«Цари» в Александринском театре: Аргентинские древности (фото)

Репертуар петербургской Александринки пополнила любопытная премьера. Молодой режиссер Евгения Сафонова открыла для российской сцены пьесу классика литературы XX века аргентинца Хулио Кортасара, интерпретирующую один из ключевых мифологических сюжетов – миф о Минотавре.

Успехи последних лет, достигнутые под руководством Валерия Фокина и позволяющие квалифицировать нынешнюю Александринку как едва ли не лучший театр страны, не коснулись чердака. Находящаяся здесь малая сцена не шибко приспособлена для проката спектаклей, теснота помещения вяжет руки постановщикам. Однако коли спектакли тут все-таки идут, хотелось бы, чтобы они держали уровень качества, заданный на большой сцене. Пока – не получается. «Садоводы» Андрея Могучего были созданы в копродукции с другими художественными институциями: институции по ходу утратили взаимопонимание, и в результате спектакль играют где угодно, но не в Петербурге. «Вашего Гоголя» ставит лично Фокин, но выпуск запланирован лишь в конце сезона. В репертуарном прокате малой сцены доныне было всего три спектакля: два средненьких, один – провальный. Пока что «Цари» могут претендовать на звание лучшей камерной постановки Александринки.

Евгения Сафонова – ученица Юрия Красовского, выпускница пассионарного курса, который закончили режиссеры Ксения Митрофанова, Андрей Корионов, Денис Шибаев, Мария Нецветаева, уже разнообразно (не все и не всегда положительно) себя зарекомендовавшие. Сафонова явно стремится рекомендовать себя с лучшей стороны – ее спектакль придуман и собран с той разительной простотой, с какой пишут сочинения хитрые абитуриенты: длинные слова не переносить, сложносочиненных предложений избегать. Можно предположить, какое впечатление вдохновило режиссера на постановку. Тут ощутимо влияние любимого в Александринке Теодороса Терзопулоса и, в частности, его спектакля «Эремос», с блеском сыгранного артистом Паоло Музио на прошлом «Александринском фестивале» (на той же малой сцене). Терзопулос сплетает наследие античной драмы с методикой «эпического театра» Бертольта Брехта. С его практиками молодая постановщица явно знакома. В спектакле почти изжита психологическая окраска речи, которую так трудно «изгнать» из отечественных актеров, тут властвуют навязанный ритм, точно выверенные дыхательные амплитуды. Скупые, но емкие жесты и позировки взяты из арсенала биомеханики. Цель понятная – заставить актеров играть не только «от головы» или «от души», но всем психофизическим организмом, ибо «от души» можно сыграть гражданина Иванова, «от головы» – академика Петрова, а вот героев мифа без риска снижения и комикования можно воплотить только с включением теневых, иррациональных сторон актерской натуры.

Евгения Сафонова не стала связываться с замусоленными за столетия Эсхилами и Еврипидами, а предложила публике обновку – драму Хулио Кортасара «Цари», написанную по мотивам античного мифа о Минотавре. Ранняя пьеса Кортасара была опубликована в 1947 году, в наших краях никогда не знала сцены, разве что поставлена два года назад в Киеве – в театре-студии «Оксюморон». Загвоздка тут следующая. Методика Терзопулоса нацелена на пробуждение архаической энергии, на воссоздание мифа, творение театрального ритуала. Могут ли интеллектуальные игры Кортасара стать моделью для сборки ритуала, вопрос не праздный, и его, кажется, режиссер себе не задала. Само по себе сочинение аргентинца – уже развенчание, перетолкование, если угодно, разрушение мифа. «Минотавр берется мною под защиту» – писал Кортасар, превращая силой своего пера безобразного мифологического монстра в художника, носителя неотразимой творческой силы, способной устранить власть мирских царей. Поэтому ими заточенного, оболганного и убитого. Интеллектуальный потенциал пьесы в постановке Сафоновой востребован мало. Артисты произносят текст, заряженный потенциалом вдумчивой полемики, как заклинание, и таким образом погружаются в архаику, используя заведомо негодное снаряжение.

