«К арестам уже все привыкли, как снегопад воспринимаются». (фото)

Доклад фонда «Петербургская политика» о чистках чиновничества вышел в день ареста сенатора Арашукова. Глава фонда Михаил Виноградов рассказал «Фонтанке», что «попытку повышения рейтинга власти» общество может просто не заметить.

Цифры арестов и обвинительных приговоров представителей российской властной элиты в последние годы стремятся на уровень сталинских времён, говорят политологи. «С момента смерти Иосифа Сталина прецеденты «чисток» среди чиновников с участием силовых структур были единичными», – утверждает фонд «Петербургская политика». Рост числа «посадок» чиновников начался в 10-х годах текущего столетия. За один 2012 год количество обвинительных приговоров выросло вдвое по сравнению с «нулевыми» (16 приговоров). Самым масштабным на уголовные дела против элиты стал 2016 год (39 обвинительных приговоров).

Ждать ли после ареста сенатора прямо в Совете Федерации покорения доселе нетронутых вершин, «Фонтанке» рассказал директор «Петербургской политики» Михаил Виноградов.

- То, что ваш доклад вышел день в день с громким арестом сенатора прямо на заседании Совета Федерации, – совпадение?

– Синхронный выход с арестом сенатора – и совпадение, и нет. Тема арестов в привязке как к региональной, так и к федеральной повестке у нас стояла в планах на февраль-март. Но так получилось, что правоохранительные органы создали повестку в конце января. Когда пришли новости из Совета Федерации, нам показалось, что тема в большей степени в повестке. Хотя и в целом информационных поводов такого плана немало: и в Ленобласти задержания, и продолжение проблем бывшего замминистра культуры, и события в Нефтеюганске. Но, конечно, развитие ситуации в Карачаево-Черкесии дало дополнительную значимость обзору. Так-то к арестам уже все привыкли, как снегопад воспринимаются и быстро выпадают из повестки. Исследование началось в ноябре прошлого года. Основная работа прошла в декабре, в последние дни была подрихтована статистика.

- Ваш главный вывод: «Мы вернулись в сталинские времена», с точки зрения уязвимости чиновников? Действительно ли много общего сегодня с тем периодом?

– Этот вывод скорее журналистский, ради заголовков. Начиная с середины 1950-х годов элиту, скорее, берегли, в хрущевское время были ослаблены силовые структуры, был долгое время снижен статус КГБ. Да, были громкие партийные конфликты и расследования типа так называемой антипартийной группы, людей отправляли на пенсию и на нижестоящую должность. Но все помнили про сталинские репрессии, и никто не хотел брать на себя ответственность и в эту эпоху возвращаться. Брежневское время – это вообще период стабильности, сбережения кадров, когда ротация была довольно невысокой. Время андроповское, горбачевское – очень мощная ротация, особенно при Горбачеве, но уголовные дела, узбекское дело, – это скорее исключение из правил. До суда мало что доходило. Даже расследование против Щелокова и Медунова не завершилось громкими процессами. События ГКЧП и 1993 года – казалось бы, арестовали все руководство страны или почти все. Но мы помним, что до суда это не дошло.

В 1990-е и нулевые годы – это чаще всего условные сроки, амнистия. Конечно, в сравнении с этим сталинское время было жестче и масштабнее. И границы возможного... они, конечно, раздвинулись сегодня в сравнении с тем, что было после сталинских времен. Не очень бы хотелось сравнивать, как проходили аресты в сталинское время и как сегодня. Я читал в Интернете отзывы, что в сталинское время тебя могли посадить ни за что, а сейчас сажают за коррупцию. Эта точка зрения небесспорная. Степень мотивированности дел и приговоров весьма разная. Были случаи, когда приговор суда был только за то, что кто-то сказал, что дал тебе взятку. Но мне кажется, сегодня у российской элиты и руководства, скорее, нет мечты вернуться в сталинские времена.

- Как нынешние «чистки» влияют на кадровый состав власти? Она становится лучше? Официально декларируемая цель, «наведение порядка», достигается?

– Тут возникает вопрос, можно ли работать только по закону и хорошо ли работать только по закону. Учитывая, что закон описывает скорее буржуазные идеалы, а реальность подчас более феодальная, с более причудливым переплетением темы власти и денег, вряд ли улучшение возможно без балансирования законности и реальности. Думаю, что главные риски связаны с угрозой снижения привлекательности прихода во власть. Наверное, в меньшей степени это распространяется на молодых людей, приходящих из вузов, потому что они меньше следят за подобного рода эксцессами, и в молодости тебе кажется, что у тебя все будет хорошо, а случиться что-то может с кем-то другим. А когда ты имеешь знакомых, столкнувшихся с правоохранителями, ты примеряешь это на себя. И когда ты понимаешь, что статус гражданской службы упал и ты можешь, как говорили в советское время, попасть под чистку, конечно же, разговоры об отказах не единичны. Подобные ситуации ставят часть чиновников в рамки, в тех сферах, где в рамки можно кого-то поставить. А с другой стороны, есть схожие претензии к врачам, учителям – борьба со взятками, реальная и мнимая, в последнее время сделала и эти профессии несколько более рискованными.

