Смола и мощи петербургских немцев

То были настоящие бусы, а не только слово, что здесь написано. Вера в них имела силу законов природы. А время, когда прошла эта история, запомнилось не наживой, а искренними молитвами. Вечные идеи не имеют сроков давности. Предание одной петербургской семьи с немецкими корнями – частица национальной традиции, где победа тогда являлась целью земного существования.

Шарики застучали мягче, чем если бы они были стеклянные, а все равно было слышно, как они мягко закатываются в самые неудобные места. То случилось очень давно и чудится ныне полупрозрачным. Будто старик снял очки.

Иван раздраженно поставил обитую модной дорогой кожей шкатулку на старинный комод. Последнее столетие он всегда выглядел застегнутым, держа внутри неподъемные альбомы с фотографиями начала ХХ века толщиной в мизинец. Вещь отливала черной опасной готикой. Штуковину не покупали в антикварном, и она не досталась трофеем после 1945 года. Резной дуб переваливался из дома в дом с конца ХIХ века. Впервые он примостился в России недалеко от протестантской церкви Святого Михаила, что после бесконечной коммунистической эпохи ожила лишь в 90-х годах в начале Среднего проспекта Васильевского острова.

Хозяин и раньше видел эти янтарные кругляшки. В детстве он играл ими. Родители не мешали, лишь пресно предупреждали, мол, не потеряй, это все, что осталось от бабушки.

Мать его матери родилась в Старой Руссе, а ее мать помнила крепостное право. Одним словом — крестьяне. Она перед войной вышла замуж за крупного инженера — потомка обрусевших при Екатерине немцев. Познакомились в прямом смысле в лесу, и парень с редким тогда высшим образованием не устоял. Жила при высоких потолках, оставалась светлой и малообразованной. Мало кто знал, что в душе она староверка и украдкой посещает молитвенный дом раскольников в Рыбацком. В поведении не упиралась, как ее близкие, что ели только из своей посуды, а в гостях отказывались.

Муж поначалу дарил ей украшения, потом устал, понимая, что не носит. Взяла она только мощные янтарные бусы. Это единственное, что ей полюбилось сразу. Отшлифованные ядра были частью традиции семьи, куда она вошла. Изначально их сотворили в Кёнигсберге, что до Победы слыл за город в Восточной Пруссии.

Этот петербургский род служил России истово и в любой период. При СССР он чертил заводы, в Отечественную ночевали в конструкторских бюро. По непонятной никому причине их даже не коснулась в начале войны депортация, как прочих немцев и финнов.

Гитлера они стыдились до мурашек по спине. Петербург любили за то, что город всегда требовал их умений. А вот религию они оставляли себе. Это был не столько лютеранский Христос, сколько убеждение, что красивее белой ровно отштукатуренной стены и быть ничего не может.

Когда раскатывались остатки бус, Иван спешил по делам. Его повлекло к вешалке возле входной двери, но он знал себя. Уйдет, не собрав растерянное в порядок, всем встречным настроение испортит. Янтарь он достал, поползав по полу, и комод их вновь поглотил.

В салоне машины он задумался, да так, что ему стали сигналить разозленные водители. Бабушку звали Александра, только раз он съездил на ее деревенскую родину. Его тогда резануло сельское к ней обращение — баба Саша.

И он вспомнил.

Порой их семья по праздникам, и обязательно за скатертью, проговаривала предание. Первый раз бусы высыпались на брусчатку в Тучковом переулке того же Васильевского. К ней ведь пристали блатные. Она прижала драгоценность обеими руками, те дергали, нитка дрогнула под натиском загорелого запястья с наколкой «На луне водки нет», девушка закричала, и шпана разбежалась, ржа. Она в сумерках, молча плача, ощупывала землю между булыжниками и собрала все-все бусинки. Дома, закрывшись в ванной, скрепила их. День она запомнила навсегда. В то утро тридцатых годов снесли с церкви Святой Екатерины на Съездовской линии фигуру ангела.

Александра оказалась под немцем случайно. Группа армии «Север» шла маршем, и она не успела выехать из села, куда отправилась помочь родне. В Ленинград дорога захлопнулась. Еще не настали морозы, германец был румян и не ожесточен. Случайные солдаты с пряжками, оттопыренными лозунгом «Моя честь — моя верность», слегка пристали к ней и в шутку немытым пальцем, словно крючком, дернули бусы. Она рухнула на траву и, не обращая внимание на вермахт, начала лихорадочно искать бусинки в пыли. Солдатня заржала и пошла к смерти дальше. Саша не всхлипывала, а сердце колотилось больно.

8 мая в квартиру вбежал ее муж Иван и это был первый раз, когда на его глазах ожила смола.
– ...победоносно завершилась... – он произнес это шепотом, кадык задергался, и он добавил: «добили неврастеника».

Бабушка рванула рукой бусы и как из-под земли взявшимся волшебным образом правильным гортанным произношением вскрикнула: «Йохгхан!».

Бусы разлетелись по зале. Она попыталась.

– Ну их к бесам, бежим, – он подхватил жену и они со смехом побежали на улицу. Как школьники после уроков.

Ночью гуляли. По гостям, у себя с друзьями. Через пару дней несколько янтарных шариков нашли. Остальные испарились. Когда о них вспоминали, Саша порой с улыбкой показывала пальцем на небо.

С тех пор они хранятся в семье как мощи.

По мужской линии пошел и еще один обычай – все они Иван Ивановичи.

Евгений Вышенков,
«Фонтанка.ру»