Александр Секацкий: Путин еще не превратился в рыбу-удильщика

Когда голосование в «Фейсбуке» заменит думские дебаты? Почему уличное искусство еще не вытеснило из сознания россиян традиционную политику? Отравится ли властью Владимир Путин и какую национальную идею может предложить стране Алексей Навальный? Об этом корреспондент «Фонтанки» побеседовал с петербургским философом Александром Секацким.

Секацкий – доцент философского факультета СПбГУ, представитель так называемой идеологической группы «петербургских фундаменталистов». Лауреат премии Андрея Белого, страстный любитель литературных мистификаций и провокаций.

«С нами так нельзя»

– Александр Куприянович, страну растрясло: митинги, протесты, задержания, суды... А вы в политических акциях последних месяцев участвовали, на площадь выходили?

– Конечно. В декабре был на одном из митингов на Пионерской площади в Петербурге. В начале февраля ездил на съемки передачи «Гражданин Гордон» и смотрел на одиночные пикеты в Москве. Они проходили почти у каждой станции метро. Наблюдать за этим было чрезвычайно поучительно – это означало приобщиться к живому телу социума, к обществу как живому существу. Вспомнился период перестройки, неповторимая атмосфера у Казанского собора. Отчасти это повторилось.

– Вы были на митингах как философ, исследователь общества, или как гражданин?

– Не знаю, насколько можно разделить эти позиции. Но думаю, что помимо горячего гражданского соучастия у меня была и отстраненная точка зрения на события. Я бы даже сказал, слегка инопланетная, которую вообще нужно культивировать в философии. Поскольку понимать, что происходит, следить со стороны за приметами времени, схватывать их – это ведь задачи философа.

– Что вы поняли?

– Я, может быть, еще не до конца осмыслил эту внезапную вспышку интереса к политике. Но точно могу сказать одно: кое в чем мне пришлось пересмотреть прежнюю точку зрения. Так, до декабря я, как и многие другие философы, полагал, что само политическое измерение и в России, и в мире, утрачивает свой смысл. Казалось, что победили иные формы общественной консолидации – арт-пролетариат, уличное искусство, например, то, что делает группа “Война”. Я следил за своими студентами и думал: новое поколение прежнюю политику не выберет, проигнорирует ее как нечто отстойное, убогое, состоящее из занудных парламентских слушаний и электоральных игр. Поэтому было несколько неожиданным, что все эти вещи, вполне себе традиционные, снова наполнились жизнью, честолюбием, инвестициями присутствия. Выяснилось, что политика, которой в последние 10 лет в России, по сути, занимался только один человек, вдруг снова оказалась востребованной народом. Во всяком случае, москвичами и петербуржцами.

– Как вы думаете, почему это произошло?

– Может быть, одной из причин стало окончание анабиоза, начавшегося в ельцинские времена, когда при полной свободе слова существовала его абсолютная бездейственность. Обществу нужно было отдышаться, зализать раны после этого периода. И вот – раны зализаны, хлеб насущный обеспечен. Прибавилось самоуважения и вновь возникла жажда прямой публичной речи.

Вторым условием политической реанимации в России стала утеря чутья со стороны властей, которые решили, что все важнейшие государственные дела можно решать чисто технически – контролируя потоки денег, потоки влияния. «Вот я тебе даю слово, ты мне даешь слово, мы действуем по понятиям».

Такие принципы вполне годятся для руководства малой группой, но управлять с их помощью обществом – полное безумие. В конце концов, такое положение вещей заставило интеллигенцию пробудиться от спячки, почувствовать обиду и сказать: «С нами так нельзя». Думаю, некоторые признаки этого проявились еще до конца 2011-го – начала 2012 года. К примеру, во время истории с «Охта центром», где главной составляющей протеста был простой тезис: «Кто же мы, если нас посчитали за крупный и мелкий рогатый скот, не пожелали нужным спросить нашего мнения?» Лично для меня знаковым моментом стал и головокружительный кульбит Валентины Матвиенко, которая, даже не будучи сенатором, возглавила Совет Федерации. «Получается, с нами можно и такие штуки проделывать?» – подумало общество. И разозлилось.

Поводом, который позволил выплеснуть наружу эти страсти и реализовать скрытые революционные ожидания, стали выборы.

