Жизнь, смерть и любовь Кати Иванцовой. О чем молчит мраморный реквием на Киновеевском кладбище

Авторская версия расследования Татьяны Востроиловой о таинственном памятнике на Киновеевском кладбище.

Случайная и дикая смерть прервала жизнь 26-летней работницы советского завода Кати Иванцовой. Её возлюбленный-архитектор доказал Смерти, что их Любовь была настоящей. Так в Петербурге родилась каменная городская легенда.

_{Есть в центре Петербурга известный всем горожанам и туристам Катькин садик. В центре него — «Катькин памятник». Его в знак уважения и преклонения поставил императрице Екатерине Второй правнук Александр. Но это не единственный памятник Кате в Петербурге. Другой знают только краеведы, несчастные влюблённые и верящие в мистику петербуржцы. Он стоит на Киновеевском кладбище в память всем павшим от темных сил. А вот кто воздвиг этот памятник трагической любви, больше 50 лет было домыслами и легендами.}

Утром 14 октября 2020 года на почту «Фонтанки», как обычно, пришел релиз от полицейского главка. Открывая письмо, я тогда не знала, что это начало дороги к правде длиною в год. Фабула релиза была проста: на Киновеевском кладбище в Невском районе какой-то злодей разбил урну с прахом в колумбарии. О таком погосте я слышала в первый раз и пошла «гуглить». Первая же ссылка рассказывала о необычном надгробии, которое уже больше 50 лет привлекает к себе внимание всех мимо проходящих.

Снятая со всех ракурсов блогерами пара завораживала даже через экран. Он — почти греческий атлет с неправильными формами — держит на руках девушку. Она мертва и одета в саван. Над её головой выступ, заслоняющий от ветра и, видимо, уже не касающихся её земных бед. Он смотрит вперед, туда, где будет долго её помнить.

Она — Екатерина Иванцова. Родилась в 1940 году, умерла в 1966-м. Под датами эпитафия «Живые и мертвые неразделимы. Памяти светлой жизни и мученической смерти Кати Иванцовой. Посвящается павшим в борьбе с темными силами». Слова «темными силами» — выделены черным. Это то, что видят все, обойдя памятник. А внизу под фигурами, спрятанная под пластиковыми цветами и гипсовым ангелом, другие слова: «Друг мой, не все проходит, и без плоти ты даешь мне силы изваять этот реквием. Пусть на пепле нашем цветы взойдут».

_{О памятнике только за последние два десятка лет в интернете написано немало. Простые горожане и краеведы выстраивают стройные домыслы о причинах гибели Екатерины Иванцовой. По одной версии, она была возлюбленной известного скульптора, которую погубила ревнивая жена. По другой — стала жертвой старушки-соседки по коммуналке. По третьей — её и вовсе сгубил страшный вирус.}

Проявив журналистскую смекалку, я нашла текст сюжета петербургского телевидения за 2008 год «Убийство в общежитии», который вышел в рамках цикла к 90-летию уголовного розыска. Сам ролик не сохранился.

«Днем 19 февраля 1966 года в общежитии вагоноремонтного завода, расположенного на проспекте Карла Маркса, была убита гражданка Иванцова Е., 1941 года рождения (здесь ошибка в дате. — Прим. ред.). При осмотре места происшествия сотрудники уголовного розыска, наряду с другими следами рук и иными вещественными доказательствами, на дверной руке комнаты, в которой обнаружили труп, выявили следы пальца руки.

В течение 8 месяцев со следами, изъятыми с места происшествия, сравнивались отпечатки рук около 180 граждан. По подозрению в совершении этого преступления оперативники задержали гражданку Давыдову М., 1936 года рождения. Отпечатки её рук поступили на исследование.

В результате сравнительного исследования было установлено совпадение следа пальца руки, обнаруженного на дверной ручке, с отпечатком следа мизинца правой руки подозреваемой, как по общим, так и по частным признакам строения узоров.

Заключение эксперта явилось значительным доказательством по делу и было использовано для изобличения преступницы. Гражданка Давыдова под давлением доказательств созналась в совершении убийства. По решению суда она была приговорена к длительному сроку лишения свободы и направлена в исправительно-трудовое учреждение».

Сюжет, как выяснилось в ходе расследования, мало отличается от вышеперечисленных легенд. Правды в нем на треть. Но для меня он стал еще большим стимулом выяснить, как простая 26-летняя сотрудница вагоноремонтного завода стала музой для пока еще неизвестного скульптора.

