«Для России в Иране лучше всего ситуация — ни мира, ни войны» (фото)

В Тегеране похоронили отца ядерной программы Ирана. Меджлис легализовал наращивание выработки ядерного топлива. «Фонтанка» узнала у коллег в Иране и экспертов, кому выгодно новое обострение на Ближнем Востоке.

В последний день осени Тегеран простился с физиком-ядерщиком Мохсеном Фахризаде. «Отец ядерной программы» Ирана был убит в результате атаки 27 ноября. По последним данным иранских СМИ, «стрелявшее в иранского физика-ядерщика автоматическое стрелковое оружие управлялось через спутник». 1 декабря парламент Ирана легализовал обогащение ядерного топлива до уровней, многократно превышающих параметры, которые были залогом переговоров с мировыми лидерами.

«Фонтанка» узнала у доцента центра исследования стран Персидского залива Катарского университета, старшего научного сотрудника ИМЭМО РАН, ираниста Николая Кожанова, что происходит в Исламской Республике сегодня и удерживает ли что-то ситуацию от новой войны.

— Коллеги в Тегеране говорят, что для власти в Иране нет сомнений, кто стоит за убийством — Израиль. Но доказательств нет, Израиль молчит. Кому выгодно на самом деле и почему?

— Здесь мы заходим в серую зону, где доказательств той или иной версии не будет ни у одной из сторон. Выгоды получаются сразу по нескольким направлениям абсолютно для разных игроков. Для израильтян это действительно важное замедление развития иранской ядерной программы. Уничтожая учёного такого уровня, фактически они подрывают самое важное — человеческий потенциал. Важно понимать, что в принципе любую экономическую инфраструктуру восстановить можно. Нужны время и деньги. Но тяжелее всего восстанавливается человеческий потенциал. Вообще уровень подготовки кадров в Иране очень высок. Как управленческих, так и научно-исследовательских. Люди, подобные Фахризаде, — основа страны, способной самостоятельно получать технологии. То есть это убийство на пользу той стране, которая на Ближнем Востоке больше всего опасается, что у Ирана может появиться ядерное оружие и средства его доставки. А это, конечно, Израиль. С другой стороны, здесь выгодоприобретателями в рамках региона являются те страны, которых беспокоит приход Байдена. Та же Саудовская Аравия. В регионе опасаются, что смена власти в Вашингтоне может привести к снятию напряжения между США и Ираном. Идёт понимание, что убийство видного иранского учёного и возможные ответные действия, если Иран их направит против Израиля, неминуемо скажутся на дальнейшем противостоянии Ирана и США, на затягивании противоречий. Я не уверен, что в самом Иране за закрытыми дверями говорят, что за подобной акцией могли стоять исключительно израильтяне. Это заявляется на публику, но не стоит сбрасывать со счетов недавние заявления, что уходящая администрация Трампа постарается закрепить существующий раскол на Ближнем Востоке, чтобы затруднить какие-либо попытки снятия напряжения в американо-иранских отношениях. Вопрос во многом открыт.

— Почему все верят, что Байден — это новые отношения Вашингтона и Тегерана?

— С моей точки зрения, Байден не будет «новым Трампом», хотя бы потому, что Америка, выбирая Байдена, больше голосовала «против Трампа». Важно, что Байден не будет и новым Обамой. Байден выглядит президентом, более близким к традиционной американской ветви, мейнстриму. И если Иран не станет раскручивать ситуацию по направлению мести Израилю и другим союзникам США, то это означает, что новых санкций не будет, а текущие санкции будут сниматься очень медленно. За Ираном и его региональной активностью будут следить не менее пристально и отвечать, если она будет угрожать американским интересам. Есть убеждение, что приход Байдена означает немедленное возвращение к СВПД или его вариантам (Совместный всеобъемлющий план действий, или «ядерная сделка», — план действий, который снимает санкции с Ирана в обмен на отказ от военной ядерной программы. — Прим. ред.). С моей точки зрения, определённой девиацией традиционной американской политики на Ближнем Востоке был как Трамп с его транзакционным подходом, так и Барак Обама. Именно поэтому Байден будет, скорее всего, тяготеть к золотой середине. Давление на Тегеран продолжится. Завтра не снимут. Ближайшие 1–2 года послаблений заметных ждать не стоит. А если будет месть Тегерана, то станет только хуже. Если это будет реальная месть, а не имитация удара по американским базам в Ираке, как было после убийства генерала Касема Сулеймани, то будет ответ США. США будут защищать своего основного союзника в регионе (ещё в сентябре Дональд Трамп угрожал ударить по Ирану, если Тегеран предпримет «какое-либо нападение в любой форме на Соединенные Штаты». — Прим. ред.).

— Вы сказали, что совсем не обязательно за убийством Фахризаде стоит Израиль. Кто конкретно мог это быть ещё?