«Общество нужно перестать кормить с ложки»

– Вы с таким сочувствием говорите о «пробудившемся обществе». Тем временем в ваших текстах прослеживается откровенная симпатия по отношению к Владимиру Путину...

– Прослеживалась еще совсем недавно. И она до сих пор существует вот в каком плане. В отличие от многих, я действительно считаю, что приход Путина к власти в 2000 году был спасительным для страны. Но из этого вовсе не следует, что мы должны голосовать за него 10 лет спустя. Принцип простой инерции в социальной жизни не работает! Какое-то время младенца можно кормить с ложки, но потом, когда ребенок начинает глотать пищу самостоятельно и отталкивает руку взрослого, он вступает в другие права. И здесь ничего не поделаешь. Вспомните Уинстона Черчилля, одного из победителей во II мировой войне. Вместо того чтобы проявить к нему благодарность, Великобритания избрала другого премьер-министра – Клемента Эттли. Вроде бы это было несправедливостью, но одновременно и высшей справедливостью истории.

– Итак, Путин заменим?

– Абсолютно.

– Но ведь вы как философ защищаете имперскую идею, а она, насколько я понимаю, подразумевает несменяемость власти.

– Империя выбирает себе «человекоорудие» – есть такое выражение Даниила Андреева. Того, кто лучше всех реагирует на позывные социального организма, трансперсональные расширения. Со временем любой правитель, однако, становятся глухим к этим знакам. Атмосфера власти, подобно эффекту глубоководного погружения, запускает механизмы трансформации, превращает его из нормального человека в причудливого монстра, рыбу-удильщика. Происходит интоксикация властью: под воздействием лести, иллюзиона собственной значимости, глава государства начинает заботиться только о себе и своем самосохранении, которое он естественно отождествляет с благополучием страны. В этом случае его дальнейшее пребывание у власти, несмотря на все заслуги, оказывается роковым для социума.

– Путин уже превратился в удильщика?

– Пока нет. Но процесс интоксикации идет.

– Один из признаков этого – «закручивание гаек», которое произошло после 4 марта в отношении митингующих?

– Очень важной заслугой власти было то, что она воздержалась от радикальных действий. То есть, грубо говоря, в народ никто не стрелял. Тахрира не состоялось. А между прочим, люди моего поколения и постарше опасались: а вдруг?

Впрочем, кромка до сих пор остается тонкой. И не исчезло ощущение, что она сломается, что что-то может случиться... Закручивание гаек в такой ситуации – признак слабости. Вспомните Ницше, который говорил: настоящая сила государства – в том, чтобы позволить множеству людей покрикивать на себя, в том, чтобы не замечать мелких укусов. Уверенное в себе государство может сказать: «Вот такая наша оппозиция, пусть она себе митингует, пусть она празднует свой маленький карнавал». В этом сила.

– Если не Путин, то кто? Прохоров, Зюганов, Навальный, Каспаров?

– Из перечисленных персонажей мне симпатичнее всего Навальный, хотя я не знаю, сохранится ли за ним какое-то влияние в будущем. Можно вспомнить и такие фигуры, как Рогозин, Нарочницкая, – они еще не использовали свой политический потенциал. Уже из этого перечисления можно понять, о чем я говорю: об умении ловить трансперсональный резонанс. О некоем противостоянии обществу потребления, безжизненному целлулоидному раю, идея которого распространяется Америкой. О желании сформулировать для России смысл существования, сверхзадачи, без которых она никогда не чувствовала себя на подъеме. О поисках «оружия массового обольщения», подобного американскому Голливуду: оно позволит полноценно конкурировать с мощными мировыми суверенитетами – Индией, Китаем, теми же Штатами – и привлекать к себе симпатии других стран.

– Что может стать российским «оружием массового обольщения»?

– Возможно, наш литературоцентризм. Значимость порядка слов. Красивая идея! Вы же знаете, что средний текст Рунета – самый длинный в мире, а англоязычный Интернет примерно в три раза «короче», чем наш. Впрочем, здесь может быть много вариантов. Поиск будет идти долго. Раз в две тысячи лет рождается Иисус Христос и преподносит людям сверхзадачу – предложение, от которого невозможно отказаться...

«“Фейсбук” – как радий в кармашке»

– Какую роль во всем происходящем играют СМИ? Многие обвиняют нас, журналистов, в развязывании «оранжистских настроений».

