Режиссер Лев Додин: о том, чего ему остро не хватает в современном театре

В последнее время я прочитал некоторое количество современных пьес, пытаясь найти ту, которая бы меня заинтересовала и которую я захотел бы поставить в театре. И всё время я сталкиваюсь с тем, что в этих пьесах нет личностей.

Да, конечно, бывает, что я прохожу по тротуару, а тут же стоит какая-то подвыпившая компания и разговаривает матерком – и я понимаю, что она похожа на персонажей современных пьес. Но я не понимаю, почему я про них должен ставить спектакль. Пусть мне объяснят, что кто-то из них – несостоявшаяся личность, что он имеет право на сострадание, а не просто на утверждение того, что всё дерьмо и все дерьмо.

Я пытался утешать себя тем, что, возможно, я просто недостаточно знаю сегодняшнюю жизнь, сегодняшних молодых, хотя со многими из них общаюсь, поскольку молодежь составляет значительную часть труппы нашего театра. Вспоминаю, что когда я был совсем молодым, то обошел массу театров с пьесой Петрушевской «Уроки музыки». Для меня она была безусловно хорошей, и я видел там высокий заряд сострадания и смысла. Но все в театрах воспринимали ее в штыки, потому что считали чернушной. Я тогда разговаривал с двумя очень крупными режиссерами – с Георгием Александровичем Товстоноговым и с Анатолием Васильевичем Эфросом, – и им обоим пьеса нравилась, они оба ее хвалили, но оба с разными аргументами ставить ее отказались. Эфрос, например, сказал: «Я не могу это ставить, я эту жизнь не знаю». Нынешнее молодое поколение видимо знает ту жизнь, которая описана в сегодняшних современных пьесах, причем знает ее изнутри, тоньше чувствует, – это возможно. Но единственное, что мне обидно, – что и в современных пьесах, которые я прочитал, и в спектаклях, которые я за последнее время посмотрел, – страшный дефицит человечности. Я сейчас даже не говорю об отсутствии профессионализма. Но страшный дефицит человечности и сострадания меня очень огорчает.

Вообще, мне кажется, что не только в искусстве, но в современном обществе в целом очень много определяет понятие «некогда», установка «спеши!»: спеши за карьерой, спеши за хлебом насущным, спеши еще за чем-то. На самом деле, я думаю, что это было всегда, но с разной мерой остроты – к сожалению, нравственные постулаты со временем размываются. Может быть, они размываются для того, чтобы родились новые, но пока этого не происходит, поэтому возникает некоторая тревога за судьбу искусства, за судьбу человечества. Я тут недавно прочитал статью академика Яблокова – это известный на весь мир эколог. Он пишет о том, что земля постепенно сбрасывает с себя балласт в виде человечества – и приводит потрясающие факты: американцы установили, что если в начале 20 века в сперме мужчины, извергающейся во время полового акта, было 100 миллионов сперматозоидов, в середине века – 50 миллионов, сегодня – немногим более 20-ти. А 20 миллионов – это биологический порог, за котором размножение не наступает. Если эти цифры соответствуют действительности – а похоже, что соответствуют, – то мы не только каждый в отдельности стареем, человечество стареет.

Я думаю, что в Европе этот процесс нравственного разрушения начался с молодежной революции 60-х годов. Как в России обеспложивание русской культуры началось с Октябрьской революции. Мы вот сейчас вспоминаем, какой замечательный был театр при советской власти, а на самом деле это был издыхающий русский театр – он сопротивлялся, сопротивлялся, но постепенно изнемогал, потому что убедительно играть неправду бесконечно невозможно. Постепенно вера уходит. Так же и европейская революция 60-х годов радикально изменила сознание: хотя участвовали в ней студенты – сорбоннские и другие, – это всё-таки был бунт недообразованных людей, не желающих учиться, а ищущих легкие решения. Недаром из той революции вышли и правые радикалы, и левые – такие как Пол Пот: сегодня о нем уже никто не вспоминает, а этот человек, учившийся в Сорбонне, играючи уничтожил в Камбодже три миллиона своих соотечественников. Те бунтари внесли абсолютно новые критерии, и старшее поколение не могло этому противостоять, потому что существует такой странный общий предрассудок, что за молодежью всегда правда. С этого начала обедняться философия. Тот же Жан-Поль Сартр изо всех сил доказывал, что он моложе самых молодых и радикальнее всех в своих взглядах. Но Сартр хоть делал это талантливо, а те, кто шли за ним, – уже гораздо менее одаренно. По существу, побеждала недообразованность. Почти как в России в 17-м году. Почти.

