Евгений Водолазкин: Милосердие становится общественно признанным качеством

«Фонтанка.ру» и благотворительная организация «Ночлежка» продолжают совместный интервью-проект, посвященный проблеме бездомности. Как государство может защитить от попадания на улицу одиноких людей, почему россияне становятся все более отзывчивыми к чужой беде, о причинах успеха романа «Лавр», школьной программе по литературе и том, почему важно быть грамотным, рассказывает писатель и литературовед Евгений Водолазкин, автор «Тотального диктанта-2015».

«Фонтанка.ру» и благотворительная организация «Ночлежка» продолжают совместный интервью-проект, посвященный проблеме бездомности.

Как государство может защитить от попадания на улицу одиноких людей, почему россияне становятся все более отзывчивыми к чужой беде, о причинах успеха романа «Лавр», школьной программе по литературе и том, почему важно быть грамотным, рассказывает писатель и литературовед Евгений Водолазкин, автор «Тотального диктанта-2015».

- Один из подопечных «Ночлежки» Николай получил родовую травму, которая сказалась на его психическом состоянии. Но у мальчика была хорошая полноценная семья, которая многое сделала для его развития и образования. Пока были живы мама и папа, Николай работал, и его болезнь не слишком мешала ему. Но после смерти родителей он остался один, без друзей и близких людей. Тогда в его жизни появились приветливые Юля и Леша, которые приходили к нему в гости, ходили с ним гулять, вывозили за город. Однажды опоенный какими-то дурманящими веществами мужчина подписал предложенные «друзьями» документы на обмен квартиры. Растеряв остатки здоровья и самообладания, Николай все-таки смог сбежать, мыкался по общежитиям, в итоге оказался в «Ночлежке». Сейчас с помощью специалистов по социальной работе и юристов он пытается оспорить мошенническую сделку, восстановить документы, найти связь с родственниками.

- Вообще одинокие люди очень часто оказываются на улице, потому что защитить их некому, а тяга к человеческому общению велика. Евгений Германович, как Вы думаете, можно ли как-то застраховать таких людей от попадания на улицу?

- Боюсь, что с этим есть сложности. Тут я исхожу из общего предположения, что жизнь – штука довольно жестокая. От чего-то человека можно застраховать, например, от произвола начальства, власти, но если он пускает в свою жизнь сам людей малопочтенных, то как ему запретишь это делать? Даже если сказать ему об этом, это не возымеет большого действия. Это такой же вопрос, как с алкоголем и сигаретами. Можно человеку говорить, что это вредно, но нельзя ему запретить.

Тут, к сожалению, если нет собственной воли, то ее не заменишь волей государства или карательных органов.

- Но можно обеспечить более пристальное внимание государственных учреждений к сделкам с недвижимостью одиноких и неприкаянных людей?

- Это надо сделать, у меня нет ни малейших сомнений. Другое дело, как это реально осуществить? Вообще-то у людей, которые узаконивают сделки с недвижимостью, глаз наметан, и они могут почувствовать неблагополучие в ситуации. Особенно, если человека кто-то приводит, если он явно не совсем здоров или в нем чувствуется какая-то зависимость. Хотя это все основывается на интуиции, как прописать это в законе?

Но при желании можно найти какие-то формулировки и включить их в закон. Ведь, к примеру, в получении виз в некоторые страны отказывают без объяснения причин, только на основании подозрений.

Черные риэлторы стали в нашей стране настоящим бедствием, людей не только выселяют из квартир, их убивают. Это проблема, и государству нужно обратить на нее самое пристальное внимание.

- Помощь бездомным людям – одна из самых непопулярных тем в благотворительности, поскольку силен стереотип «они сами виноваты», к тому же взрослым людям всегда помогают менее охотно. Насколько, по Вашим ощущениям, российское общество милосердно и готово к тому, чтобы благотворительность была нормой, естественной частью жизни?

- Еще пару лет назад у меня было ощущение, что наше общество не очень милосердно, в сравнении с жителями западных стран, например, Германии, где я провел какое-то время. Там благотворительность поставлена на широкую ногу, и состоятельные люди очень охотно жертвуют.

Но я изменил свое мнение о России за последние несколько лет. Время от времени на телевидении стали проходить акции по сбору средств на лечение больных детей, в которых люди принимают активное участие. Раньше они с опаской относились к подобным мероприятиям, просто потому что у нас в неблагополучные годы было столько афер, столько обманов, что казалось, что каждая акция – очередное надувательство и мероприятие в пользу чьего-то кармана.

