Александра Маринина: Кто может лучше - пусть пробует

Ведущий автор женской детективной прозы Александра Маринина в интервью «Фонтанке» объяснила, что в своё время подвигло её ставить рекорды по количеству написанных книг и почему она не пользуется услугами литературных негров; рассказала, кому из коллег-детективщиков завидует и что ответит Льву Толстому, если предстанет перед ним на том свете.

- Андрей Битов в интервью нашему изданию назвал себя любителем-писателем, а писателей детективного жанра профессионалами. Имел в виду, вероятно, систематичность вашего труда?

- Вероятно, он имел в виду не всех авторов, которые пишут детективы, а тех, кто пишет их систематично. (Улыбается.)

- Ваш девиз: "Ни дня без строчки?"

- Нет, совершенно не мой девиз. Мой девиз: "Ни дня без работы!" А в виде строчек эта работа оформляется в последние 2 - 3 месяца всего этапа труда над книгой. Но перед этим несколько месяцев - в зависимости от тематики книги и её сложности - идёт сбор материала, чтение необходимой литературы, общение со специалистами, обдумывание сюжета и говорение, говорение, говорение.

У меня есть подруга, она же помощница и фактически соавтор, с которой мы постоянно проговариваем все нюансы будущей книги. Подыскиваем фамилии героям, создаём персонажей, придумываем им, скажем, хобби и начинаем в это хобби вникать. К примеру, в книге, которая сейчас крутится у меня в голове, один из персонажей будет тарологом-любителем. Человеком, гадающим на картах таро. Так вот, чтобы создать такого персонажа, надо как следует вникнуть, что такое таро. При этом этот таролог - не главный герой, книга не о его жизни, но коль скоро с ним будет связаны 2 - 3 эпизода, то в этих эпизодах не должно быть фактологических глупостей.

- Пускай это и не Ваш девиз, но в 1990-е годы Вы, тем не менее, побили все мыслимые и немыслимые рекорды по количеству изданных книг за определённый период.

- Не знаю насчёт рекордов, но книг было действительно много.

- Поводом для литературной плодовитости у Достоевского были долги...

- У меня долгов никогда не было. (Смеётся.)

- Что же служило причиной Вашей "скорописи"?

- Молодой кураж. Как я понимаю, речь идёт о периоде 1995 - 1996 годов, значит, тогда я была на 15 лет моложе, здоровее, глупее, азартнее, отчаяннее, храбрее. Из меня тогда - не хочу пользоваться очень русским словом "пёрло"... из меня это всё тогда выплёскивалось. Это действительно были мои самые плодотворные годы, в один из которых я написала 5 книг, а в другой - 6. Это были мои личные рекорды, которые я потом даже и не пыталась повторить. Перешла к плавному ритму - 2 книги в год. И это ритм, в котором я всё нормально успеваю.

- Сейчас Вы в свободном плавании, а тогда сочетали творчество с зарабатыванием денег?

- Да, в тот период, о котором идёт речь, я ещё и служила в милиции. Последнее место моей службы было неудачным. Это была не моя должность. Если до этого я занималась аналитикой, возилась со своими бумажками и цифирками, то тут, поддавшись совковому мышлению, которое мне было привито с детства, я погналась за карьерой. Мне предложили довольно существенное повышение в должности и зарплату, связанные с переходом на руководящую работу, я согласилась.

- То есть получается, что график работы высших милицейских работников способствует написанию книг?

- Дело не в том, что у меня было много времени, а в том, что меня грызло отчаяние по поводу этой работы: что я её не люблю, не чувствую, она у меня не получается... Вот для того, чтобы не свалиться в пропасть невроза и депрессии, я стала каждую свободную минуту отдавать писанию. Кроме того, на этом месте работы, в отличие от предыдущей, у меня были свободные суббота и воскресенье.

- Меркантильный момент в Вашем труде на первом этапе совсем не присутствовал?

