Заря пропаганды. (фото)

В 2013-м россияне узнали, что оскорбление религиозных чувств верующих теперь преследуется по закону. Что считать религиозным чувством и как оценивать «оскорбление» — вопрос, дающий простор для спекуляций. Но не только религиозные чувства нуждаются в особой охране государства.

В марте 2019-го Госдума приняла закон об ответственности за неуважение к власти в Интернете. Подобные законодательные акты могут быть продиктованы патриотическим чувством, которое нагляднее демонстрируют радикальные меры. И работает оно в дихотомии «свои» и «чужие». «Чужие» — это национальные враги, их надо найти и обезвредить. Подобный опыт у России богатый. А если присмотреться к современным националистам (нередко им близки монархические взгляды и фундаменталистские идеи), связь современности с событиями начала XX века особенно ощутима. Два клика — и перед вами множество ресурсов, посвященных «жидомасонам», «жидам» и прочим национальным и идеологическим «врагам России». Современная 282-я статья УК «О возбуждении ненависти и вражды» отлично работает как «ловец врагов» для лиц любых политических и религиозных взглядов. Кто и как выстраивал образ национального врага в российской прессе начала XX века, разбиралась «Фонтанка».

«Новое время» в старом режиме

В начале XX века прогрессивная общественность читала газеты, а в Петербурге одним из наиболее популярных изданий была газета «Новое время». Издавал ее книгомагнат Алексей Суворин. «В либеральных кругах читать «Новое время» считалось непристойным, однако фельетоны Буренина тайком читали все», — вспоминал писатель Борис Глинский. Ну, он, может, и не читал, а Николай II просматривал «Новое время». Михаил Салтыков-Щедрин хлестко припечатал направление «Нового времени»: «Чего изволите?». Газета претендовала на роль выразителя настроений элиты. Читали ее чиновники и, как бы сейчас сказали, представители «партии власти». Сложно предсказать, что вы изволите завтра, нужно иметь обойму мнений.

— Ситуация для прессы изменилась после революции 1905 года: цензура уменьшилась, влияние на жизнь общества повысилось — газеты получили большее распространение, стало больше читателей. Меняется положение журналистов — их роль становится заметнее, — говорит доктор исторических наук Борис Колоницкий. — Многие вещи, связанные с современной пропагандой, влияющей на общественное сознание, проявляются в годы Первой мировой войны. Тогда это достигает профессионального уровня. Не думаю, что бывает период без поиска врагов. Просто иногда эти поиски усиливаются.

25 мая 1905 года Николай II пишет новому министру внутренних дел Александру Булыгину: «Печать за последнее время ведет себя все хуже и хуже. В столичных газетах появляются статьи, равноценные прокламациям, с осуждением действий высшего правительства». Царь рекомендует давать директивы печати, воздействовать на редакторов, напомнив некоторым из них о верноподданническом долге, а другим о получаемых от правительства крупных денежных поддержках, «которыми они с такой неблагодарностью пользуются». В 1907-м Алексей Суворин пишет в дневнике: «Журнальные свиньи назвали «Новое время» «министерским официозом» («Речь»)». И признается, что газета много раз заступалась за Союз русского народа (организация черносотенцев).

Вылепить врага

Чем чаще иной человек слышит о «враге», тем охотнее верит тому, что прочитанное — правда. Особенно если оно искусно изложено, а проверить написанное сложно.

— Термин «пропаганда» возник еще в XVII веке и относился к деятельности католической веры, — говорит доктор политических наук, профессор Вера Ачкасова. — Римский папа Григорий XV в 1622 году создал административный орган Конгрегацию по распространению католической веры — Congregatio propaganda ride. В данном случае распространялось (пропагандировалось) знание о религии, которая понималась истинной. После Второй мировой войны слово «пропаганда» получило негативную оценку. Пропаганда зависит от исторических факторов. И если мы посмотрим эволюцию этого феномена, убедимся: меняется формат, методы технологии. Неизменна сама суть пропагандистского метода — жесткое одностороннее воздействие, которое предполагает манипуляцию.