Театр тоже следовал этой тенденции – выдающийся британский режиссер Питер Брук от многого в своих исканиях отказался, считая, что эта революция справедлива и за ней надо следовать. Но Брук был и есть величайшей культуры человек и мощный профессионал, поэтому его авангардные поиски всегда были очень гармоничны.

Все вожди революции где-нибудь недоучились – в гимназии, в университете, в семинарии. А дальше начала опровергаться сама мысль, что надо учиться. Необразованность утверждает себя как некую новую норму, новую истину. И почти все общества перед этой «истиной» склонились. Мы иногда сейчас, когда готовим зарубежные гастроли, получаем такие вопросы, которые сводят с ума. В одной стране – не буду говорить в какой – сделали нам запрос о том, нельзя ли провести интервью с Чеховым. Другая – тоже очень крупная фестивальная столица – вдруг прислала вопрос: всегда ли в помещичьих домах в России в XIX веке на потолке стояли стога сена (стога сена, зависшие над сценой – элемент декорации Давида Боровского к спектаклю Льва Додина «Дядя Ваня». – Прим. ред.). Я не хочу, чтобы всё это звучало как стариковское брюзжание – нам часто приходится сталкиваться и с образованными молодыми продюсерами, и в нашем театре очень много талантливых молодых людей, но, к сожалению, доминирует всё же другая тенденция – та, которой очень хочется противостоять: убеждаться и убеждать, что и нравственные, и человеческие, и гуманитарные постулаты живы, востребованы и могут иметь место и в жизни, и в искусстве.

Лев Додин,
специально для "Фонтанки.ру"

Досье «Фонтанки»

Додин Лев Абрамович, режиссер, художественный руководитель Малого драматического театра – Театра Европы. Родился в 1944 году. Сразу после школы поступил в Ленинградский театральный институт в класс выдающегося режиссера и педагога Бориса Вульфовича Зона.

Режиссерским дебютом Льва Додина стал в 1966 году телеспектакль "Первая любовь" по повести И.С. Тургенева. После этого были десятки спектаклей в театрах Ленинграда, Москвы и за рубежом. Среди них "Свои люди – cочтемся" (Ленинградский ТЮЗ), "Недоросль" и "Роза Берндт" (Ленинградский театр драмы и комедии), "Кроткая" с Олегом Борисовым (БДТ и МХАТ), "Господа Головлевы" с Иннокентием Смоктуновским (МХАТ), "Банкрот" (Финский Национальный театр), оперы "Электра" на Зальцбургском фестивале в содружестве с Клаудио Аббадо, "Леди Макбет Мценского уезда" и "Отелло" на фестивале "Флорентийский музыкальный май", "Пиковая дама" в Амстердаме, Флоренции и Париже в содружестве с Семеном Бычковым, "Мазепа" в Миланском "Ла Скала" с Мстиславом Ростроповичем и "Демон" в парижском театре Шатле вместе с Валерием Гергиевым.

Сотрудничество с Малым драматическим театром началось в 1975 году "Разбойником" К.Чапека. Постановка абрамовского "Дома" в 1980 году определила последующую творческую судьбу Льва Додина и МДТ. С 1983 года Додин является художественным руководителем театра. За эти годы родились спектакли: "Братья и сестры", "Повелитель мух", "Звезды на утреннем небе", "Gaudeamus", "Бесы", "Любовь под вязами", "Клаустрофобия", "Чевенгур" и др. Из спектаклей, поставленных за это время по пьесам А.П. Чехова, образовалась целая пенталогия: "Вишневый сад", "Пьеса без названия", "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры".

В 1992 году театр, руководимый Львом Додиным, и лично Лев Додин были приглашены в состав Союза театров Европы, а в сентябре 1998 года театр Додина получил статус «Театр Европы» – третьим после театра "Одеон" в Париже и "Пикколо-театра" в Милане. Сам Лев Додин является членом Генеральной ассамблеи Союза театров Европы.

Театральная деятельность Льва Додина и его спектакли отмечены многими государственными и международными премиями и наградами, в том числе Государственными премиями России и СССР, независимой премией «Триумф», национальной премиями «Золотая маска» (многократно), премией Лоуренса Оливье. В 2000 году ему присуждена высшая европейская театральная премия «Европа – театру».