- Он не присутствовал, потому что мне тогда за мои книги платили очень мало. Середина 1990-х годов - это только-только становление издательского бизнеса в его нынешнем виде. А я тогда была начинающим автором, который вообще не знал, что сколько стоит, и которому можно было заплатить 600 долларов за роман и издать его 80-тысячным тиражом. Это сейчас мы понимаем, что так не бывает. Если у романа такой тираж, то гонорар должен быть существенно выше. А тогда, ухватив эти 600 долларов, я чувствовала себя Рокфеллером.

- В "Стилисте", кажется, Вы описали пронзительную сцену взаимоотношений авторов с издателями... Доставалось?

- Да. Я описала сцену, которая случилась лично со мной, поэтому она и получилась такой пронзительной. Я выплеснула в очередной раз то, что меня волновало. А я тогда была, как чукча: что вижу, то и пишу. В книге это была сцена разговора двух авторов с главным редактором издательства. Разница с реальной ситуацией состояла лишь в том, что с главным редактором разговаривала я одна. Это был 1996 год. После этих разборок я вернулась на работу вся в слезах, почерневшая, расстроенная. Рыдала на плече у своего начальника, который долго не мог понять, что случилось. И когда я перестала хлюпать носом, обрела способность внятно говорить, то изложила ему суть проблемы.

А дело было в том, что мои издатели упрекнули меня в том, что я посмела польститься на более высокий гонорар, предложенный мне другим издательством. Непроговоренный подтекст беседы был таков: "Да, мы платим тебе мало, но будь благодарна, что мы тебя издаём, а ты, тварь неблагодарная, хочешь уйти к другому издателю!" При этом никаких договорных обязательств у меня с издательством на тот момент не было. Я имела полное юридическое право это сделать. Другое дело - моральное право... Но если бы они платили мне больше, я бы ни на что не польстилась.

Мудрый начальник, выслушав меня, сказал: "С этой минуты ты занимаешься только тем, что пишешь книги, а всеми твоими отношениями с издательством буду заниматься я. Я понимаю аргументы издателей как руководитель, но я понимаю и тебя - как автора, который всё это выслушивать не должен. Твоё дело писать". И с 1996 года у меня отношения с издательством стали идеальными.

- И издательство не обиделось за то, что Вы придали Ваши с ними отношения гласности?

- У них хватило ума, мудрости, взрослости, деликатности не обижаться.

- Молодым авторам сегодня пробиться сложнее или сложнее было в Ваше время?

- Сегодня сложнее...

- ...потому что все ниши заняты Вами и Вашими коллегами?

- Моя ниша ещё могла бы вместить достаточно большое количество писателей, а сложнее стало потому, что стало много авторов. В начале 1990-х их было мало, поэтому с удовольствием брали всех. К тому же тогда был очень востребован жанр детектива. А сегодня в нем написано так много, что издателю неинтересно брать одно и то же, ему хочется оригинальности, новизны, яркости, свежести. А в середине 1990-х это было не нужно. Можно было писать посредственно - всё равно тебя издадут. Сейчас без изюминки издатель нового автора не возьмёт.

- Вы читаете детективы коллег?

- Конечно, читаю, но кого - не скажу. Когда появляется новое имя, я обязательно возьму новую книжку - вдруг я получу удовольствие от чтения? Это будет счастье! Я читаю детективы коллег не потому, что пытаюсь отследить, не подпирает ли меня кто-нибудь. Нет. Просто я всё-таки больше читатель, чем писатель. Я - читатель с детства, с трёх лет, преданный, упоённый, влюблённый в книгу. Я всегда читала очень много. Тем более это можно делать лёжа на диване под пледом, а писать надо на жёстком стуле, невзирая на то, что болит спина.

Так что на новое имя я кидаюсь в надежде на то, что получу от этой книги удовольствие. Другое дело, что есть люди, которые очень ценят собственный труд, и им жалко бросить на полдороги любое дело из-за уже потраченного на него времени, такие люди любую книгу дочитывают до конца, но я к таким людям не отношусь. Мне своего времени и труда, потраченного на чтение книги, не жалко. Поэтому я могу прочесть в книге 700 страниц и бросить её, не дочитав последние 100. Хотя, к сожалению, чаще бывает, что я бросаю книгу после 20 - 30 страниц. Так редко удаётся найти ту, что несёт удовольствие, от которой не можешь оторваться, когда за её чтением летит время и ты не понимаешь, день сейчас или ночь.