— Тот, кто отдавал непосредственный приказ о физическом устранении такого иранского учёного, прекрасно понимал, к чему это может привести. В принципе, возможное снятие напряжения США и Ирана даже в том ограниченном формате, в котором оно произойдёт при Байдене, Израилю не нужно. Но и среди арабских монархий Персидского залива есть понимание, что, разграничив сферы интересов, никто не будет защищать интересы стран залива. Существует определённое волнение. И в результате мы видим активные переговоры саудовцев с израильским руководством, где обсуждалась тема Ирана. Да, был вброс, что Саудовская Аравия отказалась вести агрессивную политику в отношении Ирана в русле израильских интересов, но всё-таки сохранение градуса напряжённости между США и Ираном остаётся в интересах арабских монархий.

— Иран может смолчать в ответ?

— Вполне. Думаю, что в Тегеране ожидают, какую политику выберет Байден, когда придёт в Белый дом. Ради этого они могут ждать. Ну, или сымитировать месть, как это уже было в случае с Сулеймани. Либо месть будет, но не Израилю. Обвиняя Израиль, обвиняют США. И в этом смысле отомстить Иран может через других партнёров Вашингтона в регионе. Поэтому те же Эмираты быстренько осудили убийство Фахризаде, чтобы отмежеваться, показать иранцам, что они не хотели бы быть объектом ответной атаки.

— Вы хотите сказать, что Тегеран настолько опасен для соседей, что его атак боятся?

— А кто подорвал Абкайк и Курайс в сентябре 2019 года? Вы думаете, что это на самом деле сделали хуситы (ответственность за атаку на себя взяли повстанцы из Йемена. — Прим. ред.)? Хуситы навели, выпустили, ударили? Ударили так, что было понятно, что это только цветочки. Что ударить могут так, что последствия будут намного более сильными для нефтяной инфраструктуры. Напомню, что на прошлой неделе была осуществлена успешная атака за 600 километров от йеменской границы по нефтехранилищам в Саудовской Аравии. Не самым важным, что стоит отметить. Кроме того, был подорван танкер близ саудовских берегов. Атака на нефтехранилище была осуществлена ракетами, которые, судя по всему, если не имеют иранского происхождения, то, как минимум, разработаны на основе иранских технологий. Хуситы вряд ли могут сделать это в одиночку.

Иран вполне в состоянии ответить. В странах залива это понимают прекрасно и очень этого боятся. Иран понимает, что прямой удар по Израилю, даже если такие возможности у Тегерана есть, в чём есть определённые сомнения, — это провокация агрессии США. А вот когда мы чужими руками по другим союзникам бьём, которые при встрече с американцами будут ныть, что они становятся жертвами вашей политики, почему бы и не ударить? Плюс это вносит капитальный раскол в стан этих союзников. Региону показывается, что те, кто с США, отнюдь не защищены американцами. В нынешних условиях удар по нефтяной экономической структуре той же Саудовской Аравии и Эмиратов вызовет существенные экономические трудности, которые и без того усугубят тяжёлое экономическое положение. И внутри этих стран поднимается на политическом уровне вопрос: зачем нам так бороться с Ираном, воспринимать Тегеран как экзистенциальную угрозу?

— Удары по нефтяным объектам провоцируют рост цен на углеводороды. Это может быть поводом бить по нефтехранилищам и танкерам в регионе?

— Вы уже не спровоцируете рост цен. Чтобы его спровоцировать, надо капитальнейшим образом уничтожить нефтедобывающую структуру Саудовской Аравии, что невозможно. Сделать это никто никому не позволит. Переизбыток нефти на рынке — это одна из особенностей нынешней экономики мира. Можно случайно потерять нефтедобычу размером с Ливию или Венесуэлу, и никто этого не заметит. Чем иранцы прекрасно пользуются, понимая, что малые атаки на второстепенные нефтяные объекты можно наносить спокойно, щекоча нервы тем же саудитам. Ведь внешнему миру на это глубоко наплевать.

— Власти Ирана неоднократно заявляли, что готовы вернуться за стол переговоров по СВПД. Насколько реальна перспектива возврата к переговорам?

— Идеальный исход для Ирана — снятие санкций. И дальнейшее развитие ядерной программы, официально позиционируемой как мирная. На самом деле, какие условия будут приемлемы для Ирана, станет понятно, когда переговоры возобновятся. Чтобы снять санкции, Ирану нужно доказать, что программа мирная и поставлена под контроль международного сообщества.

— Но пока Иран, наоборот, демонстрирует готовность развивать военную ядерную программу. 1 декабря парламент Ирана проголосовал за закон о повышении уровня обогащения урана. Вместо разрешённых СВПД 3,67% будут производить не менее 120 кг урана, обогащённого до 20%. Плюс решили восстановить разрушенный реактор в Араке — говорят, нужно два месяца.