Основные приемы пропаганды: демонизация врага, создание образа жертвы, героизация своих, показ, как человек или сообщество преодолевает препятствия. Или путь народа, который, используя свои героические силы, вырвался вперед. Таким образом, этому народу принадлежит будущее. Нередко «свой» и «чужой» противостоят друг другу на уровне архетипов — в образах животных. А повтор усиливает эффект полученной информации.

Откуда ждать врага? С Запада. С Востока. Изнутри. В первые десятилетия XX века в Российской империи был полный комплект: немцы — с Запада, японцы и турки — с Востока. Ну и евреи — изнутри. Для печати военного времени характерно изображение врага в виде чудища, зверя, варвара. Допустим, немец мог стать свиньей, Япония — макакой, а дружественные Англия и Франция — яростными львом и петухом. Ну а Россия, ясное дело, — непобедимым медведем.

Он пугает, и нам — страшно

Если внешний враг был понятен — Россия воевала то с японцами, то с немцами, — враг внутренний, по мысли некоторых публицистов, представлял не меньшую угрозу. И он менялся в зависимости от политических и экономических факторов.

— В России давняя традиция германофобии, — говорит Борис Колоницкий. — Нельзя сказать, что монополией на эту фобию обладала одна политическая группа. В России так же давняя полонофобия. Фобии пульсировали, не исчезали, перетекая одна в другую. И не обязательно этнические. Потому что антисемитизм был переплетен с антикапиталистическими настроениями, в первую очередь антибанковскими. Образ капиталиста и образ еврея-эксплуататора иногда перетекали друг в друга. В начале XX века забастовки, которые начинались как социальный конфликт, перерастали в антиеврейский погром. И наоборот, черносотенная пропаганда могла считаться антибуржуйской. Антисемитизмом в разной степени страдали не только правые. Во всем политическом спектре мы можем встретить проявления антисемитизма. Иногда это было важным элементом идеологии соответствующего движения, иногда — маргинально и случайно. Для многих русских правых антисемитизм был важной частью идеологии и политической культуры. Во многих странах антисемитизм — реакция на модернизацию, которая сопровождалась ассимиляцией еврейского населения, а с другой — выплеск их в различные сферы жизни. Где они становились порой успешными конкурентами.

Законодательство в царской России было антисемитским. Существовали ограничения на профессию и проживание. Манифест о веротерпимости не означал уничтожения антиеврейского законодательства.

Алексей Суворин дневнику поверял то, о чем бы стал бы говорить открыто. 16 августа 1904-го он записал: «Чем больше прав будет у евреев, тем больше прав у нас защититься против них, против их господства, против их претензий взять нас везде. Чувствовать себя в своей стране постоянно преследуемыми евреями и русскими, которые за них. Они дадут им знать себя, этим дуракам и идиотам». О русских Суворин отозвался в 1903-м: «Жиды получат конституцию, то есть снимут их черту оседлости. Русские ни шиша не получат, будучи холопами и болванами». Эти слова отчасти раскрывают национальную фобию правых — страх слабого большинства перед более активным меньшинством. Но бояться — одно, а бороться — другое. Для борьбы в прессе нужен человек пылкий, идейно грамотный и литературно одаренный. Именно таким автором в «Новом времени» был видный публицист Михаил Меньшиков. Он посвятил немало слов врагам внешним и внутренним. И не раз поднимал еврейский вопрос. По мнению Меньшикова, евреи (он использовал слово «жид») — враги России, причем опасные, так как ведут подрывную деятельность исподволь, растлевая население. В статье «Новая Вавилония» Меньшиков задается вопросом: «Каким образом случилось, что евреям, будто бы запертым в черте оседлости, разрешено кочевать по России с целью разврата?». Эту мысль он настойчиво продвигал, с разных сторон поясняя «опасность» внутреннего врага, которого власти по недомыслию могут выпустить из резервации. А грозит такая свобода не просто развращением общества, по мысли Меньшикова, а ударом по православию, которое и так ослабело, потому что «Церковь изнемогла, а аристократия выродилась». Следовательно, еврея Меньшиков видел не просто искусителем соотечественников, а супостатом духа православия — врагом метафизическим.