- Мы с Вами говорили о Вашей литературной плодовитости... А ведь именно из-за неё Вас стали подозревать в использовании литературных негров. Были основания?

- (Смеётся.) Нет, конечно! Зачем они мне?! Я как-то разговаривала на эту тему с Андреем Битовым, он хохотал: "Когда я прочитал, что вы используете литературных рабов, я понял, что утверждать такое может только полный идиот! Потому что тот, кто читал хотя бы три ваших книги, отчётливо видит, что они от первой до последней буквы написаны одной рукой". Ну, это же в самом деле видно! Никуда не денешь ни стиль, ни авторскую личность. О чём тут вообще можно говорить? Отдайте мои книги любому литературоведу, и он вам скажет, что каждая из них написана мной лично от первой до последней строчки.

А когда я переспрашивала вас, зачем мне литературные рабы, я имела в виду: как их использовать? Ведь если я буду придумывать, а они будут воплощать, то книги будут разными. Это же всегда очевидно! Видно, что сцена погони написана одним, сцена допроса написана другим, любовная сцена написана третьим…

- Однако не станете отрицать, что литературное рабство существует. С морально-профессиональной точки зрения такой творческий институт имеет право на существование?

- Имеет, конечно. Существуют разные способы организации труда. Мне интересно организовывать свой труд так, как я это делаю. Потому что, когда, заканчивая книгу, я пишу слово "конец", я испытываю чувство глубокого удовлетворения от того, что, несмотря на то, что мне было трудно, несмотря на то, что я устала, несмотря на то, что под конец меня тошнило от одного упоминания о моём персонаже, я закончила книгу. Не остановилась на полпути, не бросила, не сломалась. Сделала! А потом, придя на встречу с читателями, я слышу от них адресованные мне слова благодарности и понимаю, что в этом исключительно моя заслуга. Для меня это важно.

А если бы для меня это было не нужно и не важно, я могла бы организовать этот труд как-то по-другому. Действительно, придумывала идею, кто-то бы писал синопсис, я бы с умным видом этот синопсис поправляла бы: "Ах, голубчик, что это вы такое написали? Это же совершенно не годится! Переделайте!" Он бы переделывал, я бы опять проходилась рукой мэтра... Мне это скучно. Я не хочу быть начальником.

- Бывают ли у Вас какие-либо личные побудительные мотивы к написанию книг? К примеру, в создании романа "Личные мотивы" присутствовал какой-то особенный личный мотив?

- Присутствовал. Особенность этой книги в том, что она написана в тот период, когда я начала проговаривать свои будущие произведения подруге. До этого, во время написания книги "Всё не так", у меня родилась идея "Личных мотивов" - у меня всегда в процессе написания одной книги возникает идея следующей. Так вот. Я написала, наверное, страниц 70 "Личных мотивов" и впала в двухгодичную паузу. В этот период я не писала вообще ничего. Целыми днями раскладывала пасьянс на компьютере. Или раскладывала пазлы. Или вышивала. Или читала. Но не писала. И очень по этому поводу переживала. Впала в жуткую депрессуху и совершенно не понимала, что происходит. Смогу ли я дальше писать или так будет всегда.

Тогда моя подруга повела меня в писчебумажный магазин - это было в маленьком городке на севере Италии, - купила мне ручку и тетрадку и сказала: "Напиши хотя бы одно слово!" Я кричала, что я боюсь, что я не знаю, не понимаю, а потом сказала: "А давай писать вместе?" И мы стали обсуждать и придумывать совершенно другую книгу. Сагу "Взгляд из вечности". Проговаривали-проговаривали, потом сделали синопсис, составили хронологию, долго продумывали схему сбора материала. Так родилась новая книга. Потом по этой же схеме создали ещё одну. А уже потом я сказала: "У меня же есть начатая книжка "Личные мотивы"! Я перечитала написанные 70 страниц. Они мне не понравились. Я их выбросила. Но саму суть сюжета оставила. То есть "Личные мотивы" не были первой книгой, написанной таким образом, но были побудительным мотивом к такому методу сочинения моих произведений.

