Клубная месть, или Всё по 38

Последняя оперная премьера Мариинки – «Травиата» - подтвердила новый курс театра: о музыкальном искусстве надо прочно забыть, главное – масскультурка. Чем доступнее и попсовеее спектакль, тем больше сбор!

Вообще-то кажется, что забыли только об одном – позвать на главную роль Ирину Аллегрову, тогда в этой «Травиате» появился бы настоящий драйв. Но боюсь, поп-дива, посмотрев на всё это действие, сказала бы: бедновато, похоже на мечту знатной доярки – члена ЦК о дворце – и понадлепила бы настоящей, увесистой роскоши.

Внешне это правда похоже на представление «Травиаты» на свежеподкрашенной карусельке в провинциальном саду. Карусель вертится, в ней несколько комнаток по кругу, в каждой обойки в разляпистый цветочек, зеркала в золоченых рамах, над дверьми, правда, навершия дешевой краской (не знаю, как более дорогой аналог серебрянки называется) помазали. Но тоже ничего. А в спальной – большая-большая кровать и завитушки особенно крупненькие. В эту спальню всё и стремится, только как-то очень стремительно. Правда, там ничего не происходит, одни слова…

Зато второй акт похож на такие переливающиеся китайские картинки с деревьями в цвету, только самые дешёвенькие из ларька или развала у метро, на них – сакура во всем снегоподобии люрекса, там и газон (тоже ядовито свежераскрашенный), и лодка на воде, к ней – бэлые, бэлые ступеньки, сам павильон и мебель прозрачные, изгибистые (г – фрикативное), ажурные, как турецкие чулки, всё тоже золотянкой залито. Прямо благодать – мечта домохозяйки, с трудом сводящей концы с концами, но успевающей посмотреть сериалы из красивой жизни.

Герои ведут себя тоже под стать антуражу. Виолетта пьет шампанское из горла с самого начала и не переставая. Другие гости, однако, прикидываются приличными, но напиваются вусмерть. Так что некоторым даже до белого друга не добежать. К чему вспоминать, что Виолетта не самая дешевая проститутка, а grande horizontale (их, кстати, в эпоху Второй империи было вроде всего четыре самых великих), так проще – ну, девка и девка. Так понятнее и сильно доступнее. А костюмно-мещанская драма из развязно-купеческой жизни русскому глазу сильно знакомее и роднее.

Смотреть и описывать бал-кафешантан и мелодраму смерти (плачут, плачут, плачут…) уже сил нет совершенно. Понятно, там и шапито, и акробаты под куполом цирка, и карлики, и Кончита Вурст в пачке. Мысль ясна: цирк на Фонтанке на ремонте, а до шапито ехать далеко. С самого начала и временами до конца ещё и видеопроекции на уровне школьника, развлекающегося размазыванием фоток в компе. Валерий Леонтьев с его дельтапланом и ярмарками-плясками выглядел бы здесь как Лучано Паваротти.

Так сказать, режиссёр – Клаудиа Шолти. Память о заслугах великого дирижёра-отца ещё спасала в первой мариинской работе – «Сне в летнюю ночь» Бриттена, но там всё же были скромные параметры концертного зала, мало возможностей развернуться и чудесно прозрачная музыка. Здесь – иначе. Там художник (Изабелла Байвотер) ограничилась парой печальных видеопроекций, здесь, видно, потребовали освоить механику сцены. Кажется, Гергиев вменяет это постановщикам в обязанность – все машины задействовать, во всю ширь поля сцены. Они, бедные, каждый раз стараются, но чего-то хлипко. Да, кажется, и работает только одно приспособление в единицу спектакля. В «Отелло» (а ловко-модный Бархатов на фоне последнего времени кажется очень способным, ему тщеславие не позволяет заснуть от скуки) было вверх-вниз, а здесь задействовали базисный поворотный круг, он с упрямым скрежетом (особенно уместно в pianissimo растворяющейся – правда, это больше в памяти, чем в реальности - увертюры), но вращается.