Одиозная черносотенная газета «Земщина» оказалась еще радикальнее нововременца Меньшикова. 5 января 1914 года там вышла статья «Слушай, иудей», автор которой декларирует идею, будто евреи — «люди низшей расы», поскольку об этом свидетельствует «известный немецкий доктор Вирхов», заявивший, что у евреев «самые плохие черепа». Если кто чего не понял, автор подводит черту: где плохой череп — там и плохая совесть. Некоторые исследователи считают черносотенную идеологию протофашизмом.

«Жид» и «еврей»

История антисемитизма длинная и печальная. Итог таков: народ подвергался гонениям во всем мире, и Россия не исключение, другое дело, вирус антисемитизма то вспыхивал в ослабленном ксенофобией государстве, то затихал на время. Православная Россия, освободившись от монгольского ига и поднявшись до уровня Третьего Рима, оказалась перед угрозой «ереси жидовствующих». И чтобы избежать влияния еретиков, цари, начиная с Ивана Грозного, постановили не пускать в свои владения «богоубийц». И не пускали. Русские самодержцы придерживались разных взглядов в еврейском вопросе: если мистика Александра I c его прожектами эмансипации евреев можно назвать филосемитом, то Николай II был антисемитом, как и Николай I.

Изменение отношения к евреям в последней четверти XIX века вызвало убийство Александра II, которое приписали евреям (отсюда погромы 1881—1883 годов), а затем в связи с массовым уходом еврейской молодежи в революцию. В 1911-м страну всколыхнуло дело Менделя Бейлиса, которого обвинили в ритуальном убийстве. Дело дало почву для нового витка националистических страхов. Если кто не понимал слов в газете, тому рисовали картинки — демонические. Инфернальный ужас, который публицист приписывал евреям, воплощался в карикатурах того же «Нового времени» и не только. Художники утрировали национальные черты собирательного еврея, как бы воплощая фобии народного сознания и свои личные. Еврей на карикатурах уродлив: черты личности алчной, хитрой, порочной — опасной.

Любой современник знает слово «жид» как бранное. Как оно таким стало в русском языке, рассказал научный сотрудник ЕУСПб Валерий Дымшиц, пояснив разницу между словами «жид» и «еврей»:

— Для той общности, которая в современном русском языке называется «евреи», существует много разных названий, преимущественно библейских. Прежде всего «иегудим» — самоназвание: одновременно и этноним, и конфессионим. В современном русском языке оно превратилось в слово «иудей». Все остальные названия евреев на разных языках — это фонетические версии слова «иегуди», включая общеславянский вариант «жид», «жидовин». До первого раздела Польши в 1772-м евреев на территории Российской империи не было. Им было запрещено пересекать границу государства. Под «евреями» понимались только лица, исповедовавшие иудаизм. У человека не было иной идентичности, кроме религиозной, потому крещение вопрос снимало. Когда по пути в Крым в 1787-м Екатерина II посетила белорусский город Шклов, старшины его еврейской общины обратились с прошением впредь не использовать в российских документах именование «жид», а писать «еврей». Они заявили: шкловцы — «русские патриоты» и не хотят называться польским словом. Так с конца XVIII века из русских официальных документов исчезает слово «жид». Соответственно, оставшись в России только в бытовой речи, оно приобретает уничижительные коннотации. В эпоху великих реформ 1860-х годов русское правительство перешло от тотальной изоляции евреев к политике «выборочной эмансипации». Русский человек евреев до этого почти не видел, если не оказывался на Украине или в Белоруссии. И вдруг участие евреев в общественной жизни и экономике России, причем в столицах, стало заметным. Появляется антисемитизм, как неприятие чужого.