Но когда это делает авторитетный институт, например, телевидение, где труднее украсть, это находит отклик в сердцах. Эти акции хороши тем, что вызывают доверие людей, и тем, что речь там идет о небольшой сумме пожертвования. Население наше небогато, но послать 100-200 рублей может почти любой человек. А раньше люди могли этого стесняться, думая: «Ну что это за сумма!»

Вот эта телевизионная форма благотворительности стала очень удачной и показала, что наш народ очень отзывчив. Находят суммы на отправку детей на лечение за границу, на покупку органов для трансплантации, это же все страшно дорогие вещи.

Я убежден, что наши люди уж никак не хуже жителей более развитых стран, в чем-то благотворительность наших соотечественников даже важнее – потому что они жертвуют при гораздо меньших доходах. Наш народ очень много страдал, а кто много страдает, у того сердце более открытое.

И еще я могу сказать о своем литературном опыте. Когда я начинал писать «Лавр», во многом роман о милосердии, я думал, что его читать никто не будет. Потому что это не тема, что называется, не мейнстрим. И я осознал, что недооценивал своих соотечественников, когда роман стал бестселлером и два с лишним года находился в топах продаж. Я понял, что дело не в том, что люди черствы сердцем – а так можно подумать, раз тема не звучит. Дело в другом: нужно найти правильную интонацию для разговора об этом. Не сюсюканье, не какое-то завывание, а нужен нормальный, спокойный разговор.

Беседу прерывает телефонный звонок. Евгений Водолазкин отвечает: «Наш договор в силе, я все помню, в 17.30, библиотека для слепых. Помню, готовлюсь, буду. Мы придем с женой, скорее всего».

- Вы нарасхват!

- Я уже отказываюсь от интервью, от поездок, просто потому что нет ни времени, ни сил. Но есть места, от которых отказываться нельзя. Если зовут в библиотеку для слепых, я отодвигаю свои дела. Потому что это то место, где нужно появиться в первую очередь. Или, скажем, когда позвонили Вы… Это не вопрос литературы, а вопрос жизни.

- До звонка Вы ответили на вопрос, который я не успела задать. Я хотела спросить, почему «Лавр» стал популярным, хотя ни его сюжет, ни язык массовым не назовешь.

- Язык этого романа я отношу к той самой правильной интонации, о которой говорил. Потому что если бы это было разливание меда, не думаю, что это кого-то зацепило бы. «Лавр» – это история очень несчастного человека, который потерял свою возлюбленную, и это определило всю его жизнь. Он не какой-то недоступный святой, который живет в вакууме, таких святых и нет. Это наше представление, на самом деле каждый святой – это живой человек, с грехами, проблемами, преодолением сложностей. Иногда жития настолько драматичны по своим описаниям, что «Гарри Поттер» отдыхает.

Язык «Лавра» – это попытка вытащить средневековую историю в современность. Ведь этот роман не о Средневековье, он о современной жизни. Просто о той ее части, которая не слышна, которая не в моде. Но сейчас милосердие становится темой, общественно признанным качеством. Еще лет десять назад этого не было.

- А что нужно делать, чтобы дети росли с ощущением, что милосердие – это норма, что помогать другим людям – естественно? Помогут тут какие-то школьные программы?

- Ну, школьными программами тут не отделаешься. Хорошо, если школа работает в этом направлении, но само слово «программа» отбивает охоту связываться с этим. Учебные заведения должны участвовать в этом процессе, вреда это не принесет, но это не основное.

Должна быть нормальная ситуация в семье, потому что семья – это главное. Ситуация в стране имеет очень большое значение, но даже если она неблагополучна, а в семье царит мир и любовь, человек вырастет добрым, отзывчивым.

Когда человек видит милосердие в доме, он начинает этой меркой мерить весь мир. Если в доме главенствует любовь, то эту любовь он по инерции, если хотите, переносит на других людей, и все становятся человеку ближними.

Надо начинать с семьи, поддерживать ее, это важнее всех других институтов.

Знаете, если говорить об общественном уровне этой проблемы, то чем ужасны революции, войны, вообще любые потрясения? Даже не тем, что непосредственно убивают людей. Это ужасно, это страшно. Но такое положение вещей в стране выпускает самые темные силы, которые обычно запечатаны в человеке страхом попасть в тюрьму, страхом общественного порицания. Есть довольно много людей, которые в нормальной общественной обстановке так и не проявят свои темные стороны.