— Они постоянно говорят, что готовы полностью отказаться от СВПД в случае необходимости. Но до сих пор на практике СВПД в том формате, который был до появления Трампа, иранцами в принципе соблюдался. Режим оговорённый выполнялся. Может быть, где-то иранцы пробовали границы дозволенного. Но слишком сильно за эти рамки не выходили. И здесь надо отдать должное иранцам. Они следовали взятым на себя обязательствам. Основными нарушителями сделки были американцы. Которые при Трампе решили выйти из сделки, но выйти так, чтобы остаться. Мол, соблюдать не будем, но возможные рычаги давления на Иран, которые даёт этот договор, мы себе оставим. Примерно так рассуждал Трамп.

— МИД Ирана выступил с критикой решений парламента 1 декабря. Говорят, что при сегодняшнем решении не учли позицию внешнеполитического ведомства. Мир добился своего? Консерваторы в парламенте вошли в конфронтацию с правительством Рухани?

— Я бы общество не делил на реформаторов и консерваторов в Иране. Это очень условные рамки. Да, частично это отражает борьбу между противниками и сторонниками Хасана Рухани (президент Ирана с 2013 года. — Прим. ред.), тех идей по налаживанию определённого диалога с Западом, международным сообществом по ядерной программе, сдержанности против провокаций, но и тех людей, которые, наоборот, хотят жёсткой конфронтации. Стандартно в парламенте существует так называемое «болото», которое активно идет за трендами. И сегодня в тренде критиковать Рухани. Это определённый популизм. Но решение парламента требует ещё дополнительного утверждения другими органами. Его проверят на целесообразность рамками Исламской Республики. Пока решение парламента идёт вразрез с весьма прагматичным подходом Ирана к его внешней политике. Полностью разрушать СВПД, увеличивать показатели обогащения — не в интересах Ирана. В интересах Ирана демонстрировать, что он может это сделать. Но делать этого не надо. Это определённая напряжённость не только с США и Европой, но и с нами.

— Консерваторы в парламенте это понимают?

— Выборы президента в Иране уже в 2021 году. Рухани и так не будет избираться. У него два срока отыграны. Шансов победить у кандидата, который будет ассоциироваться с Рухани и условными реформаторами, скорее всего, не будет. Высока вероятность победы консервативных сил. Вопрос только, какой окраски. Ультраконсервативных или умеренно консервативных.

— То есть если Западу на самом деле нужен сговорчивый Иран, то им уже сегодня надо бы идти на сделку, пока у власти Рухани?

— Стандартная история, которая повторяется не первый раз, когда в США приходит к власти президент, который, казалось бы, должен быть договороспособным, а тот, который был договороспособным в Иране, заканчивает свой срок. Физически не успеют. То есть Байдену надо будет экстренно заниматься внешней политикой после Нового года, что в условиях проблем самих США маловероятно. С другой стороны, какой бы сильный консерватор ни сел в кресло президента Ирана, в Тегеране есть понимание, что так или иначе с санкциями надо что-то делать. Приход консерваторов к власти не исключает переговоров, но переговоры будут жёсткие. Придирчивее с точки зрения юридической, чтобы не было повторения этого фокуса Трампа. Сама по себе перепалка внутри иранской элиты удивляет, конечно. Но если соотнести то неудовольствие вокруг Рухани среди населения, то это не столь удивительно.

— Смягчение позиции Вашингтона по отношению к Ирану выгодно Москве?

— В идеале Москве была бы выгодна ситуация, когда СВПД действует, но ряд ограничений остаётся. Когда в Иране можно работать российским компаниям, но западные всё ещё боятся туда приходить. Полное снятие санкций открывает Иран европейцам, Китаю. И в такой ситуации российским компаниям будет отведена исключительно нишевая роль. России более всего выгодно устранение опасности конфликта, устранение опасности получения Ираном ядерного оружия при возможности открытия Ирана для себя, но с полузакрытостью для других. Ситуация ни мира, ни войны.

— Но вот вроде как «Силовые машины» туда хотят. Собираются строить ТЭС «Сирик», несмотря на то что сами под санкциями. «Росатом» вроде как не чужие люди для Тегерана…

— Наши туда лет двадцать ездят. Те санкции, которые были применены Бушем-младшим, Обамой, Трампом, закрыли страну и для российских компаний. То есть российские компании могут гордиться только тем, что ушли из Ирана последними. Ну, может быть, где-то оставили офис там. Возможность работы для России появилась только после подписания СВПД в 2015 году. Ядерная сделка и была документом, который устанавливает наиболее желаемое для РФ положение дел, когда Запад облизывается, но не заходит, а Россия уже активно действует. Именно тогда были подписаны наиболее перспективные договорённости. Возможность возвращения в эту ситуацию не ясна абсолютно. Но если с приходом Байдена сначала откажутся от принятия новых санкций, начнут постепенно смягчать прежние, то мы к этой ситуации, выгодной РФ, постепенно придём. Но когда именно, с какой скоростью, покажет время.

Николай Нелюбин, специально для «Фонтанки.ру»