Страх «народа-богоносца»

Публицистическую полемику развязал в 1862-м славянофил Иван Аксаков пропагандой против эмансипации евреев, а за ним и Федор Достоевский, и Всеволод Крестовский развернули акцию «жид идет». Именно так называлась трилогия Крестовского. Валерий Дымшиц пояснил, что слово «жид» цензурироваться стало после 1917-го. Царская цензура, учитывая антиеврейскую направленность российского законодательства, полагала, что «жид» просто бытовое слово.

Одну из своих огненных статей Михаил Меньшиков закончил словами: «Достоевский предвещает гибель России от жидов. А мы их терпим и даже допускаем в законодатели!..». Достоевского русские националисты сделали апостолом своих антисемитских воззрений давно. Картинки с портретами писателя и цитатами разной степени точности мельтешат в группах ультраправых националистов, спекулирующих на имени классика. Достоевский был сложным мыслителем и непросто воспринимал еврейский вопрос, порой сам себе противореча.

— Многих великих записывают в антисемиты. И многих антисемитов это устраивает, потому что они оказываются в хорошей компании, и многих евреев устраивает такой глобальный антисемитизм,— говорит Борис Колоницкий.

В январе 1907 года в иллюстрированном приложении «Нового времени» вышла рецензия анонимного обозревателя на книги, посвященные еврейскому вопросу. А поскольку обижаться в России умеют давно, ссылаясь на национальное чувство, журналист заявляет: «Во время продолжающихся революционных преступлений и оскорблений, наносимых национальному религиозному чувству, всякая уступка еврейским притязаниям может отразиться как проявление слабости правительства».

О «еврейском заговоре» с интересом слушал и Николай II, который прочел сфабрикованную охранкой книгу «Протоколы сионских мудрецов». Цель книги — развязать антисемитскую кампанию в России. Николай II восхитился этим текстом. Хотя «Протоколы…» были признаны подлогом еще в начале 1920-х, это не помешало нацистам опираться на них в борьбе с евреями вплоть до полного физического уничтожения последних. Не мешает это и современным русским антисемитам и неонацистам активно пропагандировать фальшивку.

Национальность — мощный маркер, определяющий «своих» и «чужих». В какой-то момент любимый всеми человек, потерявший общественное обожание, становится врагом. И чтобы доказать вредоносность помыслов такой персоны, общественному сознанию достаточно единственного резона — «неправильной» национальности. Универсальный аргумент, объясняющий неблаговидное поведение, — еврейство этого человека, и неважно, еврей он или нет. Черносотенная газета «Гроза» писала: «Большевики одержали верх, слуга англичан и банкиров еврей Керенский, нагло захвативший звание верховного главнокомандующего и министра-председателя православного русского царства, метлой вышвырнут из Зимнего дворца, где он опоганил своим пребыванием покои Царя-митортворца Александра III. Днем 25 октября большевики объединили вокруг себя полки, отказавшиеся подчиняться правительству из жидов-банкиров, генералов-изменников, помещиков-предателей и купцов-грабителей». И неважно, что Керенский по происхождению не еврей.

«Немецкий шпион»

Евреям в российской прессе доставалось немало — все же «враг» давний. Однако об угрозе с Востока и Запада газеты тоже не забывали. Условный немец на карикатурах российской прессы — собирательный образ агрессора, врага цивилизации или тупой колбасник, поджаривающий на вертеле младенца («Новый Сатирикон», «Маленькая газета»). Если традиционно русское общество привыкло воспринимать немца как носителя европейской учености, то война подхлестнула враждебность к Германии в целом и к немцу как внешнему, так и внутреннему.

Как пишет Борис Колоницкий в книге «Семнадцать очерков по истории русской революции», «с началом войны любимыми занятиями патриотически настроенных обывателей стали поиск шпионов и обличение немцев. Всюду искали шпионов». Историк связывает антисемитизм и германофобию: «В антигерманской пропаганде использовались «наработки» пропаганды антисемитской, а в московском погроме ощущается «культурная матрица» антиеврейского погрома».