Этот коренной изъян не отменяет конструктивных достоинств спектакля. Пространство организовано лаконично и со вкусом: круг вычерченного на полу лабиринта, зеркало, несколько кресел-тронов. Диалоги звучат на эсхиловский манер – как последовательные монологи: текст Кортасара дает к этому повод. Народный артист Николай Мартон в роли Миноса мастерством напоминает упомянутого Музио: он извлекает из легких почти нечеловеческий рокот, преображаясь в обобщенный мифологический тип ветхой и пресыщенной власти. Мартон сплетает в своей голосовой партитуре рык вседозволенности и робкий писк страха, стальные ноты речи полководца и предсмертный спазм обреченного больного. Внешний рисунок роли крайне аскетичен: прямая струна спины говорит о величии, вялая обескровленность пластики тем временем шепчет – дни этого царя сочтены. В одном из эпизодов Мартон присваивает персонажу черты лукавого интригана: по идее, эта краска пришла из какого-то другого спектакля, но так как принес ее Мартон, то «Царей» такая специя не портит. Единственное, на что можно посетовать, – масштабный актер не раскрывается во всю мощь своих талантов.

Зато начинающему исполнителю Степану Балакшину с ролью Тесея очень повезло. «Культурный герой» и носитель прогресса трактован в спектакле иронически, даже язвительно: самоуверенный юнец, глупый нарцисс, принимающий картинные позы и чеканящий свой текст на рэперский манер. Рискованная режиссерская придумка реализуется артистом на все сто. Балакшин пластичен, он обладает выраженным темпераментом (чего в прежних ролях как-то не было заметно) – и ловко использует свои возможности для создания едкой пародийной маски. Сложней разобраться с двумя оставшимися персонажами. Ариадна в исполнении Марии Луговой – квинтэссенция текучей и противоречивой женственности, воплощенная сексуальность, образ неоднозначный и таинственный, причастный и властолюбию царей, и поэтическому миру Минотавра. Вычитать все эти признаки в игре актрисы можно: раздражает только количество пластических и постановочных штампов из серии «женщина-вамп в современном театре», в которые Луговая закутана режиссером. А вот понять что-либо содержательное относительно александринского Минотавра (Владимир Колганов) затруднительно: роль прописана постановщицей скудно и сводится к внешним установкам актеру – горбиться, хромать и иметь грустный вид.

Цивильное режиссерское чистописание Евгении Сафоновой страхует ее от многих украшательских благоглупостей, свойственных молодым постановщикам, но не спасает от внутренней статики спектакля, дефицита драматического напряжения, слабости ансамблевой составляющей. Форма в «Царях» настолько довлеет над содержанием, что трактовать спектакль можно, как кому угодно. Кто-то увидит здесь политологический труд о власти и диссидентстве, кто-то – фрейдистское эссе о подавленных желаниях, кто-то – философский трактат о разных ипостасях человеческой личности. Лучшее, что придумала Сафонова для своих «Царей», – неожиданный финал, разрубающий спектакль, словно гордиев узел. Последняя сцена с участием освобожденных пленников (по Кортасару – учеников) убитого Минотавра исполняется сольно: за всех персонажей читает актриса-дебютантка Мария Зимина. Столь убедительного актерского дебюта давно не приходилось видеть. Актриса выстраивает великолепный биомеханический этюд: быстрая и точная жестикуляция Зиминой, по сути, заменяет целую массовку. Главное содержание этюда – бег, стремительное бегство из мифа с его лабиринтами, с неразрешимыми загадками седой архаики. Ретирада в пространство прозаической современности, предпочитающей не думать о своих Минотаврах, – на завершающих секундах спектакля Зимина извлекает из кармана мобильник. Этюд разыгран с остраняющей иронией: на лице актрисы горькая усмешка. Эффект парадоксальный – тоска о мифе, о мудрой седой древности. Так у грозившего разползтись по частям спектакля возникает внятное завершение, а отсутствие аутентичной архаики из дефекта постановки вдруг превращается в ее сверхидею.

Андрей Пронин
«Фонтанка.ру»

Фото: Александринский театр.

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»