В трех рукопожатиях от Пушкина (фото)

В книжном магазине «Порядок слов» представили книгу, которую ждали чуть не полвека: «Школа Бориса Зона» - о выдающемся театральном педагоге Борисе Вульфовиче Зоне (1898-1966), «одном из наиболее толковых учеников Станиславского». Первая половина книги – воспоминания учеников, вторая – записи самого Зона. «Фонтанка» попыталась воссоздать образ уникальной творческой личности, опираясь на слова учеников мастера Льва Додина и Леонида Мозгового.

Алиса Фрейндлих, Николай Трофимов, Зинаида Шарко, Эммануил Виторган, Ольга Антонова, Александр Прошкин, Наталья Тенякова, - это крайне малая часть учеников Бориса Зона. На презентации у режиссера Льва Додина (тоже «зоновца») спросили: «Борис Зон был для Ленинграда как… ну, Товстоногов?» Лев Абрамович ответил: «Пожалуй… Только еще красивее и обаятельнее».

О том, что книга о Зоне необходима, договорились еще в 1966 году его ученики, когда шли с похорон мастера: Павел Кадочников, суперзвезда советского кино, Леонид Мозговой, будущий сокуровский актер и Лев Шостак, ставший театральным педагогом.

- И вот сколько лет понадобилось, - говорит составитель книги Владимир Ульянов, ученик, то есть, условно говоря, «сын» Шостака, и, стало быть, «внук» Бориса Зона.

Эту игру в потенциальные знакомства-родства Борис Вульфович любил. Говорил: «Пушкин пожимал руку Щепкину; Щепкин – Станиславскому, Станиславский – мне, а я – вам. То есть я – в трех рукопожатиях от Пушкина, а вы – в четырех!»

С первым же своим курсом он умудрился создать театр, Новый ТЮЗ - это в 1930-е, страшные, когда театры закрывались (в годы войны большая часть актеров погибли; потом не стало театра).

К Станиславскому, в Москву, молодой Зон мотался из Ленинграда каждые выходные – учился, записывал методики. Потом скажут, что у Зона – наиболее точная фиксация сказанного Станиславским.

Константин Сергеевич Борису Вульфовичу не только руку жал – пальто подавал. И, кажется, свое знаменитое (мол, для детей надо играть как для взрослых, только лучше и чище) Станиславский произнес, облачая гостя. Потом жест передавался «генетически».

- Мне, студенту, надо было срочно подписать у Бориса Вульфовича какую-то бумагу, он назначил мне встречу у себя дома, - рассказывает Лев Додин. – Встретил меня в красивом домашнем пиджаке, я стал стягивать с себя пальто – и вдруг он начал помогать. Уж как я увертывался! Но все равно он пальто принял. С тех пор я запомнил, что не подчиненный начальнику пальто подает, не в этом дело. Подает тот, кто у себя принимает. И встает при встрече не тот, кто ниже рангом, а тот, кто принимает. Сейчас, наверное, нет таких начальников.

Лев Додин и Леонид Мозговой рассматривали фото Бориса Зона на книге, - гадали: что у него в руке – мундштук? Нет, вроде карандаш. И какой он денди! Костюмы Бориса Зона вошли в легенду.

- Помню наш первый урок, - говорит Лев Додин. – Это было лето, Зон не ждал 1 сентября, собирал сразу после экзаменов. Маленькая грязная аудитория, пыль, шатающиеся старые стулья. Вдруг входит Зон, в белоснежном костюме, белейшей рубашке и яркой «бабочке», - такое что-то из американских фильмов. Небрежно бросает пиджак на стул… И все потрясенно аж потянулись вслед за его движением: такой пиджак – на такой стул!

В магазинах костюмы продавались черт те какие, в ателье шили черт те что, - Зон покупал «отрезы» и каждый год ездил в Таллинн, где у него был свой портной, хороший. Там шил 2-3 костюма. Он вовсе не был богат, - особенно после того, как в 1951-м его вышибли из Театрального института: «не многовато ли евреев?». До восстановления, до 1953-го, продавал свои «отрезы» и жил впроголодь, иногда ставя моноспектакли в Ленконцерте. Потом, как вспоминает Мозговой, встретив как-то маму своего выпускника Додина, переживающую: «Что-то у Левочки как-то сложно…», успокоил: «Ничего страшного, в крайнем случае, есть еще Ленконцерт».

Леонид Мозговой поступил в Театральный только с третьего раза. На первом курсе у него был тройка, - Зон сказал: «Ну… тройка – это уже перспектива». На третьем курсе, оценив успехи Мозгового, резюмировал: «Терпенье и труд штаны протрут».

Нравоучительные беседы вел редко, но безжалостно выгонял по моральным соображениям. Узнав, что один ученик нагрубил администратору в соседнем театре, объявил в аудитории: «Среди нас подлец!» И ученик долго куковал за кулисами, постигая мастерство оттуда. Только увидев эти старания, Зон сжалился… Сейчас тот ученик – известнейший артист, народный.

Зон был точен, безукоризненно дисциплинирован: входил в аудиторию за минуту до начала урока; после звонка никого не задерживал. Вел дневник («Те люди очень уважали собственную жизнь и то, что с ними происходило, - отмечает Додин. – А мы пишем смс и стираем, потому что надо писать новые»). И учеников к этой ежедневной рефлексии приучал, - Леонид Мозговой до сих пор аккуратно свой дневник ведет.

Последние два года жизни, после смерти жены, Борис Зон помечал даты – столько-то дней прожил без тебя.

В дневниках почти все – об учениках: этот очень убедительно пил воображаемое молоко; а этот – совсем не бездарный…

- Он не питал иллюзий и потому почти не ходил смотреть на своих учеников, - вспоминает Лев Додин. – Опыт в актерстве – отягчающее обстоятельство. Если хирург сделал 1000 операций, вы охотно к нему придете оперироваться. Узнав, что актер уже тысячу раз сыграл такую-то роль – вряд ли заинтересуетесь. Зон понимал, что большая часть из того, чему он учил, испарится. Но свято верил, что что-то останется. И что учить – лучше, чем не учить. И что все не зря.

…В Театральной академии сейчас, говорит Владимир Ульянов, двойственное отношение к Зону. С одной стороны, его портрет рядом с ректоратом; с другой - спроси, кто это, и не всякий преподаватель расскажет в подробностях. С одной стороны – отношение как к святыне, с другой – снисходительно скажут, что его методики устарели.

Но вот в МДТ недавно гостили представители Йельского университета, там дотошно изучают методику Станиславского. Причем копали в публикациях Зона, 1930-х годов.

Александра Шеромова, «Фонтанка.ру»

Фото: Михаил Садчиков