ВаРЗ (вагоноремонтный завод) имел славную историю. Он работал с 1929 года. В 90-е был акционирован. А в 2013 году — признан банкротом, и его имущество ушло с молотка. Но архив предприятия бережно сохранили в ГУП «Горэлектротранс», для которого ВаРЗ почти век поставлял вагоны. Сотрудники архива, получив за полгода россыпь запросов и с десяток звонков, начали оживлять для меня Екатерину Иванцову. Вот её история.

«Мой ангел»

Деревня Рябиновцы Унинского района Кировской области к началу XXI века уже заросла травой и лесом, средь которых теряются развалы изб. Номинально она входит в Сардыкское поселение, в администрации которого рассказывают, что старики умерли, а молодые переехали за лучшей жизнью в райцентр в конце 90-х. Но Иванцовы в тех краях жили с XVIII века. «У меня дед — тоже Иванцов. Это была крепкая крестьянская фамилия», — уверяет замглавы Любовь Останина.

Именно в Рябиновцах в холодном ноябре 1940 года в семье Фёдора Николаевича и Анны Алексеевны Иванцовых родился пятый ребенок — дочь Катя. Отец с тремя классами образования работал в местном совхозе счетоводом, а потом недолго председателем. В 1941 году он ушел на войну. «Ушел в августе и пришел в августе, через четыре года», — вспоминает единственная оставшаяся в живых из детей Иванцовых 69-летняя Лилия.

В войну жили плохо, спасала только корова. Фёдор Николаевич дошел до Берлина. Вернулся в орденах в почти опустевшую деревню. Послевоенная жизнь в Вятке была голодная. Отец поехал искать лучшую жизнь для большой — уже на шесть детей — семьи сначала в Мурманск, а потом в Ленинградскую область. Выписал и жену с малышней. Там же на свет появилась младшая — Лилия. Родители работали в местном совхозе. Старшие после окончания школы переехали в Ленинград.

Катя окончила в 1957 году среднюю школу и устроилась в Рощинском районе продавцом. Проработала два года и уехала к сестре Валентине, которая вышла замуж и жила в отдельной квартире.

В 1961 году, согласно архивным данным ВаРЗа, она была принята на работу кладовщиком с окладом 55 рублей.

Долго с сестрой Катя не прожила. В 1958 году у Валентины родился сын, и стеснять молодую семью Иванцова не хотела. Сначала она сняла комнату в квартире коллеги по ВаРЗу, а в 1963 году переехала в общежитие на проспекте Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский), 48.

Само общежитие было необычным. На первых трех этажах парадной жилые квартиры, а на четвертом трехкомнатную отдали для сотрудниц завода. В каждой комнате жило по три-четыре девушки. Раздельный санузел и общая кухня. Комната № 1, в которой жила Екатерина, была последней по коридору.

Тихая, спокойная, маленькая (ростом 154 сантиметра и с 33-м размером ноги) Иванцова была старше соседок на 3–4 года.

«Мы были пустые, как бутылки. А она все время училась», — вспоминает одна из них, Клавдия Горбачева.

Улыбчивая, дружелюбная, всегда придет на помощь — такой запомнили Иванцову коллеги.

В апреле 1963 года карьера Кати на заводе резко пошла вверх. Сначала её перевели в тележечный цех приемщиком 3 разряда, в ноябре квалификация выросла до приемщика 4 разряда. В сентябре 1964 года она уже работала гальваником-травителем 2 разряда на гальваническом участке. А через три месяца Иванцова уже занимала должность инженера-технолога.

В 1963 году она пошла учиться на заочно-вечернее отделение техникума химической промышленности.

Всего этого, наверное, не было бы, если бы не случайная встреча в трамвае в 1963 году с 39-летним архитектором Генрихом Тимофеевым.

«Они почти каждый день приходили вместе, ходили за продуктами, готовили, он помогал ей с чертежами по учебе», — рассказывает Клавдия Горбачева.

«И Новый год встречали в лесу. И в Ялту он возил её в отпуск. Это была любовь. Генрих называл Катю «мой ангел». А она его — «мой бог», — дополняет рассказ сестра Лилия.