- Как относитесь к расхожему обвинению в адрес детективщиков, что они больше, чем кто-либо, распространяют в обществе чернуху и всякие аморальные вещи? Вас, помнится, упрекали за сюжетную линию, в которой жертвами маньяка становились исключительно мальчики семитского типа...

- А при чём здесь аморальные вещи? Я что, в той книге призывала к уничтожению евреев? Или высказывала какие-то антисемитские лозунги? Я лишь написала о преступнике, который выбирал своих жертв по определённому типу внешности. И если этот тип внешности был семитский, то что же с этим было поделать? Просто первый человек в жизни, нанесший будущему преступнику сильную психологическую травму, имел вот такой тип внешности. И герой книги мстил за унижения детства похожим людям. Что здесь аморального? Это была история конкретного маньяка.

- Как относитесь к творчеству коллег-мужчин?

- Я вообще люблю мужчин. Они чудесные! И произведения коллег-мужчин читаю с удовольствием - если это, конечно, роман, а не повествование о погоне и сплошном мордобое, если в таких романах есть мысль, если там есть чувства, если там есть персонажи, за телодвижениями которых интересно наблюдать.

Лично знакома я не со многими мужчинами-коллегами. К примеру, работы Андрея Константинова я знаю очень хорошо - они мне нравятся, но его самого, к сожалению, не знаю. А фильм "Бандитский Петербург" смотрела с большим удовольствием. Помню, что мне не удалось увидеть его по телевизору и пришлось прилагать усилия, чтобы собрать все видеокассеты с этим фильмом.

- Какой Ваш роман самый удачный? В Вашем понимании, с точки зрения резонанса или тиража?

- С точки зрения тиража всегда одинаково. Просто у романов, которые были написаны раньше, естественно, и тиражи больше. Их же всё время переиздают. Ну а я лично из всех изданных на сегодняшний день больше всего люблю трилогию "Взгляд из вечности", а из неизданных - тот роман, который я только что закончила и сдала в издательство. (Смеётся.) А что касается резонанса... обратная связь у меня с читателями происходит только во время встреч, которые нам устраивает в книжных магазинах издательство. Там от читателей я и слышу, что понравилось, а что не понравилось в моём новом романе. Отвечаю на какие-то вопросы, слышу какие-то суждения.

- Многие медийные персоны жалуются на то, что слава - бремя. Вас расстраивает то, что узнают на улице?

- Меня совершенно не напрягает, если кто-то ко мне подойдёт и попросит автограф. Так что гуляю я везде спокойно. А тот, кто говорит, что устал от славы, - кокетничает. "Ой! Как бы мне пройти незаметно... Поклонники одолевают!" - фигня это всё. Ну вот представьте, что какая-нибудь звезда шоу-бизнеса выйдет на улицу и никто её не узнает и никто к ней не подойдёт... она удавится на первом же столбе. Поэтому не верьте, слава - это всегда приятно.

- Есть ли у славы оборотная сторона?

- Никакой оборотной стороны у славы нет. Тебе плохое скажут гораздо чаще, если ты непопулярный человек. Очень хорошо помню, как в молодости пошла в большой овощной магазин за продуктами, и там у меня из-за моих плохих сосудов начался обморок. Сознание я не потеряла, но меня начало сильно шатать, качать, захотелось присесть. И тут какая-то женщина во весь голос: "О! Такая молодая, а уже с утра напилась! Пьяная!" А мне хочется прилечь, хочется плакать, мне нужно расплатиться за продукты и идти домой, а слова этой женщины так несправедливы... Иду домой и рыдаю. Будучи ещё никакой не знаменитой, услышала массу неприятного. Так что, чтобы услышать неприятное, не надо быть звездой.

- 25 лет назад Вы защитили кандидатскую диссертацию по теме: "Личность осужденного за насильственные преступления и предупреждение специального рецидива". Очень актуальная сегодня тема. Что, на Ваш взгляд, надо делать с этими людьми, чтобы по выходе на свободу они не совершали новых преступлений?

