виделись после. А до этого они думали, что я с ними. Ремесло ещё всякие шуточки отшучивал.

«Я сейчас этого Навального... заставлю его понервничать. Знаешь, что скажу? Я его там буду называть «тот самый гражданин». Как Путин. Вот у него бомбанёт. Заучивал слова, которые он хочет сказать, репетировал. Ремесло в итоге не успел выступить — суд посередине моего допроса внезапно перенесли».

Ксения Клочкова, «Фонтанка.ру»

P.S. На второй день Горожанко не пришёл в суд. «Фонтанке» он заявил, что опасается за свою жизнь.

К. К.