Если подробности о жизни Кати я нашла быстро, то поиски её возлюбленного, о котором я знала только имя — Генрих, затянулись. Коллеги даже шутили, что если снимут кино о моем расследовании, то назовут его «В поисках Генриха». Я знала от соседок Иванцовой, как он выглядит и примерный возраст. Эксперты расходились во мнениях о мастерстве выполненного надгробия (в «Мухе» пренебрежительно бросили на просьбу о помощи: «Самоделка», а в Академии художеств самоотверженно искали всех выпускников за 15 лет после войны с именем Генрих). Мы почти установили происхождение мрамора, из которого изваяли пару. Разгадка же все это время лежала почти рядом — в архиве городского суда Петербурга.

«Мой бог»

«Тимофеев Генрих Павлович, родился 21 августа 1924 года в г. Саратове. Мой отец, Тимофеев Павел Иванович, уроженец Костромы из семьи рабочего ткацкой фабрики, рожд. 1899, пенсионер. Моя мать — Тимофеева Агриппина Семеновна, уроженка г. Саратова из рабочей семьи, рожд. 1904 г, пенсионер», — так описывает свои корни при приеме на работу в легендарный ленинградский государственный проектный институт «Гипроцемент» на должность архитектора сам Тимофеев.

Согласно семейной истории, которую бережно хранит единственный сын Тимофеева Руслан, отец Генриха Павел Иванович в 17 лет по зову души приехал в Петроград и даже участвовал во взятии Зимнего дворца.

«Но не с Дворцовой площади, как показывают в фильмах классиков, а тихо, со стороны Невы, матросы выломали решетку и проникли внутрь цокольного этажа без единого выстрела, в том числе внутри здания. Ни один юнкер при этом не пострадал, разве что морально. Их матросы по-дружески отправили по домам, салаги все же», — рассказывает Руслан Генрихович.

Там, в Петрограде, Павел Иванович заболел брюшным тифом и к революции охладел. Вернулся в Саратов. Работал специалистом по снабжению, так как имел богатый опыт и мог договориться с кем угодно и как угодно. До революции он прошел путь от палехского коробейника до старшего приказчика одного из Елисеевских магазинов, коих было много в разных городах России.

Сам Генрих после окончания школы пошел в саратовский авиационный техникум и начало войны встретил, работая на авиазаводе слесарем-сборщиком.

После войны Тимофеев поступил в Саратовский институт инженеров гражданского строительства на архитектурный факультет, а потом учился заочно во Всесоюзном политехническом институте (Москва). До 1953 года он работал по специальности в Саратове. А в 1953 году в связи с ухудшением самочувствия матери, которая болела бронхиальной астмой, семья переезжает в Ялту. Там Генрих Павлович не только трудится инженером-архитектором и преподает в строительной школе, но и строит дом.

«В Ялте отец выполнял в основном прямые поручения Сергея Фёдоровича Медунова, который был тогда 1-м секретарем Горкома партии. По его поручению он проектировал и руководил строительством ресторана «Сочи» и его художественным оформлением. Ресторан был построен с легкой руки Хрущёва, который недавно вернулся из Америки, был под впечатлением от ресторанов быстрого обслуживания и лично указал местным партийным боссам, где ему надлежит быть. Отец также проектировал стадион «Буревестник» (ныне «Авангард») в Ялте. Кроме того, было бесчисленное количество поручений по поводу разбивки пионерлагерей в районе Артека и Тузлера», — рассказывает Руслан Генрихович.

В 1960 году он переезжает в Ленинград. Город на Неве, скорее всего, был выбран неслучайно.

«В Ялте он сдружился с младшей дочерью царского наместника Крыма Ольгой Васильевной Шалаевой, которая служила сметчицей в одном с ним конструкторском бюро. Её младшая сестра была известной пианисткой до революции, лишилась дара речи* и больше уже никогда не подходила к инструменту, а все её сестры учились в Смольном в институте благородных девиц вместе с царскими дочерями», — вспоминает сын рассказы отца.

_{*Немота пианистки Шалаевой — следствие пережитого шока. Её жениха бравые не то матросы, не то анархисты с красными повязками сбросили в море с пирса с камнем на шее. С тех пор девушка не произнесла ни слова.}

Там же, в Ялте Генрих Тимофеев познакомился с архитектором З. В. Перемиловским, потомственным князем, более известным как автор храма Воздуха в Ялте на холме Дарсан. Он, как и Ольга Васильевна, после сталинских лагерей зарабатывал себе на хлеб в проектной организации, которой руководил Исак Яковлевич Боевский — человек с четырьмя классами образования в кожевенном училище. Такие были времена.