Но стоит случиться какому-то общественному катаклизму, эти темные стороны начинают проявляться. И вдруг видишь, что твой вчерашний сосед, с которым вы здоровались, кофе пили, в шахматы играли, вдруг на тебя наводит автомат. Таких историй сколько угодно, и они случаются во всех странах, где происходили общественные катаклизмы. Сейчас вот эта страшная ситуация на Украине.

Пока в целости семья, пока она существует в нормальном виде, есть шанс выжить в нравственном смысле даже среди такого пожара, как революции и войны.

- Моя мама работает учителем русского языка и литературы в обычной школе в Ленинградской области. Она и ее коллеги видят, что год от года проблема растет: дети не читают. Даже родители говорят о том, что бессильны повлиять на них в этом плане.

Дети стали другими, но при этом требования к ученикам по школьной программе не меняются уже десятилетия. Вы знаете, что нужно делать, чтобы дети начали читать? Или нужно принять, что они читают меньше в силу технического прогресса – и тогда поменять требования к ним как к ученикам и студентам?

- Несомненно, нужно принять к сведению, что дети не читают. Но это не значит, что с этим нужно мириться.

Тексты, которые формируют наше национальное сознание, которые значимы для нашей литературы и истории, все равно не должны уходить из школы. При этом можно понимать, что их читать не будут, но они должны быть. Я объясню почему.

В свое время мой учитель Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил, что покупать книги нужно даже тем, кто их не читает. Это звучит парадоксально, но это правда. Если человек сто раз пройдет мимо полки с книгой, может, в сто первый раз он возьмет ее в руки и прочтет.

Плохо, что школьник не читает, допустим, «Мертвые души». Но хорошо, что он о них слышит. В какой-то момент жизни он к ним обратится, почти наверняка.

Мне кажется важным не снижать планку и не вводить в школьную программу пересказы великих произведений. Пересказ – это профанация, лучше прочитать фрагмент большого романа, чем читать его в чьем-то изложении. Если мы пойдем по этому пути и официально разрешим пересказы, то конца этому пути не будет: потом будет пересказ пересказа, а в итоге все сведется к фразе «Маша ела кашу». А это уже не литература.

Я убежден, что программа должна оставаться прежней и включать в себя классические произведения русской литературы, при этом учитель должен отдавать себе отчет в том, что это мало кто читает. Но он должен действовать так, как будто это читают все. И, поверьте, это не труд Дон Кихота: люди возвращаются к чтению. Период нечтения очень часто приходится на подростковый возраст, потому что человек познает жизнь в ее непосредственном проявлении, так она ему гораздо интереснее. Но наступает момент, когда человеку интересно осмысление того опыта, который он получил эмпирически – тогда человек берет книгу. Литература и является этим осмыслением жизни.

- Но ведь есть люди, которые не начинают читать?

- По статистике 31 или 32% населения нашей страны не читают вообще ничего. Они смотрят сериалы, играют в компьютерные игры, но это только отражение того, что значительная часть населения не задумывается о жизни. И тут уж ее не заставишь.

Но, поверьте, те, кто задумывается над смыслом жизни, над предназначением человека, начинают читать. Потому что компьютерная стрелялка не даст на это ответа.

Так что преподавателям литературы надо продолжать свой труд и быть уверенными, что те семена, которые будут брошены в души учеников, прорастут. Через годы, но прорастут. Это почти неизбежный процесс для человека глубокого. Люди начинают вспоминать те проблемы, о которых им рассказывали на уроках. И здесь ничего не меняет то, что наступил компьютерный век, эпоха аудиовизуального восприятия. В центре культуры всегда стоит слово.

- В романе «Соловьев и Ларионов» профессор Никольский говорит: «Что бы человек ни изучал, он всегда изучает себя самого». Когда Вы пишете, Вы изучаете себя?

- Да, безусловно. Потому что когда я пишу, у меня нет готовых ответов. А многое вообще остается на уровне вопросов. Потому что задача любого произведения – не столько дать ответы, сколько правильно поставить вопросы, чтобы на них ответил сам читатель. Так вот, я один из тех, кто отвечает на поставленные самим собой вопросы. И в этом смысле я отвечаю иногда неожиданно. Я изучаю ту или иную проблему, и меня изумляет, как я неожиданно для себя самого решаю эту проблему. И в этом смысле это, конечно, изучение самого себя.

- А Вы верите, что книга может изменить человека и, соответственно, мир?