В 1916 году лидер черносотенцев Владимир Пуришкевич произнес свою знаменитую речь, скандальность которой не позволила официальной прессе ее напечатать. Это яркий пример пропаганды, строящейся на разделении «своих» и «чужих» по национальному признаку. Ошеломленная общественность читала, что императрица Александра Федоровна — «злой гений России и царя». Потому что «чужда стране и народу», «оставшись немкой». Сама же страна переживала шпиономанию, ведь именно шпионы, по народному мнению, и были виновны в бедах населения. А чужой — первый кандидат на роль диверсанта, строящего козни России. Главное: найти и обезвредить, всматриваясь в инаковых — иноверцев и инославных.

Враг с Запада и Востока

В начале XX века Россия боялась «желтой опасности» с Дальнего Востока. (Это связано с подавлением Боксерского восстания и Русско-японской войной.) А пугала эта угроза не меньше «теории еврейского заговора». При этом обе фобии могли сливаться в общую теорию мирового заговора. Владимир Пуришкевич заявлял, что евреи сознательно саботируют борьбу с надвигающейся «желтой опасностью», дабы подорвать мощь России, а Михаил Меньшиков считал, что евреев и китайцев объединяет «экономический паразитизм» и «древнее притязание Азии владеть нами».

— С конца XIX века во всем мире идет модная тема «желтой угрозы», — говорит Борис Колоницкий. — Китайцев называли «евреями Дальнего Востока», антисемитизм использовался для конструирования других фобий. И другие фобии влияли на конструирование антисемитизма. Например, антисемитизм стал подаваться как чуждая России идея, привнесенная из Германии. Следовательно, настоящие враги России» не евреи, а немцы. Это декларировало общество «Щит», в которое входили Максим Горький и Леонид Андреев. Получалась «иерархия врагов». Многие люди в начале XX века, даже хорошо информированные, были уверены, что правительство разжигает национальную рознь, провоцируя погромы. Это не подтверждается. Правительство этого не хотело. Любая неконтролируемая ситуация для власти опасна и не нужна. Другое дело, что есть факты поддержки правых организаций, особенно в 1905 году и позже: власти содействовали им. Любая империя создана на противоречиях. Ее нельзя описать просто как действия «имперского центра», который всех угнетает.

«Новое время» было закрыто на другой день после Октябрьского переворота. В тот же день большевики закрыли и газету «Речь» — рупор кадетской партии. И вообще всю либеральную прессу. Наряду с консервативно-державными настроениями, искавшими врага в инородцах и иностранных интриганах, леволибералы искали их в правительстве, в самом существующем строе. Враг русского рабочего не еврей, а русский фабрикант. Враг русского солдата не японец, не немец, а офицер. Пусть для выражения этих мыслей не было таких крупных изданий, как «Новое время», но мысли эти выражались и в итоге победили… Потомки переняли и национальное чувство, и национальные фобии, ошибочно полагая, что патриотизм подразумевает ненависть к чужому, но и преуспели в подаче образа врага.

«Новое время» в 1907-м опубликовало картинки, подписанные «Рузвельт и Япония». На рисунках Японию олицетворяет хитрая обезьяна. Она вскарабкалась на спину Теодора Рузвельта (метонимический перенос: Рузвельт — значит Америка), чтобы заполучить заветную грушу с надписью «Порт-Артур». Видимо, карикатурист подразумевал, что Англия была союзницей Японии во время Русско-японской войны. Дружественными Японии были и США. Мысль такая: вы поддерживаете Японию, а сами за это и получите. На одной из карикатур «Нового времени» опубликованы рисунки: англичанин приносит домой миниатюрного японца — тот превращается в зубастого монстра. Это оказывается кошмарным сном, но с очевидным намеком.

«Совпадение? Не думаю!»