По словам Руслана, и до 50-х годов Генрих несколько раз ездил в Ленинград и всегда туда стремился — больше возможностей и для работы, и для творчества, которым он всегда увлекался: рисовал, лепил.

До встречи с Катей Генрих Павлович был дважды женат. Вторую супругу он из Ялты перевез за собой в Ленинград, но отношения быстро разладились. И к моменту встречи с 23-летней работницей ВаРЗа Тимофеев был в разводе. Но продолжал жить в одной квартире с бывшей женой из-за невозможности разъехаться.

Генриху и Кате, судя по рассказам знавших их людей и родных, никто не был нужен. Они вполне довольствовались обществом друг друга. Для мужчины юная спутница была что Галатея. Он с удовольствием вводил её в свой мир: ходил с ней на выставки, в музеи, в походы. Заступался за Катю перед шумными соседками, которые часто водили в общежитие знакомых и мешали ей учиться. Зачастую его поведение становилось причиной конфликтов между девушками и Катей. Но она всегда отстаивала любимого — своего первого и единственного.

Иванцова познакомила Генриха с родителями. У девушки было мало подруг — сестра Валентина да пара сокурсниц по техникуму. Когда последние её спрашивали, почему они не поженятся, Катя отвечала, что пока им негде жить. Расписаться пара планировала после того, как Иванцова получит диплом весной 1966 года.

19 февраля Генрих ждал Катю, которая должна была подойти к «Гипроцементу». Но она опаздывала, хотя всегда была пунктуальной. Он поехал к общежитию и там узнал, что «его ангела» больше нет.

«Цена человека»

Утром 19 февраля девушки в общежитии ВаРЗа на Карла Маркса собирались на работу. В квартире оставалась только Катя, которая была в учебном отпуске в связи с подготовкой диплома. Когда соседки уходили, она читала в кровати.

Около 12 часов дня одна из девушек вернулась. Её пригласили на день рождения, и она хотела принарядиться. Когда девушка вошла в квартиру, то удивилась тому, что на раковине кухни лежит топор, а по полу разбросаны продукты — овощи, упаковка пельменей и кулёк котлет. Дверь в комнату № 1 была приоткрыта. Девушка распахнула её и увидела человека в крови. Почему-то она решила, что это незнакомый мужчина. И бросилась вон из квартиры с криками. Соседи вызвали милицию. Участковый, который первым был на месте преступления, установил, что убитая — 26-летняя Екатерина Иванцова. Эксперты определили, что девушка получила множественные удары стулом, 14 ударов ножом и не менее 17 ударов топором. Лицо и голова девушки были разбиты. Руки все были в порезах и рубленых ранах.

Нож принадлежал одной из соседок Иванцовой, а топор девушки привезли из другого общежития, где было печное отопление. В основном его использовали для того, чтобы забивать обухом гвозди.

Из комнаты пропал кошелек Иванцовой, в котором был 21 рубль, пальто, валенки и головной платок её соседок. А также две наволочки.

На полу лежали осколки зеркала и книга «Цена человеку» в крови. Её приобщили к вещественным доказательствам.

Преступник не найден

Уголовное дело об убийстве Екатерины Иванцовой поручили для расследования младшему советнику юстиции, следователю прокуратуры Ленинграда Глейхману. В ведомстве он был на хорошем счету. За год до этого поймал вооруженную группу, которая нападала на кассы госучреждений, и раскрыл убийство мужчины, задержав его жену с сестрой. К февралю 1966 года он как раз заканчивал расследование еще одного убийства. И с пылом взялся искать убийцу Иванцовой.

Как вспоминает Клавдия Горбачева, девушек из общежития много раз вызывали на допросы. Их заставили вспомнить всех молодых людей и подруг, которые приходили в гости в квартиру за минувший год. А таких набралось не один десяток. Личная жизнь молодых девушек потянула на целый том уголовного дела.

Помимо этого, на бумагу легли показания о том, что из комнат общежития регулярно пропадали вещи: то платок, то платье. Потом стали пропадать деньги. Как правило, в кражах винили своих.