- Верю, как верю в то, что слово может изменить человека. Человека может перевернуть проповедь, но есть другая форма – это литература. Если вопросы в ней поставлены правильно, она помогает человеку понять, изучить себя. Дать правильный ответ на тот или иной вопрос, а это помогает ему выстроить жизнь.

- Какие книги Вы можете назвать основополагающими, с теми самыми правильными вопросами, которые важны для развития души?

- Таких книг много, прежде всего, я бы посоветовал читать русскую классику. Это уникальная литература, литература напряженного поиска смысла жизни, ставящая нравственные вопросы с такой силой, с какой этого не делала, может быть, ни одна другая литература мира.

Но, естественно, такие вопросы ставят не только русские писатели. Великая книга, одна из моих самых любимых – «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Это очень нравственная книга, это история блудного сына. Она о том, что человек должен попасть на необитаемый остров, пройти через множество бед и испытаний, чтобы прийти к себе. Это книга, которую нужно читать непременно любому человеку. Причем, ее можно читать в детстве, довольно раннем. Романы Достоевского и Толстого трудно читать восьмилетнему ребенку, а книга Дефо доступна с самого раннего возраста.

- В этом году Ваш текст будут писать участники «Тотального диктанта». Зачем нужна эта акция? Почему вообще важно быть грамотным?

- За последний месяц я отвечал на этот вопрос раз двадцать, а сейчас мне пришел в голову анекдот в античном смысле. Учитель музыки Александра Македонского поправил его и сказал, что в этом месте нужно трогать другую струну. Александр спросил: «А что будет, если я не буду касаться именно ее?»

«Для правителя государства это не имеет никакого значения. Но это очень важно для того, кто хочет играть на инструменте», – ответил учитель.

Так и с языком, с грамотностью. Для того, кто сосредоточен на каком-то деле, – выплавке стали, добыче нефти, биржевых операциях, – наверное, прямой пользы быть грамотным нет. Но для человека, который любит свой язык, свою культуру, это имеет очень большое значение. Язык значит гораздо больше, чем возможность нам с Вами пообщаться, обменяться по телефону или скайпу новостями. Язык – это то, что формирует наше сознание, и он делает для нас гораздо больше, чем мы для него.

Один из немногих способов выразить нашу любовь к языку – это соблюдать его законы, говорить и писать правильно.

В чем-то это сравнимо со священными книгами. В Средневековье Библию переписывали с нескольких рукописей сразу, их сопоставляли, чтобы, не дай Бог, не допустить ошибку и исключить возможность неправильного варианта. Это священный текст, который надо было иметь в исправном виде. А язык – это тот инструмент, которым мы пользуемся ежеминутно и который должен быть в чистом и исправном виде, как скальпель у хирурга.

Если мы запустим наш язык (а начинается это с небрежного отношения к написанию писем), то мы плохо кончим. В конце концов мы перейдем к мычанию. Я немножко утрирую, но мы движемся примерно в этом направлении.

- Ваш роман «Лавр» заканчивается диалогом русского кузнеца и немецкого купца:"Ты в нашей земле уже год и восемь месяцев, а так ничего в ней и не понял". "А сами вы ее понимаете?" "Мы? Сами мы ее, конечно, тоже не понимаем". А Вы верите в особый русский путь?

- Я считаю, что есть русский путь, как и любой другой – английский, немецкий, французский. Это нормально, я думаю, свой путь есть даже у Люксембурга и Лихтенштейна. Другое дело, что пути Лихтенштейна никто особенно не видит.

Естественно, что каждый народ имеет свои особенности, и в зависимости от этого складывается его дорога в истории. Надо понимать – это наш путь, надо идти и пытаться делать все возможное, чтобы приносить пользу своим ближним, своей стране, но при этом достаточно внимательно следить за тем, чтобы путь твой и твоей страны был достойным.

История России за небольшими исключениями – это история вливания других народов в русский мир, и этот процесс был в целом благотворен. В Россию входили добровольно в большинстве случаев, и это говорит о том, что такой путь был привлекателен для других. Они не воспринимали его как особый путь, в какой-то момент он просто становился и их путем.

В выражении «особый путь» есть некоторое задирание носа, мол, он чем-то лучше других. Надо понимать, что это только дорога, на которой может случиться все, что угодно. Важно, чтобы любовь к своему не превращалась в отторжение чужого. Это очень важно.

Беседовала Влада Гасникова, сотрудник благотворительной организации «Ночлежка»

Поддержать «Ночлежку» на сайте организации