Шеф-редактор сайта «Кремль.Орг» Павел Данилин — пропагандист опытный. Его лекции «Политическая пропаганда» доступны в Сети. Там Данилин прямо заявляет: «Я человек политически ангажированный и выступаю как сторонник действующей власти, а также партии «Единая Россия». И пишет: «Пропаганда – это всего лишь оружие. Оружие в руках бандита – зло. Оружие в руках стража правопорядка, который защищает от бандита, – добро. Пропаганда является средством распространения идеологии, поддержания собственной идеологии и борьбы с враждебной идеологией». Данилин четко определяет «врага»: «В России общим мнением является тот факт, что либеральная идеология по-американски является враждебной российскому общественному сознанию, да и государственной машине». Следовательно, каждый, кто мыслит иначе, чужой, проще говоря, враг России. Вопрос: общим мнением — это чьим?

В каждую эпоху есть свой апостол государственной безопасности. Сегодня его дело на патриотической ниве продолжили Дмитрий Киселев и Владимир Соловьев — ведущие на телеканале «Россия-1». Телевизор для многих россиян старшего возраста — по-прежнему авторитетный источник получения информации. Тем более «хайповая» манера подачи популярных ведущих, которые «точно знают правду». И объяснят, кто враг, а кто – друг. А агрессия и хамство могут восприниматься как суровая принципиальность истинного патриота, радеющего за отечество.

Если представить информационное поле как некий общепит, станет понятно: современному россиянину ориентироваться в нем непросто. Подача блюд идет под ядовитыми соусами пропаганды разного состава, причем голодный посетитель не понимает, блюдо какого повара взять, чтобы утолить информационный голод и не отравить разум. Получается, многие либо привыкают к ядам, либо наотрез отказываются от «информационного общепита», то есть не включают телевизор, не интересуются политическими новостями, полагая, что неведение – меньшее зло по сравнению с зомбированием. Дойти до правды – дело практически не осуществимое, когда речь идет о политике. Скажем, события на Украине или в Сирии – то, что зритель не видит сам. Потому, желая узнать новости из этих мест, он вынужден полагаться на мнение журналиста. И видит ту картинку, которая будет идеально рифмоваться с дискурсом, заданным ведущим. А пропагандист, становясь глазами, ушами и мерилом совести своего клиента, транслирует ему свои ценности.

Пропагандисты, желая обрисовать образ врага, используют слова, вызывающие негативные ассоциации: «бандеровцы», «хунта», «майдауны» и так далее. Становясь ярлыком, слово закрепляется в сознании. Тегами «своих» становятся слова, суть которых не ясна, но они апеллируют к неким общим положительным ценностям: «духовные скрепы», «традиционные ценности». Далеко не каждый, кто использует эти слова, сможет толково их объяснить.

«Что это было: халатность или злонамеренность?» — спрашивает Киселев, рассказывая о гибели российского самолета Ил-20 над Средиземным морем, обвиняя Израиль. Эта фраза, как и ставший мемом излюбленный оборот Киселева: «Совпадение? Не думаю!» – напоминает знаменитые слова Пуришкевича и отсылает к теории заговоров, транслируя мысль о происках окружающих «нас» злых сил, козни которых должны отражать «наши», то есть «мы». Телеведущий часто использует местоимение «мы», что не случайно. С одной стороны, этот прием дает иллюзию ложной демократичности, вызывает доверие зрителя, не равного «всезнающему солидному оракулу правды и патриотизма», каким предстает Киселев. Безусловно, приятно, когда популярный телеведущий вроде как учитывает твое, скромное, мнение и говорит: «Мы это увидим». Важно, что ведущий — человек из телевизора, кумир. Когда он говорит «мы», получается, что он объединяется с тобой, прислушивается к твоему мнению. Это не только приятно, это снижает критичность и повышает доверие — он как бы выражает нашу с ним общую точку зрения. С другой стороны, «мы» – это уход от ответственности. Ведь не ясно, кто стоит за «мы»: все россияне соборно, правительство, отдельно взятые люди, включая говорящего? И конечно, важен выбор слов, предельно понятных широкому зрителю, как и посыл: это «наши», это «враги». Оценочные суждения («дурь, как это часто делается в Незалежной»), переход на личности («жалкое зрелище»: о президенте Украины), агрессия, прием умолчания, подмена понятий, навешивание ярлыков – все то, что невозможно в публичной полемике, — кирпичи его пирамиды.