Первой подозреваемой стала бывшая соседка по фамилии Милюкова. Её выгнали из общежития и с завода за «аморальное поведение». Собрание, которое принимало это решение, вела Иванцова как комсорг. По его окончании, показали несколько свидетелей, Милюкова сказала Кате, что она отомстит ей. И что «мстить будет не сама, а за нее отомстят».

Но Глейхман выяснил, что девушка уехала на юг России и устроилась вожатой в школу. Там, судя по переписке следователя с милицией, она и была 19 февраля.

Вторым подозреваемым стал коллега Иванцовой — Анатолий Федоров. Его кто-то видел около 10 утра на лестничной площадке дома на Карла Маркса. Молодой человек состоял на учете в связи с психиатрическим заболеванием. Следователь Глейхман опросил с десяток человек, но установить причастность Федорова к убийству Иванцовой не смог.

Он также назначил больше сотни экспертиз по сличению отпечатков пальцев гостей общежития с найденными на месте преступления. Но раз за разом получал ответ, что «отпечатки оставлены другим человеком».

13 июня 1966 года Глейхман вынес постановление о приостановлении дела «за неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого».

C

hercher

le

пальто

Могу предположить, что это преступление так и могло остаться нераскрытым, если бы не семейная лодка, давшая течь, и целая череда случайностей. В середине октября 1966 года в один из отделов милиции Выборгского района пришли двое — Борис Давыдов и Людмила Соловьева. Мужчина рассказал, что нашел паспорт Соловьевой в тумбочке у жены. А его спутница кричала, что документ пропал вместе с пальто 31 июля того же года.

Соловьева обращалась летом в милицию с заявлением о краже, но тогда не нашла понимания у участкового. Он не поверил тому, что гражданка, которая была известна пьянками, постоянными конфликтами с мужем и долгами — она регулярно стреляла у соседей до получки то рубль, то два, могла позволить купить себе в только что открытом универмаге «Московский» пальто за 120 рублей. И в возбуждении дела ей отказали.

Супругу Давыдова Матрену летом опрашивали как подругу Соловьевой, она сказала, что была у нее в гостях в те дни, но никакого пальто не видела.

Когда муж осенью нашел у нее в тумбе чужой паспорт, женщина отказалась ему что-то пояснять. Но потом спрятала его военный билет и обещала обменять на найденный документ. Вместо этого Давыдов нашел хозяйку документа и уговорил её пойти в милицию снова.

Убийство Кати Иванцовой все еще оставалось на слуху. У кого-то в милиции «щелкнуло»: кража, работа Матрены Давыдовой на ВаРЗе до рождения ребенка в ноябре 1965 года — и сотрудник позвонил в прокуратуру.

Глейхман попросил коллег из милиции задержать женщину и снять отпечатки пальцев. Эксперты дали однозначное заключение — оставленные на месте преступления следы совпадают с пальцами Давыдовой Матрены Федотовны 1936 года рождения.

На первом же допросе женщина созналась в убийстве.

Соседка Иванцовой Клавдия Горбачева вспоминает, что Маша (под этим именем они знали Матрену) часто приходила к девушкам в общежитие. Делала им прически, курила с ними на лестничной клетке. Но во время следствия никто из них или их многочисленных гостей про нее даже и не вспомнил.

Матрена родилась в латвийской деревне Ланзано. В 10 лет потеряла мать. Отец женился на молодой, и вскоре вместо уроков девочка ухаживала за новорожденным братом. Отношения с мачехой не сложились, а отец её и вовсе не замечал. Окончив 8 классов и дождавшись совершеннолетия, она сбежала к сестре в Ригу. Там познакомилась с Давыдовым, который проходил службу в Советской армии. После демобилизации он уехал в Ленинград к матери. А потом вернулся за Матреной и в 1955 году, сразу после регистрации брака, увез молодую жену в город на Неве.

Отношения в семье Давыдовых всегда были взрывными. Вместе пили, потом дрались, потом мирились. Потом Борис в гостях избил человека и сел на год. Вернувшись из колонии, он услышал, что жена весело проводила время в его отсутствие. Поколотив её в очередной раз, он ушел. До 1965 года пара то сходилась, то расходилась. А потом Матрена забеременела, а муж не поверил, что ребенок от него. В ноябре женщина родила, но, как потом рассказывали следователю соседи и знакомые, разгульную жизнь не оставила.