- Если мы соглашаемся, что есть ощутимый рост «репрессий» в отношении чиновников, то какой после ареста прямо в Совете Федерации будет следующая ступень? Арест на заседании кабинета министров? Как вы видите «потолок», выше которого силовикам не прыгнуть?

– Означает ли арест в Совете Федерации какую-то эскалацию? Безусловно, это шаг подчеркнуто публичный. Он может быть прочитан как попытка повышения рейтинга власти, может быть прочитан как серьезный укол сенаторам, а может быть разгоном компании в Карачаево-Черкесии по сценарию Дагестана и отчасти Коми. И в этом случае Совет Федерации только площадка. С одной стороны, разговоры о возможной амнистии чиновников, которые звучали перед президентскими выборами, ушли, а с другой стороны, мощной эскалации пока не происходило. Если брать дела бывшего главы Сахалина Александра Хорошавина, бывшего главы Коми Вячеслава Гайзера или Алексея Улюкаева, все они выглядели как серьезное увеличение границ допустимого для правоохранительных органов. Наверное, с момента ареста Улюкаева в 2016 году и ареста главы Удмуртии Александра Соловьева весной 2017 года соизмеримых по масштабу шагов не предпринималось. Я бы подождал несколько недель, чтобы понять, на какой уровень выйдет нынешнее дело сенатора Арашукова.

- Главный драйвер причин этих «чисток элит»? Сколько тут «экономики», а сколько «политики» сегодня? Как меняется это соотношение?

– Конечно же, экономические, заказные дела никуда не могут деться в стране с переходной экономикой и с переплетением власти и бизнеса. С другой стороны, не стоит любое дело воспринимать как призванное расчистить какую-то поляну. Была масса историй, когда приходившие на смену арестованным чиновникам не выглядели участниками, интересантами кампании, которые шли против их предшественников. Есть и заказные истории. Есть политические, с подчеркнуто показательными порками. Есть конкуренция внутри ведомств, когда нужно получить звездочку на погоны. Не любое дело сегодня является сугубо политическим или сугубо бизнесовым.

Отчасти маховик раскручивается сам по себе. Сигнала политического о том, что объем уголовных дел-репрессий тревожит, наверное, не поступало. Другое дело, что здесь есть свои возможности и риски при общении с обществом. Возникает ощущение порядка, справедливости. Тот же антиэлитный закон. С каким воодушевлением воспринималось дело Анатолия Сердюкова когда-то. Но есть и риски. Первый связан с тем, что общество не кровожадно. Для него важен эмоциональный выплеск, арест, задержание, обыск. А потом особой радости от жесткого приговора люди обычно не испытывают. Я помню, в Астрахани, когда мэр Михаил Столяров получил довольно жестокий приговор, казавшийся не очень соразмерным содержанию обвинений, особого воодушевления не было. Но, наоборот, слишком мягкий приговор по делу Евгении Васильевой обществом тоже был воспринят, мягко говоря, с недопониманием.

Есть проблема того, что при задержании мы слышим только одну сторону. Адвокаты не имеют возможности говорить по существу дела, а находящиеся в СИЗО или под домашним арестом чиновники – доводить до нас свою точку зрения. Мы в лучшем случае слышим это на суде, который может быть и через два-три года. Количество формальных или заказных дел, чтобы отчитаться, растет.

- Когда вы прогнозируете переход от количества преследуемых к качеству предъявляемых претензий? Каким может быть усиление «репрессий» в дальнейшем?

– Это сложная тема. Все привыкли к формальным обвинениям. Примеров дел, когда обвиняемый не понимает содержания обвинений, становится все больше, это число растет. Сделки со следствием – такие примеры существуют. С другой стороны, ситуаций, когда арестованные чиновники продолжают гнуть свою линию, тоже становится больше. Что позволяет ставить вопрос о качестве обвинения. Но пока такие примеры крайне разноречивы. Иногда есть странные исходы, когда человек после СИЗО получает условные приговоры. Иногда, как это было с делом Андрея Бельянинова, были проведены обыски, о чем не говорили федеральные каналы, но информация сливалась правоохранительными органами на «Дождь», «ЛайфНьюз», youtube и так далее.

- Среди арестованных за последнее время есть сами следователи, полицейские, прокуроры, но практически нет сотрудников ФСБ. Они инициаторы этой чистки или просто безупречны?

– Думаю, это в большей степени связано с меньшей публичностью в организации. Достаточно зайти на сайт ФСБ и посмотреть там информацию. Не помню, есть ли там даже список замдиректоров. Одно время точно не было. Была история в Тюмени не так давно, но там не высший уровень фигурировал (в декабре 2018 года бывший оперативник регионального управления ФСБ Алексей Коротков был признан виновным в 13 тяжких и особо тяжких преступлениях, среди которых семь убийств, кража, разбой, мошенничество, и приговорён к 24 годам колонии строгого режима, остальные обвиняемые отрицают вину либо скрываются, «лидер» банды» капитан ФСБ Владимир Гилев умер в СИЗО. – Прим. ред.). Думаю, что внутренние проблемы у правоохранительных органов, включая систему ФСБ, существуют. Не так давно в ФСО были громкие расследования. Не думаю, что правоохранители чувствуют себя такими уж неприкосновенными.

Николай Нелюбин, специально для «Фонтанка.ру»