Но, знаете, и пением Аллегровой уступают сильно. Это в прежние, замшелые времена режиссеры считали, что если нет короля, то и «Лира» ставить не стоит (или нет идеи, а король, к примеру, есть, как это было у Товстоногова). Но и в опере тоже так было – нет голосов на героев-любовников, то и забудьте про то, то и то. Пришли иные времена. Надо, чтобы народ шёл и чувствовал себя как во дворце. Тогда всё хорошо. У оникса сфоткались, у грязных (зато больших окон) тоже, родные и такие манящие кристаллы Сваровски увидели, пора и в зал. А там аналогично, вровень с залом.

Премьеру пела Оксана Шилова, она отчаяннно подражает Нетребко из знаменитого зальцбургского спектакля, да и вообще, но только на изгиб нужна чувственная стать, там – природа, здесь – плохое подражание. А голос – то есть, то нет. Временами даже и очень есть. Но временами на надтреснутой грани. Зато Альфреда нет всегда. А на эту роль выбрали Илью Селиванова. Его заметили год назад, когда он был очень хипстерски клейким Курагиным, но там и партия небольшая, а жидкий голос на склизняка хорошо ложится. А здесь должен быть герой-любовник, вместо этого – худосочная тень. Но Валерий Абисалович никого звать не хочет, он как наша страна: мы им санкции объявим и будем есть наш сыр (главное- привыкнуть к названию и не вспоминать о содержании) ну или масло, а ещё лучше сказать, что оригинал вреднее – холестерина много, а если без жиров, то хорошо. Так и здесь, намёк на высокий голос есть, ну и здорово, значит, тенор. Бесспорно лучший – Алексей Марков (отец, Жорж Жермон). Но и он картонный до предела, сила голоса есть, а интонаций нет, вообще, ну просто совершенно. Наверно, он еще позавчера пел какого-то вердиевского злодея и не успел переключиться. А послушать одну из классических записей времени не нашёл.

Оркестр играет примерно как привокзальный в прежние времена, ну если на сцене карусель, то тогда понятно, что в яме должна быть шарманка. Интонации – заезженные и замученные, вытертые от долгого кручения ручки. Зачем там Гергиев – непонятно. Зачем ему «Травиата» – тоже. После сокрушительного провала его вердиевского сезона в Лондоне казалось, что он воспримет это как вызов и скажет себе: every problem is an opportunity. Но нет, он упрямый и стараться не стал, и его Верди всё ординарнее, а «Травиата» особенно. Странно, но его совершенно не заводит соперничество с великими дирижерами, ни с Кляйбером, ни с Тосканини, ну никак не заводит. И самая личная и пробирающая музыка Верди тоже. А ведь в понедельник этот оркестр под управлением Кристофа Эшенбаха (или, точнее, часть гигантского мариинского оркестрового полка) так играл Девятую Малера, что в финале остановили время. И это несмотря на то, что культивированного оркестра нет, нет выделки, нет сплоченного звука, почти нет красивых тембров, но был дирижер, укротивший необъезженную, но способную массу оркестра. А здесь не было.

Кажется, что Гергиев словно с кем-то соревнуется за заполняемость зала (или кому-то доказывает), потому ставит только самые продажные названия. Как – неважно, главное – покупатель узнает товар и берёт. И чем глянцевее и пестрее упаковка, тем больше успех.

Когда-то Марсель Пруст сказал. что Верди придал драме Александра Дюма-сына стиль, которого изначально не было. И те, кто любит фильм Дзеффирелли, и те, кто любят культовые записи с Лючией Альбанезе или с Илеаной Котрубас, в этот стиль входят полностью, растворяются в нем. А Мариинский театр стиль убрал, как и не было его.

Не знаю, была ли в, увы, снесенном ДК Первой Пятилетки оперная студия, зато в ДК Цюрупы (не исчезнувшем, но давно закрытом) – была. Под руководством Печковского, и была знаменитой. Боюсь, что там было качественнее. Но архитектуру убрали, стадионную коробку соорудили, а ДК мстит. Расколбасили искусство, вот и получайте ширпотреб. Выходит очень плохой дом культуры, даже клуб, сельский. Месть стёртого места. Беспощадная. Не опера – точно, но и до кабаре не дотягивает.

Странно, но с каждой премьерой Гергиев всё дальше от режиссуры и от оперы – и в дешевой раскраске «Золотого петушка», и в размазне «Пиковой», и в безбрежной пошлости «Травиаты».

Алексей Лепорк