Трудовая жизнь Давыдовой в большом городе тоже не заладилась. За десять лет она поработала на «Светлане», на «Красной заре» и осела на ВаРЗе. В характеристиках, которые следователь Глейхман приобщил к делу, о ней отзывались как о профессионале, но грубом и неуживчивом сотруднике. Могла пропасть на пару дней, а то и неделю без объяснения.

После трех месяцев оплачиваемого декрета она не спешила возвращаться на вагоноремонтный завод. Брала в долг у соседей и знакомых, которые входили в её положение фактической матери-одиночки. К моменту убийства Иванцовой её долг составлял больше 200 рублей.

19 февраля 1966 года, по собственному признанию, пришла увольняться с ВаРЗа. В отделе кадров Давыдову принять не смогли. На выходе она остановилась у гардероба и, обшарив карманы верхней одежды сотрудников, нашла ключи в кармане у соседки Иванцовой.

В 11 утра она зашла в квартиру и открыла дверь в комнату № 1. В этот момент Катя вернулась из магазина. Увидев Машу, с которой была шапочно знакома, она, видимо, вспомнила о кражах и всё поняла. Катя выбежала на лестничную клетку и стала кричать, чтобы соседи вызвали милицию.

Матрена побежала за ней. Когда соседка-старушка выглянула на крики, то увидела, как взрослая женщина уводит Катю обратно в комнату.

То, что случилось потом, мы знаем только со слов Матрены, записанных Глейхманом.

Она уверяла, что стала рассказывать Екатерине о своем бедственном положении, но та схватила нож и встала в оборонительную позицию, уверяя, что все равно пойдет в милицию. Матрена выбила у нее из рук нож, тогда Катя якобы схватила топор. Давыдова взяла первую попавшуюся табуретку и ударила Иванцову по голове несколько раз. Удары были такой силы, что стул просто развалился на части. Девушка упала. А Матрена села на нее сверху и продолжала бить — уже ножом и топором. Катя отбивалась из последних сил, она оцарапала Давыдовой лицо и руки, а также укусила за палец. Но силы были не равны. Один из 17 ударов топором стал гибельным. Страшная смерть.

После того как девушка затихла, Давыдова обшарила её карманы, потом забрала кошелек с 21 рублём. Окровавленную одежду сняла и сложила в две наволочки от подушек. Нашла в комнате пальто, валенки и головной платок. И в них ушла.

Через полчаса соседка нашла тело Кати.

Следователь Глейхман долго не мог поверить, что такое жестокое убийство женщина совершила в одиночку. Он до последних дней расследования искал «владельцев» трех не идентифицированных отпечатков пальцев, взятых экспертами на месте преступления. Но так и не нашел.

Зато на протокол легли показания о том, что Давыдова рассказывала, как ходила на похороны Кати и увидела, как убивается её мать. Соседей она уверяла, что убили Иванцову из-за денег, которая та копила на кооператив. А свои царапины после убийства и прокушенный палец списывала на драку то с мужем, то с женой любовника.

Приговорить к смертной казни

Перед тем как направить дело в суд, Глейхман отправил в Латвию телеграмму сестре Давыдовой. В ней он передавал просьбу Матрены найти ей хорошего адвоката. В ответ тоже получил телеграмму: «Вследствие материальных затруднений адвокат мной не приглашен».

Пока обвиняемая знакомилась с материалами дела под присмотром адвоката, приглашённого уже самим следователем прокуратуры, на ВаРЗе прошло собрание, на котором выбрали общественного обвинителя. Вот краткие выдержки того, что говорили коллеги Иванцовой:

Сидько М. С., такелажница электромеханического цеха: «Таким, как Давыдова, нет места на земле, расстрелять её».

Алексеев А. Н., начальник бюро ОГТ: «Моя просьба — судить гнусную убийцу показательным судом на заводе».

Григорук А. У., инженер производственно-диспетчерского отдела: «Давыдова подняла руку на Человека, Человека с большой буквы. Матерью она быть не может. Поэтому предлагаю просить суд лишить ее прав материнства, а затем уже судить как убийцу. Расстрелять Давыдову».

Саловникова А. М., начальник гальванического участка: «Катя Иванцова — исключительной души человек, чуткий, отзывчивый. Все её уважали. Судить убийцу нужно на заводе и определить ей самую строгую меру наказания за издевательства и убийство Кати».