– Традиционные СМИ, по-моему, находятся в состоянии прогрессирующего упадка. Помню, я беседовал об этом с Александром Гордоном пару лет назад. Он сказал: «В последнее десятилетие происходит закат телевидения». Наше поколение еще может увидеть, что эта трибуна что-то значит. Но уже сейчас ясно: в будущем победят визуальные ресурсы Интернета, свобода социальных сетей. И они побеждают. На наших глазах формируется «электронный майдан», задача которого – сокрушить традиционные электоральные игры. Политические партии, парламентские дебаты уходят в прошлое. От представительной демократии мы постепенно движемся к прямой.

– Будь ваша воля, вы бы выбирали президента в «Фейсбуке»?

– Будь моя воля, я бы произвел дальнейшее разделение ветвей власти. С одной стороны, оставил бы символическую власть – фигуру монарха, императора, долгосрочного избранника – наподобие британской королевы. Которая, собственно, ничего не решает, но выполняет важную функцию уверенной самоидентификации общества.

С другой стороны, должна существовать власть публичного слова. Она изымается из парламентов и передается социальным сетям, тому же «Фейсбуку». И третья составляющая – это небольшие управленческие команды. Они будут заниматься решением технических вопросов и конкурировать между собой наподобие менеджеров и тренеров футбольных команд.
Думаю, к этому мы рано или поздно и придем. Ведь представительные режимы были необходимым злом, как и само государство. Они сменили прямую демократию греческого полиса, тогда, когда пространство социума расширилось и не позволяло больше в режиме реального времени выслушать мнение всех граждан.

– А вы не боитесь, что прямая демократия может привести к последствиям, мягко говоря, опасным для общества?

– Бояться бесполезно. Конечно, отсюда еще исходит много опасностей. Как и от первых опытов с радиоактивными веществами. Когда-то Пьер Кюри носил радий в кармашке пиджака, из-за чего и умер. Но ведь в конце концов были созданы атомные реакторы, мощные и вполне безопасные.

«Мистификации вместо политики»

– Что бы вы делали, будь вы сейчас Путиным?

– Ушел бы. Впрочем, мне легко говорить... Я в этих глубоководных слоях не плавал.

– Что бы вы делали, будь вы Навальным?

– Сложный вопрос. Я даже не совсем знаю, что я стану делать, будучи собой.

– Действительно не знаете?

– Здесь я, пожалуй, несколько лукавлю. Потому что, вне зависимости от политической обстановки, я – преподаватель университета, люблю эту работу и буду ее продолжать. Кроме того, сейчас готовятся к выходу две мои книги. Одна – «Последний виток прогресса» – посвящена распаду реальности классического субъекта, его расщеплению на аутистов и «хуматонов», новых обитателей современного сверхпрозрачного общества. Другая книга – «Миссия пролетариата» – будет включать девять очерков, объединенных темой поисков самоидентификации нового радикального класса, претендующего на обладание будущим. И в частности, вышедшему сегодня на арену истории арт-пролетариату.

– А ваша работа на телевидении продолжится? Вы несколько лет вели «Ночь на Пятом»...

– Передача была закрыта в 2010 году. Думаю, причиной этого стали низкие рейтинги: «Ночь...» с невероятным трудом помещалась в формат телевидения. К тому же мы с другими ведущими – Ильей Стоговым и Константином Шаволовским – выяснили, что Петербург – маленький город. В последнее время работы над проектом формировать пул новых гостей было очень тяжело. Впрочем, архивы «Ночи на Пятом» до сих пор смотрят в Интернете, а я многому научился, выпустив 50 программ. И если поступят новые предложения, вполне готов еще раз попробовать себя в качестве ведущего.

– Однажды вы заявили о желании написать что-нибудь в жанре нон-фикшн. Когда можно ждать роман от Александра Секацкого?

– Роман – вряд ли. А вот продолжение каких-нибудь греющих душу мистификаций вполне возможно. Это будет не проза, а эссеистика с гибридным подключением к фикшн. В духе книги «Два ларца, бирюзовый и нефритовый», вышедшей пять лет назад. Вообще я очень люблю обдумывать темы, содержание, складывать слова... Это та составляющая жизни, от которой не хотелось бы отказываться. И она гораздо интереснее политики.

Беседовала Софья Вертипорох, "Фонтанка.ру"