- Не уверена, что вы правильно понимаете, о чём была моя диссертация. Она была не про химическую кастрацию или браслеты для педофилов, а про то, как нужно правильно обращаться с этими людьми во время отбывания ими наказания, чтобы они после освобождения не совершали новых преступлений. Я не буду говорить ничего громкого, поскольку, по сути, это чисто методические рекомендации для начальника оперчасти, к которому в колонию поступает новый осужденный. Я этому начальнику даю рекомендации, на что надо прежде всего обратить внимание, изучая личное дело заключённого. За что уцепиться, какая мелочь и какая деталь из имеющейся информации о чём свидетельствует, как на их основании составить правильный и точный психологический портрет человека. А дальше - как лучше с ним разговаривать, на какие работы лучше направить, каких неприятностей от него ждать, а каких не ждать... То есть, повторяю, это были чисто методические рекомендации для оперативных работников в местах лишения свободы. Воплощаются мои рекомендации в жизнь или нет, я не знаю. Но тогда я слышала в их адрес много хорошего со стороны Главного управления исправительно-трудовых учреждений - ГУИТУ, которое сейчас называется УФСИН.

- То есть Вы были уверены, что при соблюдении Ваших методик из тюрьмы мог выйти полностью исправившийся и здоровый бывший педофил?

- Без психолого-психиатрической помощи полностью здоровым выйдет вряд ли. На выходе позывы совершить изнасилование у него останутся, потому что сексуальная мотивация никуда не денется, но при правильной работе с таким человеком в то время, когда он отбывал наказание, в него можно заложить понимание, что поддаваться таким позывам не надо, а надо держать себя в руках. Он не выйдет из тюрьмы ангелом, который больше никогда не посмотрит на малолетнего, а будет дарить цветы ровесницам и красиво за ними ухаживать. Конечно, нет. Но он хотя бы научится пытаться сдерживаться, понимая, что его вновь ждёт тюрьма.

- Что Вас огорчает, а что радует в телеверсиях Ваших романов? Вы допущены к этому процессу?

- Практически не допущена. А огорчает меня в них гораздо больше, чем радует. Понимаете, конечно, Настя Каменская сама по себе мне очень дорога, я её придумала, сроднилась с ней и тащу за собой уже почти 20 лет, но в каждой книге у меня есть то, что мне дорого вне зависимости от главного персонажа. Всегда есть мысль и идея, ради которой писалась конкретная книга. Если эта мысль в фильме сохранена, то на любые сюжетные переделки я смотрю сквозь пальцы. А если мысль не сохранена, то... Боже мой!

Обычно мне показывают черновую сборку ещё до чистового озвучивания: "Вам понравилось?" - "Нет, - говорю, - не понравилось". - "Ну, извините, так вот сняли, так смонтировали... Ничего не поделаешь". И всё. Но, в принципе, мне, конечно, приятно и интересно, что моя книжная героиня стала ещё и кино-героиней.

- В середине 1990-х Вас называли "русской Агатой Кристи"...

- Неправильно называли...

- Кому из писателей Вы завидуете?

- Сидни Шелдону. Он очень здорово придумывал, я так не умею. При этом я не стремлюсь сделать так, как делает он, просто я понимаю, что так - не умею. Зависть - не мой диагноз. (Смеётся.) Я восхищаюсь, я не завидую. Как можно завидовать кому-то, кто что-то имеет? В такой ситуации стоит задуматься: а что мне мешает это иметь? Силёнок не хватает? Так чего тогда завидовать? Сама виновата.

- Настя Каменская когда-нибудь будет расследовать преступление, совершённое в Санкт-Петербурге?

- Если приведёт судьба, то будет. Я не знаю, что мне придёт в голову.

- Если на том свете вдруг предстанете не перед Богом, а перед Львом Толстым, что ему скажете?

- Прости, родной, я делала, что могла, а кто может лучше - пусть пробует.

Беседовал Лев Сирин, Москва, «Фонтанка.ру»