Суд над Матреной Давыдовой начался в феврале 1967 года. Как вспоминает Лилия Иванцова, подсудимая выступала, как артистка. Жаловалась на трудную судьбу. А про убийство говорила, что, мол, только оборонялась, и как так вышло — не помнит.

Удивили семью Кати выступления соседок, которые вдруг вспомнили, что спрашивали Иванцову, не боится ли она одна оставаться дома, на что та якобы ответила: «Что бояться оставаться одной дома, возьму топор и выгоню».

Приговор Матрене, тем не менее, вынесли быстрый и суровый: за совершение убийства с особой жестокостью смертная казнь — расстрел.

За нее, на удивление, вступился один из народных заседателей. Он отправил особое мнение в Верховный суд о замене её высшей меры наказания на более мягкую и ссылался на тяжелую жизнь Матрены и наличие у нее малолетнего ребенка.

Забросала слезными кассационными жалобами и сама Давыдова. Но приговор оставили без изменения.

Тогда она написала в Верховный совет РСФСР прошение о помиловании. И оно было удовлетворено. Смертную казнь Матрене заменили на 15 лет в колонии.

Как сложилась её дальнейшая судьба — свидетельств мало. Я нашла упоминания о женщине с такими данными в начале 2000-х в Краснодарском крае.

Еще меньше известно о судьбе её сына. Во время следствия Давыдова несколько раз просила следователя запросить в доме малютки данные о его состоянии. Ей сообщали, что он «здоров, вес 10 кг 900 граммов, имеет 12 зубов, ходит и говорит отдельные слова».

От социальных служб Петербурга я получила несколько отказов, пытаясь выяснить его судьбу. Лишь туманно намекнули: либо его усыновили, либо до совершеннолетия он не дожил.

«На пепле нашем взойдут цветы»

Катю Иванцову хоронили в феврале 1966 года. Место на Киновеевском кладбище получила семья, а сами похороны устраивал ВаРЗ. Коллеги приехали на двух больших автобусах, а фото погибшей было на всех стендах предприятия.

По воспоминаниям сестры Лилии, Катю одели в свадебное платье, пошитое ею для церемонии, которая должна была состояться через три месяца после диплома. Но в закрытом гробу. Открытой оставалась только одна рука девушки, так как лицо и другая рука Кати были обезображены ударами.

На похоронах был и Генрих. Он пообещал семье, что сам сделает памятник на её могиле.

У Тимофеева была мастерская во дворе «Гипроцемента». Там он сначала сделал версию из глины. Потом смог договориться, и с Урала ему привезли два куска белого мрамора.

Лилии Фёдоровне, которая приезжала в мастерскую, Генрих Павлович рассказал и об идее скульптурной композиции. Внизу ступени жизненного пути, по которому они шли вместе. Потом они обрываются. Вокруг головы Кати — терновый венец, как символ её мученической смерти. А сбоку, где над головой мраморного Генриха открытое пространство, должны падать лучи солнца и освещать фигуру девушки, как символ её светлой жизни.

Работа была первой масштабной композицией Генриха Тимофеева. Закончил он её в кратчайшие сроки — за два года.

На открытие памятника возлюбленный Кати сделал даже пригласительные билеты. Принесли магнитофон. Звучал «Реквием» Моцарта.

Лилия Фёдоровна говорит, что плакали все. Даже случайно проходившие и задержавшиеся люди.

Послесловие

В 1971 году Генрих Тимофеев вернулся в Ялту. Надо было ухаживать за больной мамой. Он женился в третий раз. Родился наследник — Руслан.

Сначала он работал в «КрымНИИ проекте», но быстро уволился, так как работа там больше напоминала заводской конвейер. Устроился художником в «Укрбытрекламу», где и проработал до пенсии.

Продолжал рисовать и ваять скульптуры.

Связи с семьей Иванцовой он не потерял. Её сестры несколько раз приезжали к нему в Ялту на лето.

Незадолго перед смертью он начал делать надгробный памятник для могилы матери — памятник матерям-землянам. Но не успел.

Генрих Павлович скончался в 2013 году. Согласно его завещанию, его похоронили рядом с мамой на Ялтинском кладбище.

В тот же год, по свидетельству Лилии Иванцовой, кто-то закрасил черным глаза мужской скульптуре на могиле Кате Иванцовой.

Татьяна Востроилова, «Фонтанка.ру»