19 апреля 2015-го на канале «Россия 24» Дмитрий Киселев назвал Украину фашистским государством, ссылаясь на статью «Вечный фашизм» философа Умбэрто Эко, который выделил 14 признаков «вечного фашизма», то есть того общего, что объединяет все режимы такого типа, будь то нацизм Гитлера или фашизм Муссолини. Киселев действительно пропустил ситуацию на Украине по всем 14 пунктам ученого, желая убедить зрителя в истинности транслируемого им суждения: Украина равно фашизм. Однако вышло смешно и жутко. Каждое из обвинений, брошенных Украине, может быть применимо к России. Пункт первый, по Эко, которым спекулирует Киселев, применим к России: культ традиции. А пункт 12 выглядит вообще неудобно (мачизм, сексизм, неприятие нетрадиционного секса), но телеведущий выкручивается, сообщая о «фаллических дубинках штурмовиков», которые «обернулись снайперскими винтовками».

Как бы то ни было, в ноябре 2018-го Фонд «Общественное мнение» заявил, что с 2014 года в полтора раза выросла доля считающих, что журналисты не влияют на жизнь страны. Те, кто влияние видит, реже стали оценивать его как положительное и несколько чаще как отрицательное. Меньше людей стало разделять мнение, что журналисты не должны критиковать власть, выросла доля сторонников противоположной точки зрения. Совпадение? Не думаем.

Василий Гатов, медиааналитик, научный сотрудник Анненбергской школы коммуникаций Университета Южной Калифорнии:

— Падение доверия к организованным СМИ в целом — глобальный тренд, который определяется совокупностью социальных, технологических, потребительских и даже когнитивных изменений, произошедших в мире за последние десятилетия. Для постсоветского общества развитие независимых СМИ было противоречивым процессом (точнее, процессом, который увеличивал «информационную энтропию», на фоне сформированной советским временем привычки к идеологической, непротиворечивой картине мира в цензурированных медиа). «Доверие к прессе», равно как и ожидания в отношении журналистики со стороны потребителей, было своего рода неотработанным авансом – и, поднявшись к максимуму в конце 1980-х и первой половине 1990-х (когда журналисты «меняли мир», доламывая советскую конструкцию и участвуя в формировании российской государственности и даже идентичности), с тех пор постоянно снижается. Внутреннее распределение между видами массовых коммуникаций (ТВ, пресса, радио, Интернет) вообще никак не связано с общественными предпочтениями, это просто отражение привычек потребления (скажем так – третья производная от содержания, в том числе и от наличия/отсутствия пропагандистских приемов). В отношении опросов ФОМ есть вопросы и к методологии, и к задаче исследования, посему я бы не использовал эти данные для прогнозирования вообще.

Инструментарий пропаганды не меняется столетиями, поскольку основан на индивидуальной и групповой психологии человека как носителя разума. Осмысление того, как она воздействует на поведение людей и общественное мнение (т.е. своего рода «обратную связь» политики), началось после Первой мировой войны, в которой медиапропаганда стала заметным «мягким оружием», и использованные разными странами приемы стало возможным систематизировать.

Не соглашусь с предположением о каких-то особых «инструментах», которые используют сегодня российские пропагандисты типа Киселева и Ко. Всё, что они делают, – это унылые «семь смертных грехов пропаганды» (имеется в виду статья публициста Клайда Миллера «Семь смертных грехов пропаганды», написанная в 1938 году), завернутые в фантик современного инфотейнмента. Основная «новация» нынешних времен – это сознательное применение приемов военной и тоталитарной пропаганды прежде всего в отношении собственного населения.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: «Все готово к репрессиям, но их не будет». Политолог Белковский – о том, почему у Кремля нет и не может быть «пятой колонны»

Мария Башмакова, для «